17.04.2014 | Татьяна Становая

Триумфальный тупик Путина

Нынешняя «прямая линия» Владимира Путина, безусловно, стала триумфальной точкой всего периода его правления: это был, пожалуй, полноценный звездный час президента. Присоединение Крыма придало режиму совершенно новый импульс, который, однако, еще должен задать и направление движения. Из «прямой линии» главы государства следует один очень простой вывод: движение по прежней траектории блокируется, а альтернативы ему нет. Россия загнана в тупик, и если отношения между Россией и Западом не изменятся, режим ждет глубокая трансформация.

Владимиру Путину пришлось достаточно много времени уделить тому, чтобы убедить, прежде всего, Запад в том, что Россия не превращается в мирового злодея, вынашивающего планы по аннексии новых территорий или строящего заговоры с целью противопоставить мировому сообществу новый военный блок. Присоединять Восток Украины Россия не намерена, «крымский сценарий» не был ей придуман, а стал частью объективной реальности, блоковое мышление – не актуально, а будущее – за единым пространством от Ванкувера до Владивостока. Вот набор ключевых тезисов президента, которые могли бы прозвучать и 5, и 10 лет назад. Традиционная критика в адрес Запада соседствовала с глубоким разочарованием в отсутствии понимания и нежелании западных лидеров уважать и признавать интересы России.

И несмотря на все это, Путин оставляет открытой дверь в «европейское светлое будущее» и считает «единое пространство» с ЕС неизбежным и безальтернативным. Обращает на себя внимание тот факт, что в сознании президента постепенно формируется две параллельных реальности, два видения должного. Первое – изначально установленное, желаемое, и предусматривающее реализацию всех тех инициатив, о которых Кремль говорит уже годами – единая ПРО, отмена виз с ЕС, зона свободной торговли, единое пространство безопасности, обмен активами в газовой сфере и совместный «патронаж» над ГТС Украины и т.д. Это видение все дальше отрывается от реальности, но судя по высказываниям Путина, все еще остается официально безальтернативным.

Второе – это видение традиционной России, опирающейся на сильную власть и консервативную идеологию, приверженную концепциям «Россия – не Европа», «Москва – третий Рим» и т.д. Путин свое личное отношение к этому видению обозначил достаточно сдержанно. Отвечая на вопрос ведущего Коммерсант-FM Андрея Норкина про необходимость принятия закона о кадетском образовании, а также о важности воспитания патриотизма, Путин призвал не торопиться. Создается впечатление, что эта «патриотическая волна», хорошо знакомая по своей природе любому человеку, заставшему советское время (и именно поэтому отвергаемая из-за своей внутренней фальши), воспринимается президентом как саморазвивающийся атрибут новой России, которому важно позволить состояться.

Однако при этом сам Путин, вероятно, воспринимает этот атрибут новой России весьма амбивалентно. Показательно, что, например, слово «русский» в смысле «русского бытия» употреблялось преимущество теми, кто задавал вопросы, в то в время как сам Путин говорил только о русских как о нейтральной культурной общности, проживающих на Украине. На этом фоне символично выглядит завершающий вопрос, который Путин отобрал сам: «чем отличаются россияне от других народов мира». Ответ Путина свелся к двум ключевым тезисам: русскость - это щедрая душа и готовность умереть за Отечество. «Именно в этом и есть глубокие корни нашего патриотизма», «отсюда и героизм во время военных конфликтов и войн, и даже самопожертвование. Отсюда чувство локтя и наши семейные ценности», - заявил Путин, добавив, что не хочет обидеть представителей других народов, «у них есть свои преимущества».

Стремление Путина на протяжении 4 часов доказывать невраждебность России Западу и завершающая «компенсирующая» нота о патриотизме должны были замкнуть круг, показав, что два видения дополняют друг друга. Однако эта взамодополняемость выглядит слишком искусственной, «пришитой»: на практике попытки построить «духовные скрепы» на традиционных ценностях, «патриотизме» и тезисе «Россия – не Европа» входит во все более очевидное противоречие с тем, как Путин презентует Россию частью европейской цивилизации. И в этом противоречии, вероятно, на сегодня, скрывается нарастающее внутри психологическое колебание Путина между продолжением линии на разрушающийся диалог с западным миром и «патриотической альтернативой» в сторону в лучшем случае Китая, в худшем – Белоруссии. И, вероятно, с давлением Запада, эти колебания будут только нарастать.

Важной особенностью «прямой линии» также стала полная деградация «либерального дискурса». Либеральные вопросы Путину прозвучали от трех фигур: Андрея Норкина, Ирины Хакамады и лидера «Гражданской платформы» Ирины Прохоровой. Из них только последняя задала вопрос именно в рамках «либеральной трактовки» происходящего. Норкин просил поддержать патриотическое воспитание через кадетское образование. А Хакамада, заявленная как представитель меньшинства, не поддержавшего присоединение Крыма, похвалила Путина за «блестящую операцию» и заявила о необходимости «русской самоидентификации» полуострова и федерализации Украины – именно то, на чем настаивает Кремль. Лишь Ирина Прохорова подняла вопрос низведения культуры до «служанки идеологии», о расколе в обществе на фоне действий России в отношении Крыма. Ответ Путина четко показывает значительное снижение даже публичных демократических стандартов: по словам президента, критиков власти «не хватают, не сажают, не упекают никуда, в лагеря, как это было в 1937 году». То есть, то, что за пределами 37-го года – уже допустимо. А одна из острых политических тем – судьба телеканала «Дождь» - была затронута лишь вскользь в кулуарах уже после «прямой линии»: Путин неожиданно дал понять, что готов посодействовать прекращению давления на телеканал и посоветовал подумать, как выйти из сложившейся ситуации, при которой оказались оскорблены чувства большого количества людей.

«Прямая линия» в большей степени была обращена в самое недавнее прошлое и связанные с этим проблемы, однако практически не прояснила понимание, которое складывается у Путина в отношении дальнейшего тренда развития, который выглядит все более биполярным: сигналы на возобновление диалога с Западом соседствуют с де-факто осуществляемым разворотом в сторону «третьего пути». Вероятно, ясности нет по одной только причине: нет ее и в голове президента. И многое будет зависеть теперь от готовности Запада понять Россию, пока это еще не поздно.

Версия для печати