30.04.2015 | Алексей Титков

Одесса: реконструкция трагедии. Часть 2

Политком.RU продолжает публикацию цикла статей социолога и политолога Алексея Титкова, посвященных анализу трагических событий в Одессе годичной давности.

Где были милиция и пожарные

Милиция и пожарные – еще одни ключевые участники событий, чьи действия или бездействие тоже обязательно должны быть учтены.

Относительно пожарных раньше всего мы узнали официальные оправдания областного руководства: «милиция не создала безопасный периметр, который обеспечил бы пожарным доступ в Дом профсоюзов» (доклад Наблюдательной миссии ООН по правам человека в Украине, июнь 2014), «агрессивно настроенные митингующие «самообороны» угрожали и постоянно мешали личному составу выполнять назначенное задание» (доклад комиссии Верховной рады, сентябрь 2014). Опубликованные в августе («Думская.net») и октябре 2014 разговоры пожарной службы с гражданами, сообщавшими на номер «101» о ситуации на Куликовом поле, показывают, что диспетчерская не отнеслась серьезно к сообщениям о горящих палатках («это все горит на открытой местности, ничему не угрожает») и среагировала только на пожар в здании. Кроме того, руководитель областной службы по чрезвычайным ситуациям В. Боделан, находившийся с полвосьмого вечера на Куликовом поле, двадцать пять минут медлил и не давал команды – по его словам, из-за дневного захвата «самообороной» пожарной машины в районе Греческой, который заставил его быть осторожным. Теперь, задним числом, можно говорить, что именно эти полчаса промедления оказались, скорее всего, решающими. Были ли действительно серьезные угрозы для работы пожарных с полвосьмого до восьми – вопрос по-прежнему спорный, скорее для специалистов. Хроника «Группы 2 мая» (апрель 2015) оговаривает, что случаи, когда люди на площади мешали бы работе пожарных и «скорой помощи», выявлены не были.

Другие вопросы, одновременно к пожарным и к владельцам здания – почему в «профсоюзах» не работало пожарное оборудование (вода выключена, огнетушители спрятаны) и насколько опасной при пожаре была внутренняя отделка здания – оба, скорее, из вопросов, о которых в постсоветских (и не только) странах вспоминают только когда что-то уже произошло.

Про действия милиции на Куликовом поле мы знаем из того же доклада Наблюдательной миссии ООН (июнь 2014), что «минимальные силы» милиции находились на площади в течение всего вечера и что около шести десятков милиционеров направлялись на площадь в восьмом часу вечера вместе с организованной колонной евромайдана (которая, как мы помним, к решающим событиям, скорее всего, опаздывала). Милиция на площади в столкновения не вмешивалась, поскольку, как объяснили наблюдателям ООН «высокопоставленные командиры милиции», у милиционеров не было формального приказа действовать. Такую же картину бездействия сотрудников милиции, объяснявших, что они «не имеют приказа», представили члены «Группы 2 мая» на пресс-конференции в августе 2014.

Милицейская операция на площади началась, по хронике «Группы 2 мая», в 20:08, когда прибывший спецназ начинает выстраивать оцепление воль фасада здания, оттесняя от него нападающих (минутой позже на площади появилась первая пожарная машина). В течение примерно пятнадцати минут оцепление выстраивается вдоль всей фасадной стороны. Контроль над тыльной стороной здания милиция установила примерно к девяти вечера, когда здесь был организован коридор для безопасного выхода пострадавших и задержанных. В предыдущий час с восьми до девяти эта часть площади была «ничейной землей» с небольшими хулиганскими группами, нацеленными на расправу над выбирающимися из здания активистов антимайдана.

Действия милиции, дневные в Городе и вечерние на Куликовом поле, вызвали с обоих сторон конфликта не только самую жесткую критику, но и подозрения в сговоре с противником. Со стороны антимайдана больше всего возмущения вызывал, кажется, промежуток с восьми до девяти вечера, когда дополнительные силы милиции уже прибыли на площадь, но бездействовали (так должна была выглядеть ситуация для «куликовцев», наблюдавших за ситуацией с тыльной части здания): «Когда начался штурм, 3–4 автобуса с милицией стояли в парке со стороны заднего двора Дома профсоюзов. У них на глазах люди падали из окон, людей добивали, но они ничего не сделали» («родинец» Олег Музыка, интервью «Московскому комсомольцу»¸ май 2014); «подъехали четыре грузовика с нацгвардией, которые просто стояли и лыбились… улыбались, уж извините за такой одесский жаргон, когда видели, как людей выбрасывают из окон и забивают палками» (Егор Кваснюк-младший, интервью «Вестнику Кавказа», май 2014).

