12.09.2007

Оксана Гаман-Голутвина: «Бизнесу и бюрократии в России предстоит освоить миссию локомотива развития»

Доктор политических наук, профессор Российской академии государственной службы Оксана Гаман-Голутвина считает, что наиболее адекватным задачам политической науки является понимание элиты как сообщества людей, принимающих стратегические решения. Однако следует иметь в виду, что в более широком контексте этот подход не является исчерпывающим: «Данное определение, безусловно, верно в отношении управленцев. Но если мы говорим именно об элите, то здесь востребованной оказывается еще одна характеристика - осознание этой управленческой когортой себя в качестве носителя некоей миссии и осознание ответственности по отношению к социуму. Подобная ответственность является базовым качеством элиты. Если же решения принимаются исходя исключительно из критериев личной или корпоративной целесообразности, тогда речь идет не столько об элите, сколько о менеджменте».

- Нынешнюю российскую элиту называют менеджерской по ментальности.

- Действительно, психология управленцев-менеджеров со всеми ее достоинствами и недостатками – ведущая характеристика, которой многие исследователи сегодня наделяют российский правящий класс. Заимствованные из сферы экономики, представления о государстве как некой огромной корпорации генетически восходят к 1990-м, когда многими именно бизнес-элита воспринималась в качестве носителя миссии.

Высокое политическое влияние бизнес-групп является новым явлением в истории России. Ранее экономический класс не обладал той степенью влияния, которое он приобрел в девяностых годах прошлого века. Разумеется, формирование нового класса не могло пройти без значительных издержек – как и любого нового социального образования.

- В качестве локомотива развития бизнес так и не состоялся?

- Полагаю, что не стоит пессимистически рассматривать этот аспект как минимум в связи с тем, что обозреваемый период не является однородным. Применительно к 1990-м гг. эта констатация в значительной мере справедлива. Даниил Попов, не чуждый рефлексии, одним из первых констатировал, что «приватизация не стала стартовой площадкой для экономического роста». Остается открытым вопрос, включалась ли модернизация в число задач бизнеса. В последние годы ситуация заметно меняется.

- Кем включалась? Кремлем?

- Сугубо русский вопрос – за всеми коллизиями привычно ищут всемогущую «руку власти»… В данном случае речь - об ориентациях бизнеса, хотя бизнес-элита – весьма неоднородна и в прошлом, и сегодня. Изданные И. М. Буниным с интервалом в 10 лет книги-интервью с представителями бизнес-элиты вполне убедительно это демонстрируют. А если упоминать Кремль, то следует иметь в виду, что, как известно, это «многобашенное» образование. И сейчас, и в 1990-е, и в советское время „за стеной” - досточно разные люди. Феномен многоподъездности тоже не сегодняшнее изобретение. Еще в советское время на Старой площади работали люди, иногда полярно отличающиеся друг от друга с точки зрения менталитета, идентичности, психологических ориентаций, моделей лидерства, политического поведения, понимания границ возможного и невозможного в политике и т.д. И уж если при однопартийной системе существовало несколько „кремлевских партий”, то в новой, постсоветской, России этот плюрализм лишь усилился. Говорить о каком-то едином векторе не вполне точно. Корректней иметь в виду доминирование тех или иных установок в политике властей.

Вообще, российская элита сохраняла качество внутренней неоднородности на протяжении всего периода своего существования, начиная с Московского царства. Налицо некий парадокс – Российское государство доминировало во всех сферах, включая экономику, но при этом сама власть была разнородной и внутренне конфликтной. Иногда эти конфликты имели характер «схватки бульдогов под ковром», порой обретали формат открытого политического противостояния. Специфику этой борьбе сообщала аффилиация с государством. «Централизация» приводила к делению на группы и кланы внутри одного политического образования. Вытеснение одного клана означало его уход в политическое, а иногда и физическое небытие. Самая острая борьба внутри элиты разыгралась в конце 1930-х годов, когда доминирование одной партии было абсолютным. Жесточайшие политические репрессии коснулись преимущественно высших и средних слоев номенклатуры.

Внутриполитическая борьба оставалась острой и на закате советского государства. На последнем, XXVIII, съезде КПСС делегаты встречали бурными аплодисментами ярых оппонентов - Александра Яковлева и Егора Лигачева.

Два типа консолидации

- Как в таких условиях становилось возможным объединение?

- Общественная консолидация в рамках государства вообще довольно редкий феномен и в России, и за ее пределами. Чаще консолидированность демонстрируют восточные общества – Япония, Китай, Вьетнам, но в этих случаях играет роль специфика восточных политических культур.

В рамках российского и западного социума подобное наблюдается достаточно редко и в основном в эпохи катастроф. Скажем, можно говорить о попытках консолидации американцев в рамках политики Рузвельта в ответ на Великую депрессию. Нечто подобное было в Великобритании в период Второй Мировой войны.

