19.03.2014 | Алексей Рощин

«Записки старого пиарщика». Эпизод 1: подарок от Шахрина

Политком.RU начинает цикл статей ведущегоэксперта Центра политических технологий, социолога и социального психолога сбогатым опытом организации избирательных кампаний Алексея Рощина, посвященныхнаиболее интересным и поучительным случаям из его карьеры. Автор расскажет обособенностях такой закрытой профессиональной сферы, как политический PR, выскажет свои наблюдения заполитическим поведением российского избирателя и мысли по поводупсихологических черт российского общества.

***

Тяжело иметь дело сноровистыми кандидатами. Особенно с такими, которые по роду своей основнойдеятельности обладают большой властью и привыкли во всех окружающих их людяхвидеть, прежде всего, подчиненных. Как, например, директора больших заводов…

Был у нас один такой впервой половине «нулевых». На Украине. Уже к 60-ти подбирался, на вид, еслииздалека смотреть – этакий добродушный украинский «дедушка». На нас, москалей,допускаю, действовал еще и его особый, обманчиво мягкий украинский говор. Темне менее, в своем городке он был почти феодал: как-никак, бессменный директорединственного крупного и успешного предприятия в округе. Если б не изобилиешахт вокруг (а дело было в Донбассе), то предприятие, пожалуй, можно было быназвать градообразующим. Вот и «дедок» наш: вродемягкий-мягкий, а как иной раз зыркнет глазом. Тяжелый у него был взгляд,неприятный и… мощный. Сразу становилось понятно, каким образом ему удаетсястолько лет держать в узде свой завод, отбиваться от всех «наездов» да еще иналадить экспорт продукции по всему миру, включая Бразилию и страны Африки!

Мы с другом Тимофеем«вели» нашего Директора на привычное депутатское место – в Верховную Раду. Одинсрок он там уже отсидел и был не прочь продолжить. Все у нас до поры шлодовольно гладко, и только уже под занавес кампании начали сгущаться тучи.Появились проблемы с рейтингом, коммунисты (которые в ту пору были оченьсильны) стали поджимать… Проанализировали мы ситуацию, и оба сошлись на одном:не хватает образу нашего Директора теплоты. Все важные государственные дела,показатели выработки, регалии, почетные звания, «даешь на-гора!», «с думой онароде» и т.п. – а ЧЕЛОВЕКА нет. Просто какой-то мраморный бюст – голова иотеческая забота во взоре. Ни рук, ни ног, ни уж, тем более, прочих частейтела. А людям ведь важно знать не только, каков их избранник «государственныймуж»: им еще надо бы понять, какой он ПРОСТО муж! Желательно – любящий. А еще –требовательный отец, заботливый сын, добродушный дед, рачительный хозяин и такдалее.

В общем, стало намясно, что агитационная кампания дала слишком большой крен в сторону официоза.Положение могло спасти большое и подробное «биографическое интервью».Методика-то известная! Поменьше финансовых показателей и депутатских обещаний,побольше рассказов о себе: о детстве, о годах учебы, о женитьбе, о детях. Оченьхороши тут же и фотографии нашего героя в детстве и далекой юности. Любойчитатель мужеского пола , глядя на фото крепкого бутуза или вихрастого паренька(вместо привычной «глыбы и матерого человечища»), невольно теплел бы душой,вспоминал бы себя, некогда такого же бойкого и неприкаянного. А уж про женщин иговорить нечего: они про «показатели» век бы не читали, им только вихрастыхпареньков да невест в фате подавай! Задача вроде ясная, ничего сложного:сколько уж таких вот «биографичек» делали с самыми разными людьми! У любогочеловека можно извлечь из истории жизни несколько ярких и приятных глазудеталей, расположить их правильно – и человек «заиграет», да так, что дажеблизкие удивятся: неужели это он, наш привычный надоевший брюзга? Тут уж инарод потянется…

Да только сразу жевышла закавыка. Выяснилось, что наш Пан Директор просто ни в какую не желаетдавать какие бы то ни было «биографические интервью». И фото своих «из детства»давать также не желает. Вообще, считает все это «баловством». Сама идея, будтобы надо рассказывать «народу» подробности личной (!) жизни, похоже, казаласьему какой-то недопустимой непристойностью – все равно как если бы мы предложилиему на старости лет голым пройтись по центру города.

Многоопытный мойнапарник (как-никак, на кампаниях с 1992 года) выдал грустное предположение:

- Поди, второй разженился старый хрыч…

- Ну и что? – поначалуне понял я.

- Да все они так, -безнадежно махнул рукой Тимофей. – Если у клиента вторая жена (или, не дай бог,третья) – всё, кранты. На биографическое интервью не расколешь.

- С чего так,интересно?

- Да черт их знает!Жен, наверно, боятся. Они ж, как правило, моложе, с гонором.

- Может, на "безжен" уломаем? - предположил я. – Хоть бы детство там, юность босоногую, а?

- Да толку? Попробуемуломать – но что-то не верится…

Тимофей оказался прав.Наш «старик» вообще ничего не желал слушать насчет «разговора про личное». Дажеугрожающее снижение рейтинга и наши доводы ни капли его не убеждали.«Обойдутся!» - твердил он. – Перед кем мне тут плясать, скажите? Все, что имнужно знать – им скажут. Вот, есть официальная биография, из избиркома – пустьее и читают. Интересно – пусть читают о нашем Заводе. Завод – это Я! Всеостальное знать необязательно». К этому моменту мы уже навели справки, и худшиеопасения подтвердились. Директор действительно был женат во второй раз…

Задача встала во всейсвоей неразрешимости. Клиент уперся рогом. И как его сдвинуть? Со своей бедоймы обратились к ближайшим сотрудникам Директора, тем, которые иззаводоуправления плавно, на время кампании, перетекли в избирательный штаб… Течестно внимали нашим доводам, кивали – но саму мысль о том, что можно как-тоПОВЛИЯТЬ на Директора отвергали с почти религиозным ужасом. Директор в ихпредставлении был сам Фатум, Рок. Стихия. Правда, не сказать, чтоб очень злая.Скорее, справедливая и беспристрастная, ведающая Правду-матку и по мере силвдалбливающая ее подчиненным... А я был в ярости.

- Блин, ну что забарские замашки, а?! – говорил я Тимофею, который, впрочем, целиком разделялмои чувства. Кроме нас, в комнате были еще сотрудники штаба и пресс-службы,которые внимали нашим проклятиям, вжимая голову в плечи – настолько кощунственнымиони им казались.

- Все от дикости, -продолжал я. - Не понимают, видишь ли, что такое демократия! Мол, неча холопамзнать о Вожде. «Ничего личного, только бизнес» - передразнил я бог весть кого.– Мафиозное сознание! А кто говорит-то? Кто он, этот наш Директор?Потомственный шляхтич в 19-м колене? Из какой он деревни, скажи?

- На, почитайбиографию, - уныло предложил мне Тимофей.

Официальная биографияДиректора умещалась на семи или восьми строчках, и начиналась со слов. «…родилсяв большой крестьянской семье на Юге Украины, где, кроме него, было еще 6 детей.До 17 лет работал в колхозе, а накануне совершеннолетия ушел в город и поступилв ремесленное училище. Пройдя все ступеньки карьерной лестницы, стал директоромкрупнейшего в Европе комбината в 1985 году. Вывел комбинат в лидеры, избрандепутатом Верховной Рады в 1998 году». Вот и все.

- Мда-а… Негусто! –сказал я Тимофею.

И тут я решился: «Чертс ним! У него – своя работа, у нас – своя. Пусть как хочет, но биографическоеинтервью у нас будет. Я его напишу!»

- Мальчики! –всполошилась добрая женщина – глава Пресс-службы. – Да как же вы его напишете?У вас же материалов нет!

- У нас весь материалтут, - я постучал себя по голове.

- Да! – решительносказал Тимофей. – А я все заверстаю. Сделаем газету и положим ему на стол. Незахочет – пусть сам себя выбирает. С нас взятки гладки.

- Но ведь вам сказали,что никакого интервью не надо, - робко сказал начальник штаба, он же – ГлавныйИнженер завода. Про этого добродушнейшего дядьку нам рассказывали следующуюисторию: будто бы несколько лет назад, когда он был еще начальником цеха,Директор завода во время обхода остался недоволен «уборкой территории» на егоучастке. После чего, по личному указанию Директора, нашему нынешнему начштаба вбухгалтерии перестали выдавать зарплату.

«Как это?» - спрашиваля начштаба, недоумевая.

«А вот так, - говорилон, как всегда, добродушно улыбаясь. – Я приходил в кассу, а мне говорили – «авам не велено выдавать».

«И сколько ж такоепродолжалось?» - спрашивал я.

«Да месяца три,наверно», - отвечал начштаба. Потом добавлял, подумав: «Тяжело было, безденег-то. У меня жена тогда не работала, дети…».