Сторонники евромайдана больше обращали внимание, прежде всего, на действия милиции в дневные часы. Насколько напряженными были между отношения «силовиками» евромайдана и милицией днем 2 мая, свидетельствует хотя бы известный видеосюжет с разговором Марка Гордиевского из «Совета гражданской безопасности» и милицейским подполковником: «или вы их пакуете, или будет в понедельник п….ц УВД области. Или мы сейчас запакуем их, или в понедельник штурмуем вас». Примерно тогда же, в пятом часу дня, «сотник Мыкола» жаловался по телефону, что «нас бильше, но нам ничего не дають робыть [делать]».

Первые же попытки сторонников евромайдана разобраться в событиях 2 мая обнаружили ряд эпизодов, в которых поведение милиции казалось по крайней мере подозрительным. До столкновений на Греческой офицеры милиции переговариваются с «красными повязками» на Александровском проспекте, ведут колонну «красных повязок» по улицам. Примерно на второй час боев: обнаруживаются милиционеры с такими же красными повязками, как у нападавшей группы; боец антимайдана («Боцман» Виталий Будько) стреляет из карабина по футбольным фанатам на Дерибасовской из-за милицейского оцепления в переулке; в толпе сторонников антимайдана обнаруживается замначальника областной милиции полковник Д. Фучеджи, которого затем увозит машина скорой помощи, почему-то вместе с «Боцманом» из предыдущего эпизода – такого рода моменты обсуждались бесконечное число раз, выстраивались во множество версий. Версию о сговоре милиции с антимайданом, в частности, объявил в начале мая 2014 тогдашний генпрокурор Украины «свободовец» О. Махницкий («заранее был определенный умысел, договоренность между сотрудниками милиции и бандитами»).

Подробный разбор действий милиции в дневных столкновениях – отдельная большая тема. На мой взгляд, в большинстве подобных эпизодов милиция действует в основном осмысленно и добросовестно: предотвращает столкновения возле штаба «Совета гражданской безопасности» на Жуковского; пытается увести колонну «дружинников» подальше от марша фанатов и евромайдана; с задержкой, но все-таки выстраивает защитную цепь на Греческой улице; наконец, окружает и задерживает бойцов антимайдана, занявших оборону в торговом центре «Афина». Просчеты и спорные моменты, связанные с действиями милиции в ходе дневных беспорядков, можно свести, по большей части, к нехватке сотрудников в нужное время и в нужном месте и, возможно, к их недостаточной подготовке к чрезвычайным ситуациям. В мае 2014 и позже много обсуждался эпизод с «красными повязками» из скотча на сотрудниках милиции, которые, как потом выяснилось, были нужны, чтобы поддерживать щитки на локтях, которые иначе не держались. Полицейские, которые в разгар уличных беспорядков вынуждены думать, как бы их защитное снаряжение не развалилось на части – деталь, которая, мне кажется, много говорит о возможностях одесской (и вообще украинской) милиции в критических ситуациях.

В решающий час с семи до восьми на Куликовом поле находившихся там немногочисленные милиционеров, скорее всего, уже не могли справиться с ситуацией. Такую оценку можно было услышать с обеих сторон противостояния: «какие у них были шансы – там личного состава около сотни человек – разогнать три тысячи уродов?!... они и не могли бы вмешаться таким количеством» («боротьбист» Влад Войцеховский, интервью «Свободной прессе», апрель 2015); милиция не смогла бы своими силами выстроить и удержать цепь вдоль фасада, «после всего, что было, её бы сожгли и смели» (активист евромайдана Сергей Дибров, май 2014).

Больше вопросов, чем действия рядовых сотрудников милиции, вызывают планирование и оперативные решения, которые принимались (или не принимались) милицейским руководством.

Популярной в первые месяцы была версия, что милицейское руководство не смогло своевременно узнать и среагировать не беспорядки в городе из-за совещания, зачем-то организованного прокуратурой. Такую трактовку, в частности, многократно высказывал бывший замначальника милиции Д. Фучеджи: «Причина запоздавших решений – совещание в прокуратуре, цель которого - не дать нам среагировать…. 2 мая все руководство одесской милиции было собрано на совещание в прокуратуре, которое длилось более 3,5 часа. Присутствующих попросили отключить телефоны. Нас целенаправленно блокировали» (интервью Новоросс.info, июнь 2014). Версия о роковых последствиях совещания в прокуратуре стала выглядеть менее убедительной после доклада комиссии Верховной рады (сентябрь 2014). Совещание, по сведениям комиссии, продолжалось с двенадцати до полтретьего (столкновения на Греческой начались часом позже), причем начальник милиции области П. Люцюк и его заместитель Д. Фучеджи покинули совещание досрочно «в связи с приездом фанатов», а участники, вопреки рассказам о «блокировании», оставались с включенными телефонами и могли принимать звонки и срочные сообщения. Версии заговора с участием руководства прокуратуры тоже, следовательно, оказываются менее актуальными.

Одна из остающихся проблемных точек – было ли оправдано принятое на 2 мая решение направить большую часть сил милиции (700-900 человек по разным данным) на футбольный стадион, тогда как на Город и Куликово поле их осталось примерно втрое меньше. Для дня, когда риск беспорядков (причем не в районе стадиона) был заведомо большим, такое решение выглядит по крайней мере не очевидным. Следующий вопрос, возникший примерно в июле-августе 2014 и до сих пор не проясненный: почему вскоре после начала столкновений на Греческой не был реализован предусмотренный на случай массовых беспорядков оперативный план «Хвыля» («Волна»). Начальник ГУВД области Петр Луцюк, скорее всего, принял решение перейти к плану «Хвыля», но приказ о начале реализации плана так и не был зарегистрирован в установленном порядке и, тем самым, не был введен в действие. В какой момент произошел сбой, что стало его причиной (чье-то несогласие в МВД в Киеве, противоречия внутри одесской милиции, собственные колебания руководителя ГУВД, что-то еще) пока достоверно неизвестно, версии высказываются противоречивые. Для поиска ответов надо будет обсуждать уже не «милицию» вообще, а ее отдельных руководителей (не только одесских, но и киевских), и нужны будут документы, большая часть которых остается закрытой. Пока это вопросы на будущее.

Сценарий: можно ли было избежать жертв

В трактовках событий 2 мая часто сталкиваются два аргумента: со стороны евромайдана – что первыми напали и спровоцировали беспорядки «дружинники» антимайдана; с противоположной стороны – что евромайдан, поддержанный областной госадминистрацией, все равно собирался разгромить лагерь на Куликовом поле и заранее готовился к насильственным действиям. Оба утверждения скорее правильные, и ни то, ни другое поодиночке не объясняет ход событий сколько-нибудь достаточно. Оба вместе – тоже не объясняют, но уже заставляют увидеть в событиях сплетение разных замыслов, сложное и неустойчивое.

В воспоминаниях с обеих сторон часто повторяется, похожим образом, один и тот же мотив неожиданности, непредвиденных последствий. «Решение укрыться в Доме профсоюзов было общим. Уходить мы и не собирались. Понимали, что их больше, знали, что нас побьют, но никто не думал, что будет убивать» - утверждает «куликовец», активист «Боротьбы» Влад Войцеховский («Новая газета», июнь 2014). «У нас был общий клич идти на Куликово поле. Поэтому народ туда и пошел… Но никто не предполагал, что людей в Доме профсоюзов будут жечь» - говорит в том же репортаже евромайдановец Марк Гордиенко из «Совета гражданской безопасности».

Первый напрашивающийся вопрос: в какой мере стороны могли предвидеть последствия принятой ими тактики и откуда могли взяться обстоятельства, вызвавшие, в конечном счете, трагическую развязку. Для ответа на него стоит принять одно простое и, кажется, правдоподобное допущение: что обе стороны в своих ожиданиях, в представлениях о допустимом и возможном, примерно в равной степени ориентировались на предыдущий опыт уличных столкновений в других городах Украины. Такого рода ссылки на более ранние события и вынесенный из них опыт тоже не редкость; как пример: «Мы видели, как в Харькове фанаты устроили погром. Предполагали, что они попытаются снести наш лагерь» («родинец» Олег Музыка, интервью «Московскому комсомольцу», май 2014).

Опыт других городов важен еще из-за того, что собственный одесский был, по сравнению с Донецком или Харьковом, относительно мирным: единственная драка «стенка на стенку» 10 апреля на Большом Фонтане, до этого предотвращенное общими силами столкновение 30 марта на Приморском бульваре. Темным, во всех смыслах, эпизодом противостояния было также избиение активистов евромайдана 19 февраля на площади перед областной администрацией (проспект Шевченко). Нападение тогда совершила привезенная на площадь группа одетых «под спецназ» (шлемы, темные куртки, биты) молодых людей. Находившийся на площади промосковский общественник Егор Кваснюк-младший (позднее - одно из публичных лиц «куликовцев»), уверенно назвал их «антимайданом» (этот эпизод попал в телерепортаж одесского «7 канала»), но речь шла, судя по всему, о привезенной из одного из южных районов области криминальной группе, не связанной с активистами или дружинниками будущего «Куликова поля». В остальном оба «майдана», в том числе их силовые группы, старались избегать прямых стычек, придерживались своего рода договора о ненападении.

Ближе всего к одесскому сценарию 2 марта подходят события марта-апреля в Харькове, Николаеве и Донецке. В Донецке 28 апреля «марш за Украину» евромайдановцев и футбольных фанатов, похожий на несостоявшийся одесский, атаковала наперерез группа в камуфляже и с битами – сценарий, точному повторению которого в Одессе помешала милиция. В Николаеве день 7 апреля, начавшийся попыткой штурма антимайданом здания госадминистрации, закончился поздно ночью разгромом стоявшего рядом с ним палаточного лагеря антиймайдана. В Харькове события напоминали одесские, но с переменой ролей: 1 марта собравшиеся на главной площади сторонники антимайдана взяли штурмом здание областной администрации, в котором на верхних этажах закрепились активисты «Правого сектора»; затем ночью 14-15 марта бойцы «Оплота», вооруженной группировки сторонников антимайдана, пытались захватить здание на Рымарской улице в центре города, в котором размещались их противники, «Патриоты Украины», такая же военизированная группа с противоположной стороны (штурму предшествовало нападение неизвестных на митинг антимайдана).

Перечисленные события, при всех различиях между ними, были похожи примерно одним и тем же уровнем вооружения сторон (биты, дубинки, взрывпакеты, травматическое, реже огнестрельное оружие), и своими последствиями – по два-три десятка пострадавших, единичные смертельные исходы (двое убитых в Харькове в середине марта, один тогда же в Донецке). Можно предположить, что примерно к таким же сценариям были готовы участники столкновений в Одессе. По уровню жестокости участников, если его замерить каким-то образом, одесские беспорядки, наверно, тоже мало отличались от харьковских или донецких. Другой была, прежде всего, ситуация, в которой они оказались. Решающим отличием беспорядков на Куликовом поле от харьковского сценария двумя месяцами раньше, стали бутылки с зажигательной смесью, которые появились у сторон в ходе дневных столкновений в Городе, а вечером применялись и для штурма здания, и для его защиты. В обоих случаях идея была одинаково плохой и привела к тому, что погибших оказалось на порядок больше, чем в событиях в Харькове.

Другой вопрос, по-прежнему ключевой: до какого момента сохранялись возможности изменить ход событий и избежать такого количества жертв. Начать стоит с момента, когда уже сложился неблагоприятный сценарий, в котором завязались уличные бои и пошли в ход «коктейли Молотова», евромайдановская сторона ждет подходящего момента, чтобы идти сносить лагерь на Куликовом поле, а милиция за развитием событий не успевает. Даже в таком случае развязка, наверно, была бы иной, в одном из двух случаев: если бы со стороны евромайдана первой пришла бы не стихийная толпа, а одна из военизированных групп, или если бы сторона антимайдана, зная соотношение сил после боев в Городе, приняла бы решение отступить. Обе возможности не выглядят фантастическими, они, по крайней мере, обсуждались по ходу событий.

Отрядам «самообороны» майдана, которые появились на Куликовом поле в промежуток с полдевятого до девяти, пришлось заниматься полицейскими задачами, сдерживать агрессивную часть толпы, защищать от расправы выводимых из здания «куликовцев». Можно предположить, что такая роль – защищать «чужих» от вышедших из-под контроля «своих» - была для «самообороны» неожиданной и заранее не планировалась. Идея заранее поставить на Куликовом поле защитную цепь «самообороны», чтобы остановить идущую к площади стихийную толпу (первым такой вариант предложил С. Дибров из «Группы 2 мая»), была бы, наверно, интересным решением в компьютерной игре, в которой можно по много раз возвращаться назад и перебирать разные варианты. В реальной ситуации 2 мая слишком трудно представить, чтобы кто-то из командиров «самообороны» смог заранее просчитать развитие событий и отдать такой приказ. Возможна, однако, более правдоподобная альтернатива, в которой силы «самообороны» появляются на Куликовом поле, чтобы убрать с площади лагерь антимайдана и разогнать его сторонников.

Последний вариант, похоже, мог быть реализован около пяти вечера, когда одна из сотен «самооброны» направилась (в 16:40 по хронике «Группы 2 мая») с Греческой площади в сторону Куликова поля и за пятнадцать минут прошла примерно половину пути. Около 16:55 возле Греческой (Троицкой) церкви на Екатерининской колонну догоняет пожарная машина, тоже с бойцами «самообороны», и после короткого разговора и машина, и отряд разворачиваются и идут обратно в сторону Греческой площади. Смысл этого рейда до конца не понятен. В хронике «Группы 2 мая» (июнь 2014) к этому эпизоду дается пояснение «лидеров “Самообороны”» (не названных), что они вышли навстречу еще одной группе «куликовцев», которая, по их информации, двигалась по Екатерининской, чтобы включиться в уличные бои на Греческой. Позднее, в сентябре 2014 из показаний бывшего руководителя областной милиции П. Луцюка стало известно о происходивших примерно в это время переговорах между начальником управления областной госадминистрации Дмитрием Болянским и координатором «самообороны» Дмитрием Гуменюком, в ходе которых первый, по сведениям Луцюка, отдал второму команду «развернуть людей… из окружения на Греческой площади и идти разгонять людей на Куликовом поле». В декабре 2014 в интернет были «слиты» подтверждающие такую версию отрывки (вероятно, подлинные) телефонных разговоров 2 мая между Гуменюком и Болянским.

Если считать, что переговоры между администрацией и «самобороной» и движение колонны по Екатерининской действительно связаны, то получается, что, если бы не обострение ситуации в районе Греческой, в начале шестого часа (между 17:10 и 17:15) сотня «самообороны» дошла бы до Куликова поля и начала бы разгон лагеря. Лагерь на тот момент был малочисленным и не готовым к серьезной обороне. Сюжет телеканала «Трасса 95», снятый на Куликовом поле примерно тогда же, когда колонна «самообороны» начала двигаться с Греческой в сторону вокзала, показывает на площади рядом со сценой несколько десятков человек, в основном старшего возраста. Воспоминания «куликовцев» дают примерно такую же картину: «Приехала — господи! Три пенсионера, полторы калеки. На Куликовом осталось не так много людей, в основном женщины из православных палаток, девочки-санитарки из дружины и мужчины в возрасте» - сторонница антимайдана Валентина Юрьева («Огонек», май 2014); «боротьбист» Влад Войцеховский: «Приехали туда – зрелище удручающее. В тот момент там было, навскидку человек сто пятьдесят… Человек сорок молодых пацанов, человек пятьдесят женщин от тридцати до шестидесяти, ну и человек пятьдесят мужики уже в возрасте – 50-60-70 лет» («Свободная пресса», апрель 2015). При таком соотношении сил лагерь, скорее всего, продержался бы недолго, палатки были бы снесены, а сторонники антимайдана – вытеснены с площади. Главным событием дня остались бы уличные бои на Греческой, а снос лагеря – второстепенным эпизодом.

Реалистичность сценария с ранним разгоном лагеря на Куликовом поле «самообороной» или другой силовой группой зависит, в значительной мере, от оценки ресурсов, которыми располагали «силовики» евромайдана днем-вечером 2 мая. Судя по рассказу Руслана Форостяка, одного из руководителей «Совета гражданской безопасности», запасные силы на стороне евромайдана были: «К вечеру тут [на Жуковского, 36] был полный двор серьезно вооруженных людей, человек двести или больше... Многие с легальным огнестрельным оружием, в квартале от нас подтягивались микроавтобусы, тоже с оружием» (интервью «Думской.net», апрель 2015). Все они, по свидетельству Форостяка, оставались в резерве «очень долго, фактически до конца», на случай «хаоса или мародерства» в городе, когда понадобились силы, чтобы взять под охрану «госучреждения, мэрию, облсовет, стратегические объекты».

Ситуация, когда в десяти минутах езды от Куликова поля находилось достаточное количество вооруженных людей, которые могли бы, теоретически, предотвратить погром и пожар, сейчас, задним числом, кажется нелепой и трагической. Тогда, в разгар событий, решение держать резерв для защиты административных зданий должно было выглядеть разумным и оправданным. Совсем недавно (29 апреля) силы антимайдана захватили почти все (кроме УВД) основные административные здания в Луганске, тот же сценарий надо было просчитывать и для Одессы. Только что на первомайском митинге на Куликовом поле лидер «Народной альтернативы» Артем Давидченко напомнил с трибуны, что «куликовцы» готовы уйти с площади только чтобы закрепиться в одном из административных зданий («мы согласны поменять наше Куликово поле на эти три здания»): облсовета (рядом с Куликовым полем), горсовета или Службы безопасности (оба – в Городе). Пятичасовое решение неизвестного командира «самообороны» повернуть с Екатерининской в район уличных боев на Греческой тоже, наверно, выглядело более разумным, чем отвлечение сил на куликовский лагерь, который на тот момент какой-либо серьезной угрозы не представлял.

Другой критической развилкой стало решение сторонников антимайдана занять здание Дома профсоюзов и укрепиться в нем. Рассказы о том, как «националисты загнали людей в здание Дома профсоюзов» (новости Первого канала 3 мая 2014) или «вытесненные с Куликова поля сторонники федерализации скрылись в находящемся за лагерем Доме профсоюзов» («Группа информации по преступлениям против личности», май 2014) сильно искажают ситуацию. Бывший обком это не трамвайная остановка, куда легко забежать и спрятаться, нужно было время, чтобы договориться, сорганизоваться, сломать дверь, занести вещи, построить баррикаду на входе.

Время захода в здание одним из первых обозначил анонимный «куликовец» в интервью «Русскому репортеру» (май 2014): «Я зашел… Света не было. Было примерно полседьмого, видно было и так». Хроника «Группы 2 мая» относит момент, когда были взломаны входные двери, к чуть более позднему времени (18:50) – то есть примерно через пять минут после окончания футбольного матча и практически одновременно с решением евромайдана идти на Куликово поле организованной колонной. До появления на площади первых стихийных групп футбольных фанатов оставалось примерно полчаса, в течение которых часть людей на площади успели уйти, а примерно четыре сотни человек – укрепиться в здании.