В российской истории катастроф было немало. Это связано с целым рядом объективных причин – сложное геополитическое положение страны, протяженная территория и проч. Эта трагическая повторяемость масштабных кризисов закладывала основу национальной модели консолидации.

- Возможна ли позитивная консолидация?

- Подобные примеры в нашей истории также бывали. Как известно, советский период был отмечен вхождением во власть широких масс населения, которые прежде в политике не участвовали. В основном это были выходцы из крестьянства, составлявшего в начале ХХ века около 80 % населения. Они привнесли в политическую сферу свойственные крестьянской культуре элементы идеализации окружающего мира. Произошло наложение двух культур: марксистской и традиционной крестьянской со свойственной последней приверженностью принципам социальной справедливости.

Думается, Николай Бердяев был прав, когда в своей работе «Истоки и смысл русского коммунизма» писал, что российский коммунизм в качестве своих истоков опирался не только и не столько на экономическую теорию Маркса, сколько на многовековую традицию приверженности значительных слоев общества идеалам социальной справедливости. Феномен народничества в России – не случайное явление. Свойственный советской системе эгалитаризм опирался на еще одну черту традиционной культуры – солидарность.

При всех значительных издержках советской системы общественный подъем, подпитываемый реальными успехами – индустриализацией, победой в войне, освоением космоса - сохранялся до периода застоя. (Уточню, что здесь речь идет о массовом сознании, поскольку настроения элит были иными.) Однако в конечном итоге «советская мечта» умерла в позднесоветский период. Не в последнюю очередь потому, что «разбилась о быт».

Строго говоря, она и не могла не разбиться. «Мечта», или идеологическая экзальтация, не способна длиться вечно. В России она и так длилась достаточно долго. Теоретически массовое воодушевление могло довольно мирно трансформироваться в идеал среднего класса. Но этого не произошло. Глубина проблемы определялась тем, что подобная трансформация не может осуществиться спонтанно, самопроизвольно – она требует осмысления существа проблемы и виртуозного управленческого искусства. Скажем, в Китае подобные задачи были решены успешно по целому ряду причин, упомяну лишь две из них. Во-первых, китайское сознание на массовом и элитном уровне в большей степени восприимчиво к глубинным трансформациям, поскольку в рамках национальной культуры существовали страховочные и амортизационные механизмы (и, прежде всего, механизм сопряжения традиции и инновации), позволившие решить неординарной сложности задачу трансформации государственного социализма. Во-вторых, следует упомянуть фактор Дэн Сяо Пина.

В России же вследствие слабости культуры политического компромисса и жесткости политической системы новации осваивались с большими издержками. Идеологические и экономические изменения в нашей стране, как правило, были сопряжены с глубокими потрясениями. Да и Дэн Сяо Пин в среде российской элиты не появился.

- Как менялось сознание элит в советский период?

- После революции 1917 г. правящий класс полностью обновился за счет выходцев из разночинной среды. Однако - и в этом парадокс – системообразующие принципы формирования элиты остались неизменными. Как и прежде, государство продолжало играть роль доминирующего актора, и элиты были аффилированы с ним. Что же касается ментальных характеристик, на этот счет существует замечательная работа американского политолога Роберта Такера «Политическая культура и лидерство в Советской России от Ленина до Горбачева». Такер показал, что ротация элитной когорты определялась не только сменой персоналий, но также изменением ментальных стереотипов и политических культур.

В течение ранннесоветского периода доминировала когорта профессиональных революционеров, в основном вышедших из среды разночинцев. В ходе жестких чисток 1930-х на их место пришли выходцы из крестьянства. Если мы посмотрим на биографии тех, кто поднялся на политический Олимп в конце 1930-х (Брежнев, Косыгин, Громыко и др.), увидим, что их биографии начинались со стандартной строчки «Родился в крестьянской семье».

Выходцы из крестьянства привнесли в политику свойственные патриархальному крестьянскому миру модели мировосприятия. Они составляли костяк элиты до конца советского периода. Тот же Горбачев по типу политической биографии во многом принадлежит этой когорте: выходец из крестьянства, получил качественное образование, по каналам традиционной политической мобильности поднялся наверх.

Постимперский синдром

- И вот наступили 1990-е.

