11.08.2014 | Сергей Маркедонов

Сочинская встреча по Нагорному Карабаху: возрождение трехстороннего формата?

Лето 2014 года в зоне нагорно-карабахского конфликта, а также вдоль армяно-азербайджанской границы выдалось жарким не только из-за метеоусловий местности. Как бы кто из политиков и экспертов ни относился к этому противоборству, а также к перспективам его урегулирования, отмечается повышение градуса военно-политического насилия. Баку и Ереван практически каждый день публикуют сведения о гибели и ранении своих военнослужащих, а также мирных граждан, обвиняя друг друга в агрессивных намерениях. Именно в этом контексте в Сочи состоялась серия встреч, посвященных нагорно-карабахской динамике.

Впрочем, с учетом инцидентов вдоль пограничных рубежей, не входящих ранее в состав НКАО (Нагорно-Карабахской автономной области в составе Азербайджанской ССР) и не оккупированных по итогам вооруженного конфликта 1991-1994 гг., стоит говорить о более широких контекстах проблемы. Не только об армяно-азербайджанских отношениях, но и об их влиянии на все постсоветское пространство. Ведь эскалация насилия вдоль госграницы чревато и вовлечением в противостояние ОДКБ (Организации договора о коллективной безопасности), и серьезными противоречиями евразийских союзников по поводу перспектив выхода из этой потенциально опасной ситуации.

О возможной встрече глав Армении и Азербайджана говорили и до «жаркого лета 2014 года». Но обострение ситуации в Нагорном Карабахе и вдоль границы сделало ее, как никогда актуальной. При этом в августе Москва не ограничилась дежурной солидарностью с другими сопредседателями Минской группы ОБСЕ. В дело включились высшие лица государства. В итоге в Сочи 9 августа прошли отдельные встречи между лидерами Армении и Азербайджана с президентом РФ Владимиром Путиным. Они были дополнены «культурной программой» в виде посещения турнира по самбо (прозрачный намек на необходимость спортивного поведения в единоборствах?). На следующий день прошла трехсторонняя встреча, где аргументы сторон были системно изложены. Естественно, в нынешних условиях рассчитывать на какие-то прорывы не представлялось возможным. Была предпринята попытка сбить «температуру». О качественном лечении речь не шла. Но обратил на себя внимание тот факт, что Москва и лично Владимир Путин предприняли дипломатические усилия, выдвинувшись на первый план в нагорно-карабахском процессе.

До этого момента большую активность на этом направлении развивали Соединенные Штаты. В особенности после того, как 2 августа 2013 года позицию сопредседателя этой страны в Минской группе занял опытный дипломат Джеймс Уорлик. Ранее он служил заместителем Специального представителя по Афганистану и Пакистану в офисе Госсекретаря США и был ответственным за подготовку двустороннего соглашения по безопасности между Вашингтоном и Кабулом. До этого он в течение нескольких лет он возглавлял американское посольство в Болгарии. За год пребывания в должности сопредседателя Минской группы от США Уорлик проявил чрезвычайную активность. Именно его считают главным организатором ноябрьской встречи президентов Ильхама Алиева и Сержа Саргсяна в Вене (ноябрь 2013 года), первого диалога глав двух государств после долгого перерыва. До венской встречи Алиев и Саргсян в последний раз встречались лишь в январе 2012 года! Уорлику же воздают должное и за проведение встречи президентов Армении и Азербайджана на полях саммита по ядерной безопасности в Гааге (март нынешнего года).

7 мая 2014 года в Вашингтоне он презентовал «элементы нагорно-карабахского урегулирования», представив их не как солидарную позицию трех сопредседателей, а как подход правительства США к урегулированию застарелого конфликта. Практически синхронно с выступлением Уорлика многие эксперты в США и в Европе заговорили о нетерпимости и опасности статус-кво и о низкой эффективности российского миротворческого участия. Притом, что Москва в отличие от Абхазии и Южной Осетии не имела эксклюзивного влияния на нагорно-карабахский процесс и признавала его интернационализацию, естественно при соблюдении собственного интереса.

Через три месяца уже не высокопоставленный российский дипломат и даже не глава МИД, а президент России предоставил свою резиденцию «Бочаров ручей» под трехстороннюю встречу, продемонстрировав заинтересованность в том, чтобы держать руку на пульсе карабахского процесса. Этот факт уже стал предметом обсуждения среди американских и европейских экспертов, увидевших определенную опасность в том, что Кремль хочет перетянуть «одеяло на себя» и таким образом укрепить свое влияние в Закавказье. В какой мере обоснованы подобные опасения? Какие последствия может иметь сочинская встреча? Можно ли говорить о некоем качественном усилении российского участия в нагорно-карабахском урегулировании?

К сожалению, в нынешних условиях растущего охлаждения отношений между Западом и Россией многие американские и европейские обозреватели стали излишне персонифицировать роль президента РФ в формировании политики Москвы. При таком подходе внешнеполитический курс мыслится не столько, как официальная позиция РФ, а, скорее, как личное вмешательство главы Российского государства. Но трехсторонний формат переговоров по Карабаху появился отнюдь не в августе нынешнего года. Он существовал и ранее. Еще 2 ноября 2008 года была подписана Майендорфская декларация из пяти пунктов, ориентированная на политическое урегулирование конфликта. Тогда многие на Западе были склонны видеть в этом «добрую волю либерального президента Дмитрия Медведева». Но любому непредвзятому автору ясно, что тогдашний местоблюститель президентского кресла не мог бы реализовать формат трехсторонних встреч вопреки воле Владимира Путина. И свидетельство тому - продолжение работы этого формата до сочинской встречи в январе 2012 года. Пиком надежд на его эффективность стал трехсторонний казанский саммит летом 2011 года. Им не суждено было оправдаться, но это – отдельная история, демонстрирующая, что без воли самих сторон конфликта никакой посредник не сможет переломить ситуацию к лучшему. Но самое главное – это готовность двух других сопредседателей (США и Франция) допустить особый переговорный формат с российским доминированием наряду с Минской группой ОБСЕ. Просто в силу прагматических причин. Какая бы ни шла конфронтация между Ереваном и Баку и как бы оба лидера ни боролись за свое влияние на Москву, их личные отношения по отдельности с первыми лицами Российского государства отличались (и отличаются) прочностью.

