18.03.2014 | Сергей Минасян

Последствия неоконченного украинского кризиса: влияние на Армению и Нагорный Карабах

Вялотекущая геополитическая игра в шахматы великих держав на постсоветском пространстве в конце февраля 2014 г. серьезно ускорилась. Образно говоря, один из геополитических игроков неожиданно перевернул эту самую шахматную доску и «стукнул» ею по головам всех остальных. Сойдет ли это ему с рук, каковы будут последствия этого шага, хорошо это или нет: ответа на данные вопросы пока не существует. Очевидно одно – сформировалась принципиально иная политическая ситуация, подведшая черту под масштабным этапом глобальной политики постсоветского периода. Ни один из политических процессов на постсоветском пространстве не избежит влияния украинских событий. Каковыми могут быть последствия новой ситуации на Армению и Нагорный Карабах?

Армения, как и все остальные страны, оказалась абсолютно не готова к стремительным и неожиданным процессам в Украине, особенно после российского вовлечения в Крым. В первую очередь, это сказалось на официальной позиции Армении (вернее – отсутствии таковой) в отношении происходящих в Украине событий, последовавших после бегства президента Януковича и формирования новых властей украинской оппозицией. Несмотря на призывы со стороны ряда представителей «прозападного» политического поля и гражданского общества страны (как, впрочем, и давления со стороны «прорусских» кругов), Армения до сих пор пытается сохранить по возможности нейтралитет в Украинском конфликте, не высказывая своей позиции. В Украине только по официальным данным живет свыше 100 тыс. этнических армян, а также граждан Армении, которые живут в различных регионах страны, и в настоящее время находятся по разные стороны конфликта. При этом достаточно большая армянская диаспора уже столетиями традиционно живет и в Крыму, и насчитывает порядка 12-15 тыс. человек. Соответственно, любой публичный фальстарт, любого рода преждевременная демонстрация позиции Армении поставит под угрозу армян и граждан Армении по обе стороны политического противостояния в Украине. Однако, тем не менее, если все же Ереван будет вынужден рано или поздно определиться со своей официальной позицией, она вполне возможно окажется совсем не такой, какую от нее ждут некоторые представители армянского гражданского общества.

При этом это может быть обусловлено не только прямым политическим давлением Москвы (что также более чем не исключено), но и соображениями иного рода. В свое время, в августе 2008 г. Армении удалось сохранить нейтралитет в ходе российско-грузинской войны, а после нее – не признать независимость Абхазии и Южной Осетии, что объяснялось особой исторической и коммуникационной связью со своим важнейшим соседом в регионе - Грузией. Однако сейчас, кроме прямого давления, у Москвы есть аргументы иного рода, а у Армении существенно сужено как поле для маневра, так и осложнена возможность отказаться от искушения использовать создавшуюся ситуацию в Крыму применительно к карабахскому конфликту.

Во-первых, украинский кризис, а конкретнее – проведение референдума в Крыму, признание его независимости и вполне возможная последующая его аннексия Россией окончательно лишили сакральности идею нерушимости границ постсоветских государств. Иными словами, действия России в Крыму забили последний гвоздь в «крышку гроба» принципа территориальной целостности государств постсоветского пространства. Возник глубокий кризис современного международного права, приведя к логическому развитию, который Запад инициировал признанием Косова в феврале 2008 г., а Россия ответила практически односторонним признанием Абхазии и Южной Осетии после войны с Грузией в августе 2008 г. (равно как и Турция признала Северный Кипр еще в далеком 1983 г.). После Крыма, как минимум на постсоветском пространстве, будет явный перекос к политической практике приоритетности принципа самоопределения над неприкосновенностью административных границ бывших советских республик, после распада СССР ставших межгосударственными. Очевидно, что наличие еще одного политического прецедента на постсоветском пространстве, вне зависимости от реакции на него остальной части мирового сообщества, может быть включено в аргументацию армянской стороны. Поэтому в отличие от стойко хранящего молчание официального Еревана (который тем самым пытается не особо испортить свои отношения как с Украиной, так и с Западом), Нагорный Карабах уже положительно отреагировал на идею проведения референдума в Крыму.

Во-вторых, по своим масштабам и возможным последствиям во взаимоотношениях России с Западом кризис вокруг Украины абсолютно не сравним с кризисом в их отношениях во время российско-грузинской войны августа 2008 г. Многие комментаторы и политические деятели даже называет нынешний реальным возвратом к новой Холодной войне. Так это или нет – покажут самые ближайшие развития, однако однозначно, что процесс будет иметь далеко идущие последствия. Россия и Запад будут ужесточать борьбу за сферы влияния на постсоветском пространстве, в том числе и на Южном Кавказе. А это значит, что Армении будет значительно сложнее вести свою комплементарную политику, направленную на балансе и учета интересов всех ведущих акторов, в первую очередь – России, ЕС и США.