- Эпоха 1990-х подспудно зрела в позднесоветский период. XX век стал для России временем глобальной системной модернизации. Это потребовало тотальной мобилизации - в широком смысле. При этом модернизация проходила на фоне череды тяжелейших для России мировых войн. Неудивительно, что она была реализована за счет запредельного напряжения общественных сил. За такими периодами неизбежно следует период апатии, упадка. 27 марта текущего года в «НГ-сценариях» - приложении к «Независимой газете» - опубликована моя статья «После империи», в которой представлен сравнительный анализ эволюции российской и британской элит. Британия как объект сопоставления выбрана не случайно: обе наши страны находятся на постимперской стадии эволюции. На мой взгляд, для понимания особенностей российской элиты принципиально важно констатировать ее постимперский статус. ХХ век ознаменован крушением целого ряда империй, в том числе Британской, которая рухнула во второй половине XX века. Таким образом, временной отрезок, отделяющий крушение империй – наименьший в случае Британии и СССР, поэтому представляет интерес сопоставление нашего и британского опыта. Ключевой вопрос: почему крушение Британской империи не сопровождалось утратой субъектности элит, и почему это произошло у нас.

Как известно, утрата Британией имперского статуса и переход в постимперский формат были осуществлены не благодаря, а вопреки усилиями политического класса: британский политический класс сопротивлялся распаду империи что называется «до последнего». Вернувшийся во власть Черчилль говорил, что он стал премьер-министром не для того, чтобы присутствовать при распаде Британской империи. Однако неизбежное случилось. Что в итоге? Сохранить империю не удалось, и многое из того, что знакомо нам по отечественной истории последних лет (включая кризис ядра империи – собственно России, вызывающий ассоциации с процессом деволюции на британских островах) имело место и в Альбионе. И тем не менее, хотя в 1960-х годах о Британии говорили, что она «утратила империю и не нашла новой роли в мире», а в 1970-х называли «больным человеком Европы», как некогда Османскую империю, снижение субъектности страны не носило характер обвала. Несмотря на утрату значительных территорий, Британия сохранила существенное влияние как на части территорий бывшей империи (в рамках Британского Содружества Наций), так в мировой политике в целом, хотя уступила лавры первенства новым лидерам.

У нас же все произошло несколько по-иному. Влияние России – как в рамках СНГ, так и в мировой политике в целом – существенно ниже, несмотря на сохраняющийся значительный потенциал. Не в последнюю очередь эта разница связана с различиями генезиса империй и их упадка. Если импульсы крушения Британии исходили из колоний, то в СССР центробежные тенденции всегда имели поддержку в центре. Дело в том, что, в отличие от Британии, Россия не была классической империей. В классической империи уровень жизни метрополии был выше, чем в колониях. Конечно, не стоит следовать штампам советской пропаганды и рисовать портрет «английских колонизаторов» в одноцветном формате. Жители разных частей империи - и метрополии, и колоний - воспринимали ее как некий общий дом, а пресловутое «бремя белого человека» требовало самопожертвования, чувства долга и таланта. Тем не менее, разница в уровне жизни между центром и окраинами всегда была в пользу первого.

Что касается Российской империи-СССР, то в качестве донора по отношению к регионам выступал имперский центр. Например, в 1947 году оплата сельскохозяйственного труда в Центральной Азии и Закавказье была в 10 раз выше, чем на Украине и в РСФСР, где от голода умерли два миллиона человек. Прибалтика не случайно рассматривалась в качестве «витрины» советского социализма, а социальные расходы на протяжении послевоенного периода были наивысшими в республиках Центральной Азии.

Подобная конструкция – весьма неудобная ноша для политического класса. Неудивительно, что центробежные тенденции, рождаясь в кругу национальной интеллигенции (что естественно), находили поддержку в центре, в среде советского политического класса. Отечественная политическая элита традиционно имела двухуровневую структуру, включая верховную власть и обширный политкласс. Последний обладал значительными привилегиями по сравнению с простыми гражданами, но был вполне бесправен перед царем, императором или генсеком. В какой-то момент советский политический класс устал быть бесправным и бедным (по современным меркам служебная дача, служебный автомобиль, государственная квартира - все это выглядит довольно скромно). Элита стремилась конвертировать свой административный ресурс в полноценную собственность, не увязанную со службой.

Поэтому устойчивой интенцией политического класса позднесоветского периода было стремление не только сбросить с себя оковы государевой опеки, но также освободиться от имперского бремени. Российская элита устала от имперской ноши и соответствующего типа государства, обеспечивающего существование империи. Поэтому постимперский период ознаменовался трансформацией элиты: из носителя миссии стала она приватным субъектом. В ее сознании сегодня доминируют приватные ценности.

Простые российские граждане среагировали несколько по-иному, но в той же логике. Перефразируя известную фразу Джона Кеннеди, можно сказать: их так долго спрашивали, что они могут сделать для страны, что сегодня большинство из них интересуется лишь тем, что им самим может дать государство.

- Россия избавилась от империи и шагнула в бурные 1990-е. За счет каких социальных слоев пополнялась элита?

- Как и в 1917-м, за счет разночинцев, многие из которых представляли гуманитарный сегмент среднего класса. Примером тому могут служить биографии Анатолия Собчака, Галины Старовойтовой, Виктора Шейниса, Владимира Лысенко, Георгия Сатарова, Михаила Краснова и многих других. Однако разночинцы не исчерпывали весь состав политической элиты. Значительным оставалось число выходцев из номенклатуры, начиная с Виктора Черномырдина и заканчивая Егором Гайдаром - бывшим заведующим отделом журнала «Коммунист», а затем газеты «Правда».

Чиновники против олигархов

Так что с точки зрения персонального состава постсоветская элита была весьма неоднородной, что, впрочем, естественно. Представляет интерес другое: существенное изменение модели рекрутирования элит. Это многоаспектная тема, подчеркну только одно вышеупомянутое обстоятельство, а именно: если в исторической России экономический класс занимал подчиненное по отношению к политической власти положение, то 1990-е стали периодом доминирования бизнес-элит, впервые в российской истории получивших возможность влиять на политическую власть. Пик этого влияния был достигнут во второй половине 1990-х и не случайно ассоциируется с понятием «олигархия» (кстати, впервые официально термин был использован в 1998 г. тогдашним вице-премьером Борисом Немцовым). Известно, что термин употреблялся еще Аристотелем как синоним «правления немногих». В 1990-е гг. это понятие стало употребляться в несколько ином смысле – как синоним слияния власти и собственности. Этот концепт и стал впоследствии классическим определением российского капитализма как основанного на слиянии власти и собственности.

Весьма ярко об этом говорил в том же 1998 году Борис Березовский в знаменитом интервью программе НТВ «Итоги» накануне отставки Черномырдина, последовавшей 24 марта. Березовский предельно четко сформулировал кредо новой российской бизнес-элиты: мы, крупный капитал, будем определять фигуру следующего президента России. В том интервью он перебирал, как бусины, фамилии известных политиков - Явлинский, Лужков, Черномырдин, Ельцин – публично оценивая их достоинства.

Но как это часто бывает, пик тенденции стал началом ее упадка. Хорошо известна роль того же Березовского в избирательном цикле 1999–2000 годов. Однако буквально через считанные месяцы после прихода к власти Владимира Путина у Березовского начались проблемы. Изначально Владимир Путин воспринимался как ставленник «семьи». На основании этого факта многие наблюдатели в 2000-м предрекали, что новый президент будет «куклой» олигархов. Мне ситуация виделась несколько иначе. В опубликованной 15 марта 2000 года в «НГ-Сценариях» статье, посвященной анализу причин неудачи попытки «номенклатурного реванша» Евгения Примакова и Юрий Лужкова, был представлен прогноз, существенно отличавшийся от популярных тогда оценок.

- А почему проиграл блок Примакова и Лужкова?

- Действительно, предпосылок успеха было немало, особенно в кризисной ситуации пост-дефолта 17 августа 1998 года, означавшей очевидную дискредитацию олигархической модели управления и политического класса «олигархической выпечки». Значительная часть общества, и прежде всего средний класс, от дефолта проиграли. Недовольство происходящим выдвинуло на авансцену российской политики те силы, которые были готовы стать альтернативой олигархии. В условиях ресурсной слабости гражданского общества наибольшие шансы имела бюрократия.

Однако в конце 1990-х бюрократия не смогла воспользоваться выигрышной ситуацией. Это произошло по целому ряду причин, но главным образом потому, что оппозицию олигархии во многом составляли люди с позднесоветской номенклатурной ментальностью (использую эти термины в ценностно нейтральном ключе). Последней свойственно понимание политики как преимущественно непубличной игры по правилам, в рамках которой существуют определенные принципы и каноны. Между тем современная публичная политика – это по преимуществу игра без правил, в рамках которой единственно неизменным принципом является постоянное изменение.

К этому типу игры оказалась готова новая генерация бюрократии, адаптированная к формату боев без правил, готовая к многоходовым комбинациям и играм с олигархами, предельно прагматичная с точки зрения ориентаций и приверженностей. Парадоксальным образом восшествие на политический Олимп новой когорты бюрократии, которое рассматривалось как торжество олигархического бизнеса, привело к оттеснению последнего от рычагов большой политики. В упомянутой мартовской статье 2000 года было сказано: если новому поколению бюрократии покажется полезным номенклатурный принцип формирования элиты, многие олигархи могут обнаружить себя вдалеке от предполагаемых Лазурных берегов. Напомню, что спустя два месяца в офисах Гусинского уже начались обыски, а чуть позже сам медиа-магнат оказался в Бутырской тюрьме в «компании интеллигентных людей – карточных шулеров» (слова начальника тюрьмы).