Однако 2014 год - не 2008 и даже не 2012. Нравится нам или нет, но возвращение Владимира Путина в президентское кресло Запад воспринимает как вызов и даже угрозу. Имеет это какое-то отношение к реальности или является эмоциональной фобией - вопрос дискуссионный. На уровне восприятия высших политических и дипломатических кругов этот фактор работает, не считаться с ним невозможно. Особенно на фоне украинского кризиса, который многие склонны рассматривать, как эксклюзивную ответственность Москвы. Но в данном случае встает вопрос, а готовы ли два других сопредседателя предложить что-то реальное взамен? Не на уровне риторики и не на уровне «миротворческого оптимизма», а хотя бы нечто вроде эффективной пожарной команды. И здесь, оказывается все не так просто и однозначно.

Во-первых, важен высокий уровень личного доверия между президентами враждующих стран и Владимиром Путиным. Парадоксальная ситуация. Ильхам Алиев и Серж Саркисян как угодно могут обвинять друг друга, но каждый по отдельности имеет конструктивные отношения с первым лицом Российского государства. Что, кстати, не раз выводило двусторонние российско-армянские и российско-азербайджанские отношения из острых пике (как это было во время спада между Баку и Москвой после прекращения эксплуатации Габалинской РЛС или острых дискуссий вокруг векторов интеграции для Еревана).

Во-вторых, можно как угодно относиться к Путину, но нагорно-карабахский конфликт не затрагивает одних лишь российских интересов. И рост эскалации военного насилия имеет отнюдь не косвенное влияние на «политический трубопровод» «Баку-Тбилиси-Джейхан» и на энергетические контакты Азербайджана с Европой и США. Не говоря уже про все издержки турецкого или иранского вовлечения в противоборство. В этой ситуации любой успешный пожарный выглядит привлекательным, несмотря на фактор личной неприязни.

В-третьих, сама публичная риторика Путина в ходе встречи никак не демонстрировала российских намерений радикально переиграть карабахскую партию. Президент РФ подчеркнул, что имеющиеся форматы международного участия в разрешении конфликта никто не отменял. «Безусловно, мы с уважением относимся ко всем этим международным форматам и будем с нашими коллегами продолжать работать»,- резюмировал Путин. Было бы странно, если бы Москва собственными руками начала бы выкорчевывать институты, которые худо-бедно обеспечивают статус-кво. Не было произнесено слов и о каком-то принципиально новом подходе к разрешению конфликта, который бы противоречил «Обновленным Мадридским принципам». Вопреки распространенным стереотипам Россия заинтересована в «подвешивании» ситуации, а не в радикальной перекройке Евразии. И занимается она перекройками лишь в том случае, когда чувствует угрозу выдавливания из тех сфер и регионов, которые представляют для нее интерес. История не знает сослагательного наклонения. Но не случись «разморозки» конфликта в Южной Осетии, сегодня мы, скорее всего не обсуждали бы перспективы вхождения этой республики в состав РФ. И в ситуации с Нагорным Карабахом дело не в каком-то российском альтруизме, а в чистой прагматике. Новые форматы мирного процесса чреваты непредсказуемостью. И на фоне большой украинской игры Москва не заинтересована в мультипликации геополитических вызовов вдоль российских границ. Отсюда ставка на сохранение того что есть и минимизацию новых рисков. То есть снижение температуры (тут уж не до лечения!).

Если Запад (особенно США) прочтут итоги сочинской встречи в прагматическом ключе, осознавая, что в нынешних реалиях иных способов приостановки эскалации насилия и полноценной «разморозки» конфликта нет, то нагорно-карабахская площадка могла бы сыграть позитивную роль и как прецедент для других регионов Евразии. Впрочем, нельзя исключать и укрепления другой логики, при которой усиление российского участия в мирном процессе будет рассматриваться, как дополнительный вызов и как повод для конкуренции. Но для Москвы нагорно-карабахский конфликт - не вопрос об имперских комплексах. Это - чувствительный геополитический узел в непосредственной близости от границ РФ. И как следствие невозможность ограничения своих действий рамками исключительно международных форматов (Минская группа). Думается, что в ближайшее время российской дипломатии будет необходимо качественно сочетать собственные усилия с участием в кооперации в уже апробированном интернациональном режиме. Не противоречие, а объединение двух подходов. Остроты ситуации добавляет тот факт, что ранее нагорно-карабахский процесс (равно, как и другие иные переговоры) не был в столь значительной степени зависим от внешних контекстов и от динамики вокруг них.

Таким образом, трехсторонний формат вновь оказался востребованным. Трудно сказать, станет ли он постоянно действующим. Но то, что в «пожарном порядке» он трудно заменим и крайне необходим, не пытаются активно оспаривать действующие политики и дипломаты. Эксперты - другое дело. С их стороны сегодня присутствует больше сомнений. Но в случае хотя бы некоторого локального потепления в отношениях между Западом и Россией этот скепсис относительно роли Москвы в армяно-азербайджанских отношениях может пойти на убыль.

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати