31.05.2006

Дмитрий Дибров: «Я устроюсь премьер-министром, а президентом будет Гребенщиков»

Известный телеведущий, медиа-экспериментатор, создатель культовых авторских телепрограмм Дмитрий Дибров полагает, что телевидение ─ это не искусство, не зеркало действительности, а сама действительность. Эдакая небиологическая форма жизни телезрителя. Телевизионная реальность и есть самая главная реальность 90-х годов, заявляет Дибров. А потому она несет на себе все типические черты тех лет: «Был сломан привычный порядок вещей. Человек из социального становился частным».

- В чем это выражалось?

- Раньше те же «Битлз» или песни Окуджавы были недоступны российскому зрителю, теперь же все поменялось. На телевидении главной несущей силой становился новый контент. И само оно из общественного делалось частным. Появлялись новые каналы, такие как «2×2», как четвертый канал. Да и первая кнопка менялась. Вообще, в начале 90-х на ТВ была изумительная обстановка. Я очень ценю это время. Помню, принес в студию собственный телефон для общения с телезрителями. Не было аппаратуры, которая принимала бы прямые звонки, и нам пришлось заказать ее на одном из оборонных заводов. Сейчас такое умопомрачительное безрассудство и представить себе сложно. Толстый шнур вел к тумблеру, у которого было только два положения: on и off. Не было даже тех самых редакторских станций, где можно поговорить со звонящим, выяснить, что перед тобой не антисоветчик, не идиот и не пьяница и «завесить» его на одной из ожидающих станций. Ничего этого не было.

В 96-м я пошел дальше. Вот человек должен набрать телефон и ждать. А это не все могут выдержать. Тогда я придумал использовать пейджер, который обеспечивает общение с телезрителями «он-лайн». Это была более живая связь.

Смотрите, вроде бы речь идет всего лишь о неких технических вещах, но они прекрасно характеризуют девяностые. Тогда при работе на телевидении качество не было определяющим фактором. Главной была революционность по сравнению с предыдущим опытом. Десятилетиями дикторский корпус на советском ТВ вырабатывал неповторимую манеру общения диктора с телезрителем. Кто мог себе позволить нести отсебятину, назывался политическим обозревателем. Все остальные должны были работать по так называемой «микрофонной папке». Само ее существование заставляет меня улыбаться в ответ на вопросы тележурналистов, есть ли на сегодняшнем телевидении цензура. Эту папку надо было подать в Главлит, который официально именовался Управлением по охране тайн в печати, фактически являясь самой настоящей цензурой. В микрофонной папке должны были содержаться расшифровки абсолютно всего, что будет в передаче. Требовалось расписать любое слово, весь видеоряд! И горе тому, чей синхрон не будет соответствовать этой папке. Нагоняй - самое легкое, что можно себе представить в этом случае. Существовал риск вообще поплатиться журналистским допуском.

Дикторский корпус во главе с Кирилловым выработал уникальную интонацию в разговоре с телезрителем. Она не должна была быть такой рубленой, как на радио времен Сталина. Урфин Джюс, наверное, говорил так со своими деревянными солдатами, как диктор в сталинское время. Любые полутона были исключены.

Здесь же дикторы искали полутона. Следовало вести себя дружелюбно. Однако при этом не оставляя дистанции. Следовало затаить улыбку в уголках губ, но ни в коем случае не дать ей расползаться в ухмылку. Следовало говорить, несколько подвинув голову вперед и склонив ее ─ так получается дружелюбнее. Следовало со всей теплотой произносить «животноводство», «ударный фронт» ─ именно эти темы ложились в основу очередного заседания ЦК партии.

В 90-е все поменялось. И сегодня ситуация абсолютно не похожа на ту, что была раньше.

- Вы часто говорите о «попсовости» ТВ применительно к современности. Что это такое в вашем понимании?

- Попсовое телевидение появилось во второй половине девяностых. Здесь надо разобраться, что такое попса, на телевидении в том числе. Некоторые полагают, что это все, что популярно. Недаром здесь есть корень «поп». Но это не так. Попсой стоит называть то, что изначально, еще в момент замысла ориентировано только на получение прибытка. В рок-н-ролле мы тоже найдем попсу. И наоборот, даже в развлекательной музыке есть произведения, которые с самого начала были задуманы с какими-то еще мотивациями, кроме желания заработать. Когда Влад Листьев делал шоу «Поле Чудес», он хотел показать, что есть еще что-то, кроме политических программ. Тогда ведь телевидение было сплошь политическим. Влад же показал, что мы еще что-то умеем. Потом он создал «Тему». Это, разумеется, тоже не было попсой. Он пытался уловить тенденцию времени.

- А сейчас такой тенденцией стало развлекательное ТВ?

- Сегодня на телевидении никто не ставит никаких других задач, кроме задач качества. Если произведена качественная программа, считается, что телевизионщик выполнил свою миссию. В девяностых годах телевидение таким качественным не было, мы не умели делать таких декораций. Тогда мы полагали, что для знатоков из «Что? Где? Когда?» ум гораздо важнее, нежели декорации. Ворошилов много делал для того, чтобы его программа было красивой, но таких денег и возможностей, как сегодня, у него не было.