«Но потом-то он васпростил?»

«Конечно».

«И деньги вернули?»«Какие?! – недоуменно поднимал брови собеседник. – Слава богу, что платитьначали!» Я хотел было спросить про обращение в суд, но потом передумал.

Вот этот человек нам инапомнил, что указания делать интервью не было. Конечно, для него сама мысль,что кто-то может сознательно нарушить указания Верховного, казалась дикой. Нонам был уже сам черт не брат.

- Кампанию МЫ ведем, -отрезал Тимофей. – Делай, Алексей! Я – в типографию…

Сотрудники штаба сталисмотреть на нас уже как на еретиков, приговоренных к неизбежному аутодафе. А яоткрыл в Word новый документ и уставился в пугающий своей девственной белизнойэкран… Как-то стремно мне стало, друзья мои. Одно дело интерпретировать ипересказывать «своими словами» чьи-то реальные рассказы о своей жизни; а другое– вот так вот взять да и написать личную биографию малознакомого, в сущности,человека. Который, к тому же, сейчас сидит этажом выше и явно не будет ввосторге от моих «интерпретаций». Но, с другой стороны, делать нечего: кампаниювыигрывать надо. Что ж написать-то?

Не выдержав пытки белымэкраном, я решил прибегнуть к старому проверенному другу – Интернету (благо,компьютер был напрямую подключен к Всемирной Сети). В конце концов,рассказывали же другие люди свои биографии, поверяли свои тайны незнакомыминтервьюерам! Вот и надо бы обогатиться, так сказать, их опытом… А то этак,только на собственной фантазии, далеко не уедешь… Довольно скоро отыскал я трибольших, красивых, богато иллюстрированных фотографиями интервью. Одно – сМакаревичем из «Машины Времени», другое – с Шахриным из группы «ЧайФ», и третье– почему-то с Ксенией Стриж, «радиоведущей». Чем-то приглянулось мне интервью сКсенией, не знаю уж, чем…

Конечно, все этимузыканты и радиодиджеи плели, в основном, всякую ерунду, совершенно мне вданный момент не нужную: о песнях, о товарищах-музыкантах, выступлениях «подфанеру», какой-то «радиополитике» и прочем, совершенно далеком от проблемЗавода, Украины и нашего стареющего олигарха с падающим рейтингом. Однако я неунывал: посреди всякой «музыкальной фактурки» порой проскальзывали и нужные мневопросы с ответами – если речь заходила о босоногом детстве или о каких-то«общих» вопросах, которыми интервьюер пытался показать зрителю эрудицию ижитейскую мудрость своего героя. Тут уж я вооружался «мышкой», выделял нужныйфрагмент текста – и бережно переносил ее на открытую страницу Word’а.«Копи-пейст» в лучшем виде! Так, в долгом сволоизвержении старины Макара меняпленил дивный отрывок:

- Что для вас любовь? –без обиняков спрашивал интервьюер.

Макар отвечал безраздумий (это не догадка, там был такой раздел в интервью – «быстрые вопросы»;я тут же решил и у себя сделать такой же раздельчик). «Любовь, - говорилинтернетный Макар, - это чувство глубочайшего растворения одного человека вдругом, когда их слияние не позволяет предположить возможности раздвоения».

«Как задвигает, а?» -только и подумал я с уважением. – Вроде бы – очевидный бред сумасшедшего; а сдругой стороны - умно, глубоко, непонятно. В общем, как раз создает нужноевпечатление о говорящем!» «Берем!» - тут же решил я. Впрочем, и далее Макар распиналсяне хуже: «- Вы вспыльчивый человек? – интересуется интервьер. -- Бывает так,что я, реагируя на какие-то незначительные вещи, вспыхиваю как сухой хворост.Подобное замечаю за собой уже года полтора. И оправданий для этого безобразияне нахожу». «Самокритика», - решил я. – Ценнейшее качество!». И тоже вклеил.

Шахрин в своеминтервью, на мой нетерпеливый взгляд, тоже неприлично долго распинался о всякихЯмайках, Свердловском рок-клубе и прочих не имеющих отношения к делу материях;однако, когда уж я совсем было собрался поставить на нем и всем его «ЧайФе»крест, вдруг «всплыл» чудесный вопрос и не менее чудесный ответ:

«- А разочарованиеникогда не приходило?