Однако наряду с этим, даже при всей негативной динамике российско-западных отношений на фоне украинских событий в обозримом будущем она вряд ли приведет к полному замораживанию их взаимодействия по многим другим проблемам мировой политики, представляющим взаимный интерес, по которым они достаточно активно сотрудничают (например, сирийский кризис или иранская ядерная программа). Это значит, что по всей вероятности формат Минской группы ОБСЕ также будет сохранен, ибо размораживание этого конфликта не входит в интересы ни одной из стран-сопредседателей (США, Франции и России). Соответственно, переговорный процесс вокруг Карабаха будет продолжаться. Впрочем, продолжаться он будет в тех же рамках и с той же целью, как и предыдущие два десятилетия (т.е. переговоры ради переговоров, а не урегулирования конфликта, ибо компромиссное урегулирование в карабахском конфликте в обозримом будущем невозможно в принципе). Но МГ ОБСЕ необходима (и будет сохраняться), чтобы обеспечивать невозобновление конфликта и балансировать друг друга на Южном Кавказе. Американский сопредседатель МГ ОБС Джеймс Уорлик уже заявил 17 марта, что «В то время как США не могут принять действия России по Украине, есть сферы, где можно продолжать совместную работу - мир в Нагорном Карабахе», одновременно призвав все конфликтующие стороны сделать соответствующие выводы из украинского кризиса.

Даже если вдруг предположить, что по мере нагнетания российско-западных отношений деятельность МГ тем не менее будет парализована, или же Россия попытается монополизировать роль главного посредника в карабахском переговорном процессе (примерно так, как после августовской войны 2008 г. тогдашний президент РФ Дмитрий Медведев стал играть роль первого среди равных, организовав серию встреч на уровне президентов, впрочем, не менее безуспешных, чем все предыдущие), то это также не скажется на параметрах сохранения хрупкого перемирия. В конце концов, образно выражаясь, ведь Россия в карабахском конфликте заинтересована в том, чтобы не случилось две вещи: война и мир.

Возобновление боевых действий в Нагорном Карабахе поставит Россию перед серьезным стратегическим выбором. России придется или поддержать Армению в войне против Азербайджана, перед которой у России есть двусторонние и многосторонние (в рамках ОДКБ) гарантии безопасности или же воздержаться от вовлечения в боевые действия, дискредитировать свои международные обязательства и вне зависимости от исхода боевых действий лишиться своего единственного союзника на Южном Кавказе. О том, что Россия не может (и не хочет) воздержаться в случае возобновления боевых действий в Нагорном Карабахе со стороны Азербайджана Москва уже просигналила осенью 2013 г. устами командующего 102-й российской военной базы на территории Армении полковника Ружинского. С другой стороны, достижение окончательного мирного урегулирования в карабахском конфликте лишит Россию многих рычагов влияния на все конфликтующие стороны и в целом на Южном Кавказе. Хотя надо признать, что возможность окончательного мирного урегулирования в карабахском конфликте – в обозримом будущем перспективе еще более затруднительная опция, чем даже возобновление военных действий.

Впрочем, вероятность возобновления войны, даже на фоне глобального украинского кризиса, сейчас кажется весьма сомнительной. Некоторые эксперты и политические деятели в настоящее время высказывают опасения о том, что Азербайджан, скажем, воспользовавшись удобным моментом занятости России на украинском направлении и усилением конфронтации Москвы с Западом, может возобновить боевые действия в Нагорном Карабахе. Однако, во-первых, особого изменения военно-технического баланса в зоне конфликта, выступающего ключевым фактором сохранения перемирия, за эти пару недель не произошло (и не произойдет). Наряду с этим, даже при самом неблагоприятном развитии событий, вряд ли Россия будет столь занята в Украине, чтобы не иметь возможности отреагировать соответствующим военно-техническим способом – не думаю, что кто-то в этом может всерьез сомневается.

Если же расчет Баку будет состоять в том, что удобная возможность может возникнуть, когда под влиянием санкций или на фоне резкого ухудшения отношений с Западом Россия настолько ослабнет и пойдет на уступки в Украине и на всем постсоветском пространстве, то такого рода надежды могут вдвойне представлять опасность для самого Азербайджана. Кто может гарантировать, что если даже Россия и ослабнет на украинском направлении и в противостоянии с Западом, Владимир Путин не захочет воспользоваться удобным случаем взять реванш на карабахском? Тем более в настолько благоприятных условиях, которые ему предоставит азербайджанское руководство, имея при этом существенную правовую аргументацию, в виде своих гарантий безопасности Армении на случай войны в Карабахе.