Но ведь качество − это еще не все. Проблема в том, что ни один телевизионщик сегодня не ставит перед собой никаких созидательных задач.

Конечно, есть исключения. Например, телеканал «Культура» − это ведь тоже завоевание девяностых. Никакое правительство не будет давать государственные деньги на содержание канала без рекламы. Канал «Культура», как мы видим, делается людьми, в самом деле одержимыми альтруистической идеей. Но это все же не тенденция, а лишь исключение. Тенденция же состоит в том, что телевидение отмыкается отмычкой качества.

- Вас самого можно увидеть на телеэкране лишь поздно ночью.

- Еженедельно в два часа ночи я веду на «России» программу «ПроСВЕТ». Вот и получается, что меня не видно, потому что многие в это время попросту спят. И потом, люди просто находятся в орбите других интересов. Если раньше вслед за Сусловым мы полагали, что все должны быть увлечены одной идеей и должна быть одна какая-нибудь пропагандистская программа, то сегодня это не так. Одни интересуются тем, кто будет преемником Путина, а другие страшно хотят знать, что думает Апдайк в свои семьдесят пять. Каждому свое.

- Вы как-то сказали, что раньше вам было о чем спросить у писателей уровня Маркеса и Борхеса, а сейчас уже не о чем.

- Когда-то мне было двадцать лет, а теперь сорок семь. Видите ли, какая вещь - идти-то все равно приходится самостоятельно. Это неправда, что в книжках можно что-то прочесть и наутро проснуться умным. Мои чудесные однокурсники хотели быть интеллигентами. Они думали, что человека делает интеллигентом написанное в книгах, которые рекомендованы преподавателем. Эти люди с тех пор возглавляли исполкомы, парторганизации различных журналистских органов. Без всяких шансов стать интеллигентом. Потому что идти, опять же, надо самостоятельно. Читать надо до двадцати пяти лет. После чего если ты ничего не понял, читать уже бесполезно, разве что беллетристику. Никто не обязан быть похожим на всех. Кто-то должен стоять у станка, добывать газ… Книга только показывает путь, которым можно пойти. Горький читал меньше какого-нибудь условного профессора. Но этот профессор так и останется на всю жизнь профессором кислых щей. Дай Бог, он будет добрым и станет ставить пятерки, если нет, ему вообще грош цена. А Горький своими собственными словами сказал людям гораздо больше о том, как им жить на их маленьком участке земли.

- Знаете, я однажды купалась в реке Дон. Меня поразило, какое там сильное течение: заходишь в одном месте, а выходишь совершенно в другом. Я тогда подумала, что эту реку можно сравнить с жизнью: вовремя не успел – берег ушел, и ты опоздал. Вот вы в жизни все ли возможности используете?

- Да, родной Дон в этом смысле коварный!.. Как показывает практика, пока мне не всегда удается правильно понять, как нужно поступить в том или другом случае. Если говорить о телевидении, то я считаю, что сегодня есть только два телевизионщика, которые понимают, что надо делать. Это Эрнст и Добродеев. Я с ними долго работал и знаю, что они верно угадывают, какие настроения у телезрителей будут через месяц. При этом роли распределяются таким образом: Эрнст больше догадывается о мировоззренческой составляющей аудитории, а Добродеев совершенно точно ухватывает будущую политическую физиогномику, умеет находить точные интерпретации событий. Искусство современного политического телевидения состоит в том, чтобы дать кремлевскую оценку события, но при этом не быть приторным.

- Леонид Парфенов сказал: ироничный тон - это все, что себе может сегодня позволить журналист.

- Сегодня это так. Ужас в том, что история повторяется. Свобода этой стране не нужна. Поскольку свобода подразумевает выбор. Та неповторимая советская интонация у диктора − признак того, что у него есть Хозяин. В 2006-м появились симптомы возвращения фигуры Отца.

- Вы много сделали для телевидения, создали достаточно оригинальных, авторских программ. Полностью реализовались?

- Я никогда не вел информационные программы, а мне бы этого очень хотелось. Но я боюсь, что свои мечты мне придется выкладывать на Страшном Суде. Только там найдется кто-нибудь, кто меня послушает.

- Вы следите за политической ситуацией в стране?

- Нет. Мне это неинтересно. Потому что современная политика − это борьба не идей, а людей вокруг газовых и еще каких-то ресурсов. Я не могу следить за этим, потому что мне тогда был бы нужен целый корпус шпионов во всех сырьевых отраслях. Есть профессионалы, которые знают, как это делается.

Поэтому я буду заниматься другими вещами. Попытаюсь осуществить проект, которой будет являть собой переход с экрана в социум. Отчаянный шаг в этом направлении мы с Борисом Гребенщиковым делаем этим летом.

- Это будет нечто музыкальное?

