20.03.2012 | Элла Панеях

В обществе изменился тип реакции на раздражители

У бегемота плохое зрение, но с его габаритами это не его проблемы, гласит расхожая шутка. Российские государственные структуры долго напоминали того бегемота. Если ты большой и толстокожий, ты можешь позволить себе быть неповоротливым, подслеповатым, глубоко безразличным к мнению окружающих. Со слабой координацией между мозгами и конечностями и, чего уж там, не слишком высоким качеством собственно мозга. Наедать дополнительный вес, не заботясь о том, как будешь его носить, и разгоняться, не глядя под ноги.

Если бегемот идет по мышам, то его зрение — проблема мышей. Если бегемот идет по зыбучим пескам, расходящимся под его весом, — его собственная. События, вылившиеся в бурю общественного возмущения по поводу нарушений на выборах, беспрецедентную активность наблюдателей в крупных городах, манифестации и протесты, показывают, что подслеповатость нашего бегемота стала его проблемой. И дело далеко не в процентах, бюллетенях и персоналиях, занявших те или иные кресла по итогам думских и президентских выборов. Дело в том, что общество изменилось — изменился тип реакции на раздражители.

Для того чтобы описать эти изменения вкратце, приведу пример. В Петербурге в отличие от Москвы и других городов митинг протеста 5 марта, на следующий день после выборов, не был согласован властями, организаторам отказали. Полиция оценивает численность собравшихся в 800 человек (довольно абсурдно, учитывая, что сейчас известно о примерно 450 задержанных, а задержали там далеко не каждого второго). Оценки общественных организаций доходят до 5000. Но дело не в численности. Дело в том, как вели себя люди.

У автора данной статьи есть возможность сравнивать: не постесняюсь сказать, что в юности участвовала едва ли не во всех питерских «запрещенных» митингах конца 80-х гг. Так вот, основная масса участников несогласованного протеста 5 марта вела себя таким образом, что задержать их без существенного нарушения даже действующего драконовского законодательства было чрезвычайно трудно. Люди не толкались и не сбивались в толпу, слишком плотную, чтобы блокировать передвижения отдельного участника. Не выходили на проезжую часть и не выскакивали туда в панике, когда ОМОН начинал «вязать» один из сегментов митинга. Не бросались бежать — отходили шагом, когда их теснили. Прекращали скандирование при приближении полицейских и начинали его в других местах, так что полиции было крайне сложно идентифицировать «нарушителей».

На митинге имелось несколько дурачков с файерами; было и приличное количество активистов радикальных организаций, сознательно не признававших установленных властями критериев «незаконного сборища» — пытавшихся маршировать колонной, выходивших на проезжую часть, разворачивавших лозунги; другими словами, людей, которые, хотя и не делали ничего незаконного, явно были настроены на конфронтацию с полицией. Но даже при этом основная часть участников не чувствовала себя нарушителями порядка и прекрасно внутри себя этот порядок поддерживала. Опасность, создаваемая атакующим ОМОНом, существенно превышала ту опасность, которую представляла собой толпа. В сущности, толпы там и не было, были люди. Мирные, спокойные, достаточно эффективно координирующиеся между собой. Люди, которые не бросаются на ОМОН и не бегут от ОМОНа, а просто перед ним расступаются, не забывая следить за тем, чтобы не ступить на проезжую часть.

Философ Зигмунт Бауман ввел понятие «текучей современности», чтобы описать те изменения, которые претерпело западное общество в постиндустриальную эру. Это общество множественных и разнообразных связей между людьми, гибких жизненных траекторий, в котором прямая агрессия перестает являться эффективным средством решения конфликтов, вместо контрагрессии натыкаясь на избегание, а квадратно-гнездовой, бюрократический метод управления массами перестает быть адекватен и общественному разнообразию, и скорости изменений. Сейчас, похоже, «текучая современность» пришла в Россию. Количество людей, которых способен собрать в одном месте Facebook, как было на Болотной площади, примерно сравнялось с количеством людей, сбор которых можно организовать сверху, как было на Поклонной. Конечно, это не совсем одни и те же люди. Но важен не только социальный состав — важен способ взаимодействия. Тот же человек, который по поводу выборов оказался в одном из автобусов, везущих людей из провинции на Поклонную (неважно, добровольно или по разнарядке), по какому-нибудь другому поводу — например, возмутившись очередным избиением в милиции в собственном городе или узнав о нужде собрать деньги на лечение больного ребенка, которому не может достаточно быстро помочь Минздрав, — скоординируется с теми, кому это тоже важно, в «ВКонтакте» или другой сети и примет участие в решении той проблемы, которая его волнует. И очень важно: он сделает это не только из альтруизма. Иметь много контактов, разнообразные социальные связи, участвовать в них — выгодно. Это дает выбор и богатство возможностей. А проблемой человека, главным или хотя бы важным активом для которого является разнообразие и выбор, все чаще становится тот, кто в этом выборе его ограничивает. Наш дорогой бегемот. И это теперь его проблемы, потому что ни одно из этих изменений никуда не делось после 4 марта, они достаточно фундаментальны.

Элла Панеях — ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения

Материал опубликован на сайте Vedomosti.ru 15.03.2012

Версия для печати