- Чтобы неразочаровываться, не надо очаровываться (смеется) У меня в жизни былоединственное разочарование – это статуя Свободы в Нью-Йорке. Я думал, что онакак Родина-мать на Мамаевом кургане, а когда я ее увидел, то оказалась какая-томаленькая зеленая тетенька, еле заметная. У нас на Мамаевом Кургане лучше!». Ярадовался, словно обнаружил на свалке алмаз. «Очень здорово! И ведь какактуально! Замечательный ответ. Нашему тоже коммунисты проклятые все пытаютсяпоставить в вину, что он часто за границу ездит, в ту же Америку и в Бразилию.А тут – пожалуйста, ответ истинного патриота: мол, езжу в Нью-Йорк, а душой –Родину помню… Только… ммм… надо бы заменить Мамаев курган на Крещатик… А товедь – тут у нас Хохляндия. А я, хоть в Киеве и не был – а знаю, что там у нихтоже Родина-Мать стоит!». Я скопировал текст, а также быстренько заменил вцитате из Шахрина Мамаев Курган на Крещатик.

Я совсем уж былоперешел к дальнейшим поискам подходящих цитат, но душу стал грызть червьсомнения. Правильно ли я поступил? И не уподобился ли, я, напротив,незадачливому прихожанину, который сдуру решил стать святее Папы Римского? «Хохлы,кацапы… - думал я раздраженно. – Позор мне, московскому пиарщику! Взялся,понимаешь, поднимать хохляцкое самосознание!».

Я еще раз вспомнил все,что нам удалось выяснить про местный электорат за месяцы исследований. И понял,что чуть не совершил ошибку!».

«Дурила! – ругал я самсебя, спешно восстанавливая в тексте первоначальное упоминание о Сталинграде. –Народный артист подсказал, знаток, понимаешь, СНГовии – сам Шахрин! Не надо,говорит, Лёха, про Киев – давай про Сталинград. Нет, решил выпендриться…». Явспомнил, что нахожусь в Донбассе, и для местных жителей дороже всего неновообретенная «украинская» идентификация, а, скорее, наоборот – СОВЕТСКАЯ! Этож Донбасс! В Союзе шахтеры были – привилегированный класс, а нынче – однанищета.

В этих условияхнарочитое использование Директором в ЛИЧНОМ интервью Сталинграда как символаСВОЕЙ Родины встретило бы в сердцах большинства избирателей только поддержку иодобрение.

«Ай да Шахрин! – сказаля себе. – Ай да сукин сын! Какую идейку подкинул!». Хоть, прям, делисьгонораром. «Но это шутка!» (одернул я себя).

Ксению Стриж, диджеяМОСКОВСКОЙ радиостанции, на Украине, понятно, никто вообще не знал. Но меня этоне смущало. Что-то мне подсказывало – я найду чем поживиться в ее истории… Иточно! У радиодиджейки, славной своей «мальчиковой» внешностью и повадкой, ивоспоминания о детстве оказались соответствующие. Ничего «бабского», дажеправить не надо:

«Были у меня увлечения,не особенно связанные с учебой, - разливалась соловьем Ксения. – Рыбалка,футбол с ребятами. Вообще, школа у меня оставила яркие воспоминания. Мы игралив банку на школьном дворе, дневники выкидывали или заводили несколько, по периламкатались! Дрались, бывало – как же мальчишки без этого?». Ну, разве непрелесть? Я умилился душой. Да, вот таким я и вижу нашего Директора, такимхотел бы представить его публике: этаким веселым сорванцом, не занудой, неботаником. Наш городок почти поголовно пьет, причем с 8 утра; наших ли жителейсоблазнять круглыми отличниками и активистами внеклассной работы? Надо былотолько внимательно проверить «половые» глаголы и прилагательные; не дай бог, вфинальный текст от лица нашего брутального Директора войдут фразы в женскомроде – будет конфуз… Еще меня несколько смутило увлечение Ксении Стриж «игрой вбанки». Да, я понимал, о чем она говорит: во дворе ставится консервная банка,игроки стараются сбить ее, бросая палки. Такая вот вариация «городков» для бедных.Сам в нее играл в своем московском дворе в конце 70-х.

Правда, Ксенияутверждает, что она играла «в банки» в тех же московских дворах, но в конце60-х. Ничего удивительного, она ж меня старше. Вопрос – могли ли играть в те же«банки» в южной украинской деревне в конце 40-х?! Немного поразмыслив, я все жсчел, что могли. Игра просто донельзя демократичная: все, что для нее требуется– консервная банка (были такие на Украине? А как же! А американская тушенка?!)да палки, которых вообще в селе должно быть еще больше, чем в городе. В общем,совместной волею моей и Ксении Стриж стал наш Пан Директор в детстве играть «вбанки», кататься на перилах и портить свой дневник. Хороший пример всем местнымдвоечникам – в плане «не все еще потеряно»!