Решение занять здание было, судя по воспоминаниям, непростым. Многие заметные фигуры антимайдана, и «политические», и силовые», уговаривали собравшихся на площади разойтись. Коммунист Ростислав Барда («Сопротивление»), на тот момент кандидат «куликовцев» на выборах главы города, убеждал всех уйти, «ведь удержать здание было невозможно» (интервью «Эху Москвы», май 2014), и, по воспоминаниям, сам одним из первых покинул площадь. Прибывшие примерно в полседьмого «дружинники» с Греческой площади (в том числе ставший знаменитым руководитель мобильной группы «Боцман» Виталий Будько и комендант Куликова поля Алексей Фоминов) точно так же уговаривали всех разойтись: «Я находился у входа в ДП и… объяснял, что мы не сможем удержать поле, а оставаться здесь очень опасно. Что Дом профсоюзов это клетка, вас либо оставят калеками, либо посадят» (Будько, интервью «Думской.net», апрель 2015). Такую же позицию занимал, судя по многим свидетельствами координатор «куликовцев» Артем Давидченко («просил всех уходить с Куликова поля, объяснял всем, что это провокация и нельзя оставаться здесь… Что главное – сохранить свою жизнь и здоровье для дальнейшей борьбы. Нам он дал указание уводить людей с поля» - Будько, интервью «Думской.net», апрель 2015).

Сторонников обороны в Доме профсоюзов теперь, после произошедшего, обнаружить сложнее. Звали занять здание и превратить его в «Сталинград» и «Брестскую крепость» активисты Союза советских офицеров, но эта лишь одна из малых организаций, их мнение для «куликовцев» вряд ли было определяющим. Как и почему был сделан выбор – мы, в конечном счете, не знаем. Кто устроил вечером sms-рассылку и телефонный обзвон сторонников антимайдана с призывами собираться на площади, тоже достоверно неизвестно.

Похоже, что в решающие полчаса-час на настроения на площади были неустойчивыми, колеблющимися (в описании Будько, «мнение у людей менялись каждые две минуты, многие еще раздумывали… и советовались со своими друзьями и знакомыми»), перевесить в такой ситуации могла любая случайность. Очевидцы чаще других называют версию, что решающей стала позиция пожилых женщин-активисток: «поначалу люди говорили: Давайте разойдемся, их очень много! - А дедушки-бабушки говорят: Да мы в Одессе, мы в родном городе!... мы одесситы, мы не уйдем отсюда никуда» («родинец» Александр Маевский; Odessit.ua май 2014,); «православные [женщины], которых от греха подальше уговаривали разойтись по домам, уперлись: "С места не сдвинемся!" У них в палатках были иконы, хоругви какие-то, и они намеревались все это защищать. С христианскими женщинами спорить бесполезно» (сторонница антимайдана Валентина Юрьева; «Огонек», май 2014); «Именно женщины «не уйдем» сказали. Да, именно женщины стояли на такой позиции, что это наш город, мы не уйдем. Понимаете. Мужики, немногие, но были такие, что разворачивались, уходили. А женщины оставались» (анонимный «куликовец»; «Русский репортер», май 2014). Решение ломать входные двери с Дом профсоюзов было, скорее всего, таким же стихийным. По одной из недавних версий, дверь выбили «люди в военной форме», которые «точно не ребята из “Народной дружины”» и «предположительно, относились к Каурову [православным активистам]» (Артем Давидченко, интервью «Думской.net», апрель 2015); по другой, повлияло то обстоятельство, что в здании «вместе с охраной, с обычными вахтерами, там сидели пацаны из одесской дружины» и дверь мог открыть один из них («боротьбист» Влад Войцеховский, интервью «Свободной прессе», апрель 2015). Так или иначе, происходившее на площади в этот момент, похоже, уде вышло из-под контроля лидеров «куликовцев».

В итоге из «куликовских» политиков первого-второго ряда в «профсоюзах» остались депутаты облсовета Вячеслав Маркин (регионал) и Алексей Албу (глава местного отделения «Боротьбы»), руководитель райкома «Родины» Олег Музыка. Зашел в здание, но в последний момент покинул его координатор «Народной инициативы» Артем Давидченко. Маркин, умерший 3 мая в больнице, был, вероятно, сторонником вооруженной обороны в здании и старался удалить с площади всех безоружных (прежде всего, женщин), которые могли при этом пострадать («Он говорит: “Идите отсюда! Зачем оно вам надо?! Уходите! Не мешайте нам! Нам придется не с ними драться, а бегать вас спасать”» - Войцеховский, интервью «Свободной прессе», апрель 2015). Албу после событий 2 мая рассказывал, что «это [заход в Дом профсоюзов] произошло не по чьей-то команде, а просто потому что отступать больше было некуда» (BorotbaChannel (Youtube), май 2014), что «когда толпа ультраправых начала наступать, все люди машинально начали забегать в здание» (интервью «Думской.net, май 2014) – в общем версию, не похожую на реальное развитие событий. Музыка объяснял, что «никто специально не призывал заходить в это здание. Люди зашли туда, чтобы защититься… Кто открыл здание, я не знаю» (интервью «Московскому комсомольцу», май 2014) – иначе говоря, «само так получилось». Егор Кваснюк-младший из «Одесской дружины», один из заметных «куликовских» политиков, не оставшихся в Доме профсоюзов, вспоминал, что дал команду, что всем, кому можно было уйти с Куликова поля, и сам поехал договариваться, чтобы людей на Куликовом поле защищала милиция» (интервью порталу «Вести Кавказа», май 2014) – похоже, первом приближении, на позицию Маркина. Похоже, что у ведущих политиков антимайдана, как и у людей на площади, не было согласованного представления о том, что делать дальше, и что ситуация тоже застала их врасплох.