Кстати, не следует также ожидать того, что возможное противостояние Запада с Россией может создать «окно возможностей» для Азербайджана с другой стороны: в виде получения одобрения и поддержки в возобновлении боевых действий в Карабахе со стороны ЕС и США. И дело не только в том, что традиционно у Армении намного лучше отношения с западными странами (к началу 1990-х гг. борьба карабахских армян на Западе вообще открыто поддерживалась как составная часть борьбы против коммунистических властей СССР). И не только в том, что процесс интеграции Армении с ЕС был и сейчас еще находится в более продвинутом состоянии, чем у Азербайджана. Если отношения ЕС и США с Россией будут действительно стремительно ухудшаться, то вряд ли Запад захочет поставить под угрозу пусть и достаточно небольшой (по сравнению с российским), но альтернативный энергетический коридор и систему трубопроводов в Европу через Азербайджан и Грузию. Более чем очевидно, что эти трубопроводы, как и остальная энергетическая инфраструктура Азербайджана будут в таких обстоятельствах (со «злорадного одобрения» Москвы) являться основными целями ракетно-артиллерийских ударов возмездия армянских часов в первый же день возобновления военных действий. Наконец, вряд ли НАТО и США аналогичным образом пожелают лишиться возможного и альтернативного российскому воздушного транспортного коридора по выводу войск из Афганистана через Азербайджан, о готовности предоставить который азербайджанское руководство уже заявило, и который также будет поставлен под угрозу в случае начала Баку военных действий.

Наконец, каковы могут быть перспективы дальнейшего продолжения и развития Арменией программы Восточного партнерства с ЕС на фоне украинского кризиса и предсказуемого существенного ухудшения отношений Запада с Россией? С одной стороны, очевидно, что Армении будет очень сложно сохранять баланс и с Западом и с Россией, не вызывая ожидаемых «приступов ревности» со всех сторон. С другой стороны, в Армении, как и во всех остальных постсоветских странах, всерьез опасаются того, что дальнейшее усиление России и ужесточение ее соперничества с Западом создают проблемы для собственной независимости и потери суверенитета. Соответственно, Армения сама нуждается в некотором балансирующем вовлечении ЕС и США, но не в той степени, чтобы опять стоять перед угрозой геополитического, следовательно – весьма небезопасного выбора.

В этом смысле многом зависит от готовности и реальности дальнейшей институциональной вовлеченности самого Брюсселя в отношениях с Арменией. Более чем маловероятно то, что ЕС сможет предоставить Армении соизмеримые российским реальные гарантии безопасности, как на карабахском направлении, так и в отношении с Турцией, чтобы официальный Ереван даже теоретически задумался о возможности выбора. До сих пор Брюссель оказался не в состоянии предложить таковые Армении, как впрочем, весьма сомнительно, какого рода гарантии безопасности он оказался в состоянии предложить и другим своим партнерам на постсоветском пространстве. Если же дальнейший процесс взаимоотношений Еревана с ЕС от попыток Брюсселя внести в них элемент геополитического противоборства с Россией перейдет в сферу технических мер по углублению экономического и политического взаимодействия, то тогда Армении, возможно, при благоприятных обстоятельствах удастся совместить свою евроинтеграцию с сохраняющимся военно-стратегическим партнерством с Россией.

Но при этом одновременно надо четко осознавать то, что Арменией в любом случае откажется превращать себя в поле геополитического противостояния, в какое превратились Украина, Грузия и Молдов. В отличии от остальных стран-участниц Восточного партнерства, ценой за это для Армении будет не только откол неких территорий, а геополитическая и гуманитарная катастрофа и даже потеря государственности. После референдум, признания его независимости Владимиров Путиным, и ожидаемой фактической российской аннексии Крыма Армения становится единственным членом программы Восточного партнерства, за исключением Беларуси (являющейся вообще особым случаем, к тому же и не участвующей в этой программе ЕС в полной мере), которое полностью контролирует свою территорию. После крымских событий к Азербайджану, Грузии и Молдове в том же статусе к ним уже присоединяется и Украина, и вряд ли Армения захочет повторить этот опыт.

Сергей Минасян - доктор политических наук, заместитель директора Института Кавказа

Версия для печати