Лист передо мной уже небыл безнадежно бел – нет, теперь там повсюду чернели родные буковки вполне«идеологически выверенного» текста! Воодушевясь, я накатал еще несколькоответов про «босоногое детство». Напрягшись, выдал литературные ассоциациикнижного городского ребенка: про семью «дружную» и «работящую», проотца-фронтовика, про необходимость пасти гусей (тут, по-моему, не обошлось безмоего детского увлечения сказками Андерсена).

Затем я быстро«перескочил» в середину «интервью» и стал живописать подробности постепенноговыправления экологической ситуации на Заводе, смешные заводские байки и прочее.Вы спросите – откуда я все это знал? Да все от того же Директора! Видимо, годыуже брали свое: порой он становился по-стариковски словоохотлив, а в нас,заезжих пиарщиках, признавал свежих слушателей. А поскольку Завод свой ондействительно любил – то мог говорить о нем часами… Я многое запомнил – и воттеперь выливал на бумагу.

В итоге набралось на1,5 газетных полосы. Оставалась у меня одна закавыка: сам момент, когда излюбовно описанной мной «дружной семьи» герой вдруг, на пороге совершеннолетия,«делает ноги» и ни с того, ни с сего уходит в город, поступать в ремесленноеучилище! «Чего, спрашивается, не сиделось?» Конечно, можно было бы придуматькакой-нибудь конфликт. Но это уже была бы «литературщина»; кроме того, всеинтервью оказалось бы «завязанным» на какие-то якобы бывшие проблемы героя всемье. Сразу у читателя вопросы – а что потом? А как было дальше? А удалось липомириться? В общем, какая-то мыльная опера! Нет, от идеи конфликта ярешительно отказался.

«А может, - осениломеня, - у нашего молоденького Директора дружбан был закадычный? Какой-нибудь…ну, к примеру, Вася Крыленко. А что? Вася решил податься в город (почему? Ачерт его знает! Чужая душа – потемки!), да и взял нашего олуха с собой.Чудесно!». Я затрещал пальцами по клавишам. Новорожденный «Вася Крыленко»удобно разместился в уже практически готовом интервью.

И тут меня опять сталгрызть червячок сомнения. «Блин, тут еще этот Вася… Получается, они вместеучились? И что ж потом? По логике интервью, непременно надо спросить – ну и кактам этот Вася? Часто видитесь? И т.п.»

«Если уж такиедружбаны, что вместе учились – что ж, небось, и на завод вместе пришли?» -продолжал я лихорадочно соображать, обводя глазами питихших сотрудников штаба.Начштаба улыбнулся мне сквозь свои пшеничные усы. Я мысленно примерил на него«Васю Крыленко». «Нет, черт, не пойдет! Да и у него ж другая фамилия! Конечно,фамилию можно поменять – но он ведь, зараза, не учился с директором в одномПТУ?! Такую лажу наши конкуренты мигом обнаружат!».

Куда ж деть проклятогоВасю? Может, убить? Я прикинул: «К сожалению, после училища мой друг Вася палсмертью храбрых…» Где? Как? Если все это описывать, интервью не про Директора,а про Васю получится. Да и опять же – с фактами надо поосторожней. Их ведь, недай бог, проверить можно. Выяснят – не погибал никакой Вася Крыленко! И чтоделать?

Я понял, что у менятолько один выход: от Васи надо избавится как можно раньше! Лучше всего – воттак. И я недрогнувшей рукой исправил в тексте: «Поехать поступать в город, времесленное училище, меня уговорил мой лучший друг детства – Вася Крыленко.Только, к сожалению, в последний момент сам он поехать не смог, так что япоехал один». Здорово!

Правда, перечитав текстеще раз свежим взглядом, я содрогнулся: получилась какая-то чушь! Мол, некийВася, лучший друг, уговорил ехать – а сам взял и не поехал. Шутник, что ли?Вообще водевиль, прости господи! Но шут с ним: главное – не дать этому Васевыбраться из деревни. До нее, бог даст, наши конкуренты с целью проверки заоставшееся до выборов время не доберутся. А там уж все равно будет, кто даоткуда.

И я «для верности»дописал за нашего Директора дальше: «К сожалению, сам Вася так и остался в моейдеревне. Только вот судьба его сложилась нелегко…» Вот-вот. И поставиммноготочие – пусть как хотят, так и понимают…

Уф! Гора с плеч. И отВаси отделались, и вообще – интервью готово! Да, малость корявенькое, мысльскачет, разговор вроде обо всем сразу и ни о чем конкретно… Но это ж и хорошо!Народ тут простой, изысками не избалованный. Тут чем корявее – тем жизненнее. Аот всякой «закругленности» тут любого шахтера воротит – ибо чует он под всемиэтим «стреляющими ружьями» жизненную неправду. Вот у меня: появляется в началеинтервью некий Вася – а потом исчезает бесследно. Вроде композиционно – провал;а в плане жизненной убедительности – только плюс! Так ведь оно с Васями в жизнии бывает, а? Так размышлял я, готовясь предъявить текст (которым уже гордился)Самому. Появившийся Тимофей быстро «заверстал» его в полосу. Руководительницапресс-службы смотрела на улыбающуюся физиономию своего шефа и много-много«вопросов и ответов» под ним с суеверным ужасом. Все еще не веря, онаспрашивала – «вы что ж, понесете ЭТО прямо Ему?».

- Да, - беспечноотвечал Тимофей. – Положим прямо на стол. Пусть прочитает: все ж егособственные мысли; вдруг, где ошибка какая вкралась?

- Но ведь Он этого неговорил! - воскликнула начальница Пресс-Службы.

- Вот мы скоро и узнаем– говорил или нет, - примирительно сказал я.

Отпечатанный листформата А3 – готовый макет газетной полосы – отнесли и положили Директору настол. Никакой реакции не было часа два. Наступил вечер, но штаб никто непокидал. Мне показалось, что начштаба прикидывал, что ему делать и кем насзаменить, если через минуту последует приказ «гнать нас к чертовой матери».Впрочем, спокоен никто не был – ибо никто не знал, во что выльется монаршийгнев, и сколько людей может он сорвать с насиженных мест, если вдруг что нето...

Через 2 ч 10 мин наспригласили в Кабинет. Мы вошли. Директор был один. Он сидел во главе большогостола, перед ним лежал наш Лист. Я с замиранием сердца заглянул в него,опасаясь увидеть море исправлений, восклицательных знаков, зачеркиваний,поправок и т.д. – и уже готовясь спорить, защищая свое детище. К нашемуизумлению, на всем листе виднелась только одна, явно маленькая поправочка.Одна-одинешенька…

В состоянии Директорапроизошла какая-то еле заметная перемена. Обычно он был мрачен и насуплен, наего лице читалось начальническое «Ну что расслабились, бездельники?!Давай-давай, работай!» Сегодня же он был как-то тих и печален.

- Да в общем, ничего, -буркнул он с неохотой. – Почти все верно написали».

- Мы старались, -обрадованно заговорил я. – Чтоб, знаете, с учетом местной специфики. А то, самизнаете, скажут – «вот, приехали московские пиарщики… Понаписали бог знаетчего!» Поэтому, если там есть какие шероховатости – так это мы нарочно!

Директор, казалось,меня не слушал. Мысли его витали где-то далеко. Вдруг, словно очнувшись, онперебил:

- Только вот зачем выфамилию-то исказили? И имя… Какой еще Вася Крыленко? Моего товарища звали ВитяГамма. Видите – я тут у вас исправил.

- Странная, однако,фамилия – Гамма, - начал я. – Откуда «гамма» в украинской деревне? Вот, скажут,приехали московские пиарщики… Давайте оставим Ва… (Я, правда, просто очень нелюблю, когда правят мои тексты).

Однако тут Тимофей недал мне договорить. Яростно вращая глазами, он наступил мне на ногу и чуть лине закричал:

- Конечно, конечно!Немедленно, прямо сейчас исправим! Виктор Гамма – замечательно!

Незаметно он показалмне кулак.

Мы, пятясь, пошли кдвери. Впрочем, Директор, казалось, даже не заметил нашей перепалки. Как бы ник кому не обращаясь, глядя в окно, он медленно проговорил:

- Да, Витя… Толькосудьба у него сложилась нелегко…

Мы молча вышли. Газетас исправленной фамилией ушла в набор. Она очень помогла нашему кандидату навыборах. Мне рассказывали, что некоторые бабушки буквально плакали, читаяинтервью под названием «Я - дитя военного времени».

Алексей Рощин – политтехнолог, ведущий эксперт Центраполитических технологий

Версия для печати