Однако вряд ли уместно на этом основании говорить о системном поражении олигархии - хотя бы потому, что ее как консолидированной группы не было даже в 1990-е годы, это скорее фигура речи. Олигархи были, а олигархии не было. Опала Березовского с Гусинским была обусловлена их стремлением строить отношения с Владимиром Путиным по тем же правилам, что и Борисом Ельциным. Образно говоря, они и далее рассчитывали «открывать ногой дверь в Кремль». Однако они плохо знали русскую историю. В России была, есть и, уверена, - будет существовать закономерность - кто бы ни пришел в Кремль, на следующий день после «коронации» это будет уже совсем другой человек. В России не только поэт – больше, чем поэт. Березовский и Гусинский же ошибочно продолжали воспринимать Путина как рядового полковника КГБ.

- И в этом, вероятно, будет заключаться ошибка Путина, рассчитывающего остаться лидером нации после ухода с поста президента.

- Об ошибках говорить рано. Можно прогнозировать лишь то, что вследствие высокой степени персонификации российской политики преемственность курса и неизменность персонального состава элиты при смене первых лиц на вершине Олимпа – вещь не простая.

Чиновники становятся олигархами

- Проблема в том, что на место ельцинским олигархам пришла новая генерация бизнесменов от государства, которые продолжают оказывать влияние на власть. Говорят также о влиянии силовиков на политику. Что вы можете сказать о роли олигархии сегодня? И каковы отношения между силовиками и олигархами?

- Продолжая разговор о взаимоотношениях власти и бизнеса, можно констатировать неоднозначность ситуации. С одной стороны, можно вспомнить «дело ЮКОСа» и констатировать «удаление» олигархов от влияния на «большую политику», однако другая сторона медали говорит несколько об ином. Во-первых, будучи «выдавлены» из большой федеральной политики, предприниматели активно участвуют в политике региональной. Мои исследования показывают, что, например, в составе региональных ЗАКСов от трети до двух третей депутатского корпуса составляют представители бизнеса. Во-вторых, нельзя не упомянуть тот факт, что совокупный капитал крупнейших российских структур возрос многократно за последние годы, как существенно выросло и число российских участников рейтинга журнала «Форбс». В-третьих, объективность требует признать, что судебные преследования крупных кампаний не являются чисто российским изобретением. Например, в США своеобразным рекордсменом по части судебных преследований является компания "ExxonMobil", против которой за последние двадцать лет практически в каждом штате выдвигались судебные иски. В частности, в 2003 г. жюри присяжных штата Алабама приняло решение о том, что компания должна выплатить 11,9 миллиардов долларов в связи с недоимкой рентных платежей на принадлежащем Алабаме океанском шельфе. Суд не смутило то обстоятельство, что сумма недоимок составляет 63 миллиона долларов, а также то, что размер штрафа в несколько раз превышает годовую прибыль Exxon. 2003 г. в целом стал рекордным в США по числу конфликтов между государством и бизнес-сообществом. Не в последнюю очередь это связано с волной корпоративных скандалов, захлестнувших США. Самые громкие дела - на слуху (Enron, WorldCom, Tyco, Adelphia Communications, ImCloneystems и др.).

Теперь о том, что касается «силовиков» и «сырьевиков». На мой взгляд, интерпретация российской политики как столкновения-конкуренции между «силовиками» и «сырьевиками», как минимум, не исчерпывает ситуации. Безусловно, данное разделение существует, являясь отражением основной коллизии постсоветской России - отношений бизнеса и власти. Это базовое для нас противоречие в разные моменты новейшей истории на российскую политику влияет по-разному.

Но если внимательно взглянуть на сегодняшнюю ситуацию, то вряд ли представление о манихейском противостоянии «ястребов»-силовиков и «голубей»-олигархов будет адекватно реальности. Как известно, силовиками называют бывших или действующих военных. Доля этих лиц в составе политической элиты действительно возросла за последние годы. Однако, на мой взгляд, не стоит преувеличивать влияние профессиональной биографии на особенности политического участия. Во-первых, в связи с тем, что пополнение состава политической элиты происходит более интенсивно за счет выходцев из бизнеса, чем рекрутируется из среды силовиков. Во-вторых, многие бывшие и действующие военные, приходя в политику, совсем не обязательно выступают лоббистами ВПК - многие вполне успешно осваивают роль лоббистов коммерческих структур. Здесь весьма показателен пример Александра Лебедя в бытность его губернатором Красноярского края. Согласно данным нынешнего главы края Александра Хлопонина, 15% всех банкротств на территории России случились именно в этом регионе - за считанные годы губернаторства Лебедя. Да и Алексей Лебедь, руководитель Хакассии, зарекомендовал себя вполне успешно во взаимодействии с коммерческими структурами.

Конечно, нельзя отрицать очевидное - факт увеличения военного бюджета РФ в течение последних лет. Однако, рассматривая этот факт, необходимо принять во внимание и другие цифры - в 1990-е годы на нужды армии выделялось в 25 раз меньше средств, чем требовалось.

Представляет интерес сопоставление российских внутриэлитных противоречий с аналогичными коллизиями в других странах, например, в американской правящей элите. В анализе персонального состава администрации Дж. Буша «первого призыва» популярным среди специалистов было разделение членов администрации на «голубей» и «ястребов». При этом в качестве «голубя» фигурировал профессиональный военный - генерал Колин Пауэлл, тогда как в качестве «ястребов» выступали сугубо гражданские специалисты – Пол Вулфовиц, Ричард Перл и другие лица, не имевшие никакого отношения к военной сфере. В связи с тем, что большинство из них не проходило военную службу, Колин Пауэлл называл их «куриными ястребами». Но именно «куриные ястребы» пролоббировали значительное увеличения военного бюджета - с 3 до 4 процентов ВВП, что составляет колоссальную цифру, учитывая мощь американской экономики.

- Как же тогда быть с доминирующим представлением о «бюрократическом реванше» при Путине?

- Я разделяю эту позицию с весьма существенными оговорками. С одной стороны, после 2000 года ослабевшая в течение предшествовавшего десятилетия бюрократия попыталась вернуть себе часть утраченных прерогатив и полномочий. Некоторые наблюдатели рассматривают последние годы как время возрождения и укрепления бюрократии. Конечно, неправомерно отрицать численное и иное укрепление бюрократии (об этом - чуть ниже), однако стоит задаться вопросом: в каком качестве чиновники наращивали свой вес? Известно, что в деятельности госаппарата могут быть реализованы три категории интересов и целей. Это интересы государства; корпоративные интересы управленцев как специфической группы интересов; личные интересы конкретных чиновников. Анализ показывает, что наибольшую эффективность демонстрирует управленческий аппарат именно в последнем измерении. В качестве субъекта интересов общекорпоративных он менее эффективен. Ограниченная дееспособность в преследовании корпоративных целей проявляется и в неспособности бюрократии обеспечить своей корпорации уровень зарплат, сопоставимый с теми, что существуют в коммерческом секторе. Повышение зарплаты чиновникам в рамках административной реформы 2004 года коснулось только государственного топ-менеджмента, то есть министров, замминистров и руководителей департаментов. Зарплаты остальных госслужащих в 2-3 раза меньше, чем на сопоставимых должностях в коммерческом секторе.

Теперь о численности бюрократии. Несмотря на живучесть мифа об избыточной численности российской бюрократии на протяжении истории и в современной России, численность аппарата управления в РФ по отношению к населению несколько ниже стандартов наиболее развитых стран.

К 2005 г. число сотрудников органов госвласти всех уровней, по данным Росстата, выросло на 10,9%, достигнув 1 462 млн. чел. В 1994 г. их было около 1 млн. При этом население страны за тот же срок сократилось примерно со 148 до 143 млн чел. В результате доля чиновников в населении страны выросла с 0,7% до 1%. В сопоставлении со стандартами развитых стран этот показатель не выглядит избыточным. Численность управленцев в Западной Европе также росла: в период с 1950 по 1980 г. доля госслужащих в общей численности занятых выросла с 11% до 23%, в США за тот же период – с 9,7% до 15,2%. В 1982 г. наиболее высоким этот показатель был в таких странах, как Швеция и Норвегия (по 32%), за ними следовала Великобритания (22%), во Франции и США этот показатель составил 17%. Известные эксперты Р. Брим и В. Гимпельсон отмечают, что удельный вес управленцев в странах ОЭСР составляет примерно 10,0% занятых, тогда как в странах Восточной Европы и постсоветских государствах – 3,9%. В целом удельный вес управленцев в структуре работающего населения в странах ОЭСР примерно в 2,5 раза больше, чем в постсоветских странах Восточной Европы.

Очевидно, даже с поправкой на различия в исчислении приводимых данных существующая в России численность бюрократов ближе к соответствующим показателям стран среднего уровня развития. По данным Всемирного банка, доля чиновников в населении Бразилии составляет 1,5 %, Чили – 1 %, Китая – 1,6%, Польши – 0,7%. В развитых странах в госаппарате занято гораздо больше: в Германии – 6,1% населения, США – 6,8%, Швеции – 11,7%.

Новейшей тенденцией является заметный прирост численности управленцев в РФ в последние годы: по подсчетам специалистов, начиная с 2002 г. этот показатель ежегодно увеличивался на 4,5 %; в результате к 2007 г. численность аппарата госуправления возросла по сравнению с 2000 г. на 25,7%.

…Но главной проблемой сегодня является становление бюрократии в качестве субъекта государственных и общественных интересов. Верее, то, что этого практически не происходит.

Циклы российской истории

- Получается интересная вещь. Если бизнес 1990-х не состоялся как агент модернизации, то сегодня свою несостоятельность демонстрирует бюрократия. При том, что только они и могут возглавить эту модернизацию.

- Очевидно, что нет другой страховки от неэффективности власти, нежели общественное мнение и общественные структуры. И здесь мы приходим к пониманию необходимости развитого и эффективного гражданского общества. Почему в западной политической мысли такое место занимает проблематика общественной добровольной инициативы? Причина проста - каким бы гениальным не был правитель, монополия власти, как правило, чревата неэффективностью управления, а длительное нахождение у власти деформирует личность. Единственное лекарство от этого – эффективный общественный контроль.

В российской политологии тематика гражданского общества занимает одно из последних мест. А изучению элит в течение последних десяти лет посвящено огромное количество статей и монографий. Хороших работ, признаться, мало, но сам интерес к теме огромен. Что весьма показательно - на фоне отсутствие такового интереса к «общественной» тематике.

- Но, как показывает российская история, рано или поздно общество взрывается.

- Однако совсем не обязательно по экономическим причинам. Вернее, отнюдь не только по экономическим причинам. Дважды, в 1992 и 1998 годах, значительные слои общества теряли свои сбережения, однако значимого протеста не следовало. Протест, подобный быстро нейтрализованным митингам пенсионеров против монетизации льгот, в расчет можно не брать – не те масштабы, интенсивность, резонанс.

Любопытно сопоставить отсутствие политического и социального протеста в ответ на значимое ущемление экономических прав с теми бурными политическими манифестациями, которые мы видели на рубеже 1980-1990-х годов. Почему в схожих ситуациях общество реагирует по-разному? Думаю, волнения рубежа 1980-90-х были связаны не столько с ухудшением качества жизни. Массовое недовольство и конвертация его в активные действия возможны только при выполнении ряда условий, главным из которых является избыточная энергетика – пассионарность - населения. Отказ от коммунистического проекта на рубеже 1980-1990 годов произошел не только и не столько по экономическим причинам, сколько в силу исчерпанности парадигмы левой стабильности: люди устали от сочетания двух факторов – эгалитаризма и стабильности. С одной стороны, люди устали от всеобщей уравниловки, с другой, им надоела советская скука, захотелось брожения...

Сегодня общество также устало от комбинации двух факторов, но несколько в иной их конфигурации - сочетания стабильности (сменившей «ревущие 1990-е») и элитаризма. Последний находит выражение в эгоизме элит, значительной социально-экономической поляризации общества и слабости российского среднего класса, нижний сегмент которого балансирует на грани бедности. Согласно результатам выполненного под руководством Михаила Горшкова исследования «Городской средний класс России», медианный уровень дохода среднего класса в РФ – 380, в Москве – 530 долларов в месяц. В реальном выражении это – прожиточный минимум работающего человека.

Однако не стоит торопиться прогнозировать общественный взрыв. Во всяком случае, в краткосрочной перспективе это исключено. В отдаленной перспективе катализатором недовольства, на мой взгляд, может послужить ухудшение экономического положения граждан, связанное с повышением внутренних цен на энергоносители, которое правительство планирует после 2011-2012-х годов. Для справки - у нас на сегодняшний день 12 миллионов домохозяйств отапливается дровами. То есть не менее 20 миллионов человек в России живут в до-газовой эре. В случае значительного роста цен на энергоносители, к этому сегменту добавится новый, вынужденный отказаться от газа. Одновременно снизится уровень жизни всего общества. Значимое ухудшение социально-экономической обстановки не только может перевести целые слои общества на нижние этажи социальной лестницы, но отразиться на интересах отечественного бизнеса, который в отличие от общества не столь молчалив.

Проблемы-2008

- С уходом Путина и исчезновением сдерживающего центра в лице популярного президента элиты могут снова вернуться в состояние раскола. Понятна попытка Путина консолидировать элиты под крышей «Единой России», но этот проект в силу разных причин не получился. Как одно из следствий - возникла «Справедливая Россия». Вы говорили о состоянии перманентной конфронтации, в которой исторически пребывает российская элита. Способен ли он вылиться в некую драку, в которой проиграет вся система, а выиграть может какая-нибудь сторонняя сила?

- В 2008 г. раскол элит маловероятен (если не сказать – исключен). Высокий уровень устойчивости федеральной власти во многом обусловлен личным высоким рейтингом Владимира Путина, который является ядром федеральной элиты. Эксперты говорят даже о безальтернативности или псевдоальтернативности президентских выборов 2008 г.: подобным безальтернативным кандидатом будет выдвиженец от доминирующей ныне властной группировки. Так что можно прогнозировать, что состав федеральной политической элиты не претерпит существенных изменений до 2008 г. Поэтому наиболее вероятным в 2007-08 гг. станет инерционный сценарий плавной передачи власти.

Вероятность раскола элит может возрасти в период после 2008 г., когда инерция действующей ситуации будет преодолена, и страна вступит в период существенных трансформаций. Ключевое значение для характера будущих изменений имеет личность нового Президента страны. Российская политика останется в высокой степени персонифицированной. Перестановки на властном Олимпе повлекут за собой в 2008-2012 гг. вероятное изменение - в той или иной степени - состава элиты.