- Там, конечно, будет много музыки, но не она станет главным героем. Главными героями окажутся люди, которые приедут в подмосковный спортивный курорт, переделанный в остров. Это сто с лишним коллективов, из Австралии, Чехии, Венгрии, Америки, Англии, Шотландии, России... Они станут меняться каждую ночь, это будет музыка с этническим уклоном. Там также построят пять этнических деревень. Это будет праздник мировых культур под названием «Остров света».

- Кем будете вы на этом острове?

- Я устроюсь премьер-министром, а президентом будет Гребенщиков. Но мне бы хотелось, чтобы люди хозяевами этого праздника чувствовали себя. Открытие состоится тридцатого июня, а закончится проект двадцать седьмого августа. Все это действо будет происходить в трех шагах от города Дмитров, где в 1921 году умер великий мудрец, основатель научного анархизма Кропоткин.

- Кем вы себя сегодня ощущаете: журналистом, бизнесменом? может быть, пишете что-то, например, мемуары?

- Только не бизнесменом. Бизнесмен − это особый психологический тип. Он даже не понимает, что имеет дело с деньгами. Он работает с некими массивами, зарабатывает деньги не для того, чтобы что-то купить, а чтобы вложить. Мне, конечно, в своей работе на телевидении приходится быть менеджером, но это другое. А писать... нет, писать не успеваю, к сожалению.

- Вы никогда не задумывались, почему выбрали такую публичную профессию?

- Не знаю. Может быть, это кармический вопрос. Я с детства был лидером: класс молчал, говорить приходилось мне. Вероятно, есть некий синдром журналиста: если ты что-то узнал, надо это передать большому количеству людей, чтобы и они узнали. Причем им не обязательно знать, что это именно ты им сказал. Водопроводный кран нужен только для того, чтобы по нему текла вода, и только тогда, когда это нужно. Так и с журналистом - твоя задача как можно быстрее сделать информацию достоянием большого числа людей.

- Вне журналистики вы бы чувствовали себя комфортно?

- У меня были такие периоды в жизни, и я чувствовал себя хорошо. Например, с 1987 года, когда меня приняли в штат в «Останкино», до 1992-го я был режиссером, и ни о каком ведении своей передачи речи не было. Мы с Андрюшей Столяровым делали авангардную программу под названием «Монтаж». Искали новые пути решения кадра и так далее. Эти годы я считаю счастливейшими для себя. Нам казалось, что мы раздвигаем горизонты для нашего цеха. Хотя мы не стали популярными. Разве что были признаны своими коллегами и узким слоем интеллектуалов.

- А потом на вас «свалилась слава»?

- А потом меня назначили главным режиссером четвертого канала, и мне пришлось сесть в эфир и вести программу, потому что все от этого отказались: и Окуджава, и Вознесенский. А ведь я никакой не ведущий. Я получал большие нагоняи от зрителей, поскольку все привыкли к благообразному Кириллову. Однажды меня даже спросили: «Ты прочел хоть одну книжку?»

А потом я ушел с экрана, потому что мне предложили организовать и возглавить собственную телекомпанию. Она называлась «Свежий ветер». Мы работали на пятом ленинградском канале. Нам удалось приобрести собственную аппаратуру, у меня была собственная монтажная площадка. И я мог делать то, что всегда любил.

Иногда мы со Столяровым по ночам монтировали. Нам, «авангардистам», всегда оставалась ночь. Мне было важно, чтобы люди сделали вот это самое мясо основное, а я уже делал бы фокусы. Помню, после очередного открытия, что можно сделать со шрифтом в кадре, я чувствовал себя совершенным победителем. А меня встречает уборщица в подъезде и говорит: «Куда же вы исчезли с телевидения?» И тут я понял, что мои ночные фокусы − это не телевидение, их никто не видит. Телевидение − это когда сидишь в студии и принимаешь звонок от телезрителя: «Давайте разыграем кастрюли!» − и так далее.Хотя за своим пультом я чувствовал себя на телевизионной вершине. Я проработал за кадром года три-четыре. А потом так сложилась судьба, что пришлось опять вернуться в кадр, потому что тогда меня назначили креативным продюсером утреннего канала ОРТ. И надо было найти новую манеру ведения. Но ведь трудно передать то, что у нас в головах, легче самому сесть и показать. Мне нужен был час эфирного времени для своих рефлексий - так появилась «Антропология», с которой я вернулся в публичную журналистику. А уже потом меня снова пригласили обратно на НТВ, где я делал сначала программу «Старый телевизор», потом «Антропологию», потом «О, счастливчик!».

- Если бы у вас была возможность создать свой телеканал, что бы вы сделали в первую очередь?

- Там бы работали богатые люди, над которыми бы не довлела «земная гравитация». Они бы приходили на работу, чтобы творить и создавать удивительные вещи. Но так же не бывает, к сожалению. Работников надо кормить, а значит, необходимо заниматься экономикой канала. Потому настоящих воителей очень мало. Легче передачу «О, Счастливчик!» вести. А была бы возможность заняться какой-нибудь небольшой региональной телекомпанией, ох я бы развернулся!

Беседовала Светлана Руцкая

Версия для печати