Более ранние критические точки, в которых события могли бы пойти по другому сценарию, связаны с дневными уличными столкновениями в Городе и, возвращаясь еще раньше, с планами и ожиданиями сторон на день 2 мая.

Сценарий: «хунта», которой не было

Начав разбираться с планами участников событий, мы больше не можем держаться простой модели двух лагерей («хунты» и «пророссийских активистов») – и с той, и с другой стороны мы видим рыхлые коалиции игроков, принимавших в решающие моменты совершенно разные решения.

Хорошо известно произошедшее в конце апреля 2014 разделение организаций и активистов антимайдана на готовых переехать в новый лагерь и остающихся на Куликовом поле, на разногласия перед 2 мая, надо ли собирать в центре города свою акцию, явно рискованную из-за возможных столкновений с «украинским маршем». Противоречия возникли между двумя основными военизированные группами антимайдана, «одесской дружиной» (русские националисты) и «народной дружиной» (основные «силовики» антимайдана): первые в начале мая перебрались на «411 батарею», вторые оставались на площади. Политически антимайдан тоже был достаточно раздробленным. На роль координатора движения претендовала «Народная альтернатива» братьев Давидченко (политическое крыло «народной дружины»), но участвующие в антимайдане организации (левые «Боротьба» и «Сопротивление», православные, казачьи, ветеранские и др.) действовали вполне самостоятельно, а значительная часть рядовых активистов антимайдана, участников массовых акций, была вне этих организаций., были просто беспартийными сторонниками.

В простую схему не удается также вписать большинство влиятельных политиков города и области, прежде всего, недавних членов Партии регионов. После смены режима они могли выбирать между разными вариантами поведения, большинство из которых предполагало осторожность. Как один из полюсов, резкий поворот от умеренно пророссийской позиции к полной поддержке нового режима и воинственному патриотизму совершил Алексей Гончаренко, 33-летний зампред облсовета, тоже бывший регионал. Следствием такого выбора стала быстрая карьера (в апреле – доверенное лицо Порошенко на выборах, в августе – председатель облсовета, с ноября – народный депутат Украины от Блока Порошенко) и, как ее оборотная сторона, ненависть сторонников антимайдана, которые считают его (скорее несправедливо) одним из виновников майской трагедии. На другом полюсе оказалась партия «Родина» 40-летнего Игоря Маркова, предпринимателя и народного депутата, тоже регионала, прошлой Верховной рады, ставшего широко известным после его ареста (как считается, политически мотивированного) в октябре 2013 года. К началу мая Марков уже находился в России, но партия продолжала действовать, сохранялась фракция «Родины» в горсовете и подконтрольные медийные активы (телекомпания, интернет-газеты).

Однозначный выбор одной из крайних позиций был скорее исключением. Влиятельный ректор юридической академии, тоже народный депутат, Сергей Кивалов (знаменитый «Пидрахуй», председатель Центризбиркома Украины во время первого Майдана) и бывшие руководители облгосадминистрации Эдуард Матвейчук (до ноября 2013 года) и Николай Скорик (следующие полгода до марта 2014 года) предпочли на время уйти в тень и вернуться в большую политику на осенних выборах в Раду. Народный депутат и кандидат в мэры (с конца мая – избранный мэр) Геннадий Труханов в Верховной раде перешел из фракции Партии регионов в одну из новых депутатских групп, умеренно лояльных новому режиму, а избирательную кампанию в городе ввел как «опытный хозяйственник» в узнаваемом старом стиле политиков-регионалов. Труханов, который в марте 2014 выступает (не очень успешно, под крики и свист) на митинге антимайдана на Куликовом поле, а в уже в августе 2014 заканчивает речь, по новой моде, «Слава Украине!», - хорошее напоминание о склонности политиков «не сжигать мосты» и приспосабливаться к любым условиям.

Как следствие, отношения между «антимайданом» и политиками- регионалами к апрелю-маю 2014 года стали совсем неоднозначными. Появление организованного антимайдана в январе-феврале 2014 года было, во многом, результатом политики главы областной госадминистрации Н. Скорика, прежде всего, его призыва 24 января собираться возле здания администрации на проспекте Шевченко, чтобы защищать его от «чужих погромщиков и боевиков». «Народная дружина» братьев Давидченко («силовики антимайдана») создавалась в начале 2014 года при поддержке администрации и милиции, а выбранное название отсылало к опыту «народных дружин» советского времени. После смены власти в Киеве и Одессе (Н. Скорик был снят с должности 3 марта) «антимайдан» сложился, скорее вынужденно, как самостоятельная политическая сила, заметно прибавив при этом в массовости. Митинги и шествия 23 февраля и 1 марта оказались неожиданно масштабными (по самой скромной оценке, 5-7 тыс. участников) даже для организаторов, этот момент можно считать пиком влияния «антимайдана» в городе. Примерно тогда же активисты движения стали относиться к регионалам (за единичными исключениями вроде депутата В. Маркина) как к приспособленцам, покинувшим поле боя в самый решающий момент.

Не менее важно, что новая власть в стране и городе меньше всего была похожа на «хунту» в смысле единой, хотя бы минимально сплоченной команды. Коалиция, пришедшая в феврале 2014 к власти в Киеве, к началу мая уже была расколота президентской избирательной кампанией, в которой кандидат «Батькивщины» Юлия Тимошенко, выступала резким критиком основного кандидата Петра Порошенко. Для Одессы этот раскол был важен из-за принятого в новой правящей коалиции (УДАР, «Свобода», «Батькивщина») принципа партийных квот, в соответствии с которым ключевые посты в Одесской области были отданы «Батькивщине». Ведущую роль при назначении руководителей силовых ведомств играл народный депутат от «Батькивщины» Александр Дубовой, предприниматель с репутацией рейдера, обвинявшийся его критиками в незаконном захвате одесских заводов «Краян» (автокрановый завод), «Орион» (завод холодильных компрессоров), «Промсвязь», «Центролит» и ряда других предприятий. Дубовой и его почти однопартиец (из «Фронта перемен» Яценюка) Владимир Немировский, владелец одесского «Стальканата», ставший в марте 2014 года новым руководителем облгосадминистрации, с самого начала оказались соперниками, оспаривающими один у другого контроль за правоохранительными органами.

В городе, в свою очередь, шла еще более жесткая борьба за пост мэра (городского головы), которую вели два депутата Верховной рады – бывший регионал Геннадий Труханов, в прошлом спортсмен и владелец охранного бизнеса, и бывший мэр (в 1994-1998 и 2005-2010 годах) Эдуард Гурвиц, депутат от партии «Удар». Гурвиц пользовался поддержкой Петра Порошенко, будущего победителя президентских выборов, при этом городской совет и горисполком находились под контролем регионалов, сторонников Труханова.

Как следствие, ни у кого из соперничающих политиков не было сколько-нибудь надежного контроля ни над милицией, ни над «самообороной майдана», двумя основными силами, которые могли бы быть использованы для разгона палаточного лагеря антимайдана.

Руководящий состав милиции за два «послереволюционных» месяца почти не изменился. Начальник областного управления Петр Луцюк, назначенный в начале марта, не спешил что-либо менять, вел себя осторожно, если не пассивно. Назначенный перед майскими праздниками начальник городской милиции Андрей Нетребский пробыл в должности всего несколько дней, проявив себя, прежде всего, решением 4 мая выпустить из изолятора семь десятков задержанных сторонников антиймадана, после которого он сам оказался в положении подследственного. Милиция в городе и области представляла собой своего рода корпорацию, с которой политики вынуждены были скорее договариваться, чем командовать.

Готовность – вернее, очевидная неготовность – одесской милиции применять силу наглядно проявилась днем 4 мая, когда возле городского управления на Преображенской, примерно в пяти минутах от места недавних уличных боев, три десятка сотрудников милиции, стоявших в оцеплении демонстративно бросили щиты и ушли («защищать оружейную комнату», объясняло позднее милицейское руководство), после чего несколько сотен митингующих сторонников антимайдана беспрепятственно проникли во внутренний двор управления и вскоре добились освобождения своих задержанных сторонников.

Глава облгосадминистрации В. Немировский, не имея существенных рычагов влияния на милицейское начальство (вскоре после событий 2 мая он признал, что на местных силовиков у руководства области «не было воздействия»), вступает в союз с формирующимися с конца февраля силами «самообороны майдана» и их куратором в Киеве секретарем Совета национальной безопасности и обороны Андреем Парубием. Активность «самообороны», организовавшей в апреле блок-посты на въезде в город, стала одним из пунктов противоречий между милицией и госадминистрацией: начальник областной милиции заявлял недовольство блок-постами, поскольку они «дестабилизируют обстановку», тогда как В. Немировский объяснял, также публично, что блокпосты нужны, чтобы «контролировать действия милиции». Лагерь на Куликовом поле был другой проблемой, вызывающей разногласия. Согласно представленным в сентябре 2014 комиссией Верховной рады показаниям Д. Фучеджи (в этой части, вероятно, достоверным): «Губернатор неоднократно требовал от руководства Главка зачистить палаточный городок силами милиции. На что получал отказ».