- Возвращаясь к вопросу об олигархии. Насколько получится удержать тот же «Газпром», огромную корпорацию с неограниченными ресурсами, практически государство в государстве, в рамках следования государственным интересам? Ослабление верховной власти станет работать на то, что не государство будет диктовать свои условия монополиям, а наоборот.

- Угрожает ли России новая корпоратократия? Возможность доминирования корпоративных интересов по отношению к общесоциальным существует. В своей книге «Политические элиты России: вехи исторической эволюции» я детально рассматриваю эти сюжеты. С уходом Путина арбитраж в отношении различных элитных групп окажется более сложным. Поэтому украинский вариант - слабый президент и дерущиеся между собой сильные кланы - вполне возможен и у нас. Война всех против всех – это всегда самый плохой сценарий. То, что мы сегодня наблюдаем на Украине, зримо разрушает украинскую государственность.

Под собою не чуя страны

- В последнее время наряду с попытками консолидировать элиту (на мой взгляд, это делается не только перед выборами, но и в контексте решения громадных задач, стоящих перед Россией) наблюдаются попытки мягкой мобилизации граждан. Насколько эффективными они будут?

- Мобилизация возможна в ситуации социального контракта между властью и обществом. Когда в 1941 году коммунист Сталин обратился к народу с христианским «братья и сестры», этот призыв был услышан не в последнюю очередь вследствие наличия этого контракта. Сегодня мы имеем дело с результатами многолетней установки в отношении общества, формулой которой может служить незабвенное «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Потому в ситуации, когда государственные системы образования и здравоохранения де-факто строятся по принципу «лечиться даром – даром лечиться» граждане проникаются сомнениями относительно необходимости уплаты налогов и поставки рекрутов. Особенно опасен этот взаимный нигилизм в критической ситуации, ведь если собрать девять беременных женщин, за месяц ребенок все равно не родится…

- Некая апатия сегодня видна даже на лицах. Уж простите за неполиткорректность, но по своему поведению в быту выходцы с Кавказа (это касается не только взрослых, но и молодежи и даже детей), кажутся более активными, полными жизненной энергии.

- Важно понять, что перед нами – временная усталость или окончательное исчерпание? Если первое, то должно последовать некое выздоровление. Во втором случае нас ожидает постисторическое существование. Что ж, в конце концов, после империи наступает пост-имперская эпоха. Современные итальянцы очень отличаются от своих предшественников времен древнего Рима.

Однако я не уверена, что новые поколения непременно будут затронуты упадком. Достаточно посмотреть на новую генерацию отечественного бизнеса. Эта генерация далеко не идеальна, но упадком энергии точно не страдает.

- Что в этой ситуации делать нашей элите? Должна же она иметь некий «план по спасению страны».

- Сейчас бессмысленно призывать к стратегическому планированию - апеллировать стоит к сугубо прагматической, даже утилитарной мотивации: сегодня именно она работает лучше всего. Аргументация предельно проста и очевидна: если нынешняя российская элита хочет сохраниться в нынешнем качестве, она будет вынуждена позаботиться о сохранности объекта управления в более-менее приличном состоянии. В случае территориального распада страны судьбы элиты малоутешительны…

- И все же, как может возникнуть элита с новым мышлением, способная мыслить стратегически?

- Известный американский историк Артур Шлезингер-мл. исследовал эту проблему на материале американской истории. Он выяснил, что массовое сознание демонстрирует цикличность – увлечение общественным подъемом сменяется приверженностью приватным интересам и целям. Цитируя знаменитую книгу Алексиса Де Токвиля «Демократия в Америке», Шлезингер поражался огромной разнице в умонастроениях и поведении американцев, какими они предстают на страницах первого и второго томов работы Токвиля. В первом томе Токвиль отмечал энергию, участливость, гражданскую активность и приверженность общественным интересам. А во втором томе, вышедшем всего пятью годами позже, Токвиль изображает американца всецело поглощенным своими частными интересами. Шлезингер, сопоставляя столь разнящиеся характеристики, пришел к выводу, что общественная активность и частный интерес существуют в состоянии маятникового движения от частных забот к общественным интересам. На этом основании Шлезингер пришел к выводу о том, что в развитии нации эпохи общественного подъема чередуются периодами доминирования частных целей, и проследил циклическое движение маятника на материале американской истории.

В данном контексте стоит учесть, что для России маятникое движение общественных настроений еще более характерно. Это дает основание надеяться на «неокончательность» нынешней апатии. Есть некоторое ощущение исчерпанности приватной парадигмы. Когда общество исчерпает парадигму исключительно приватных приверженностей, может наступить новая эпоха.

Беседовал Дмитрий Соколов

Версия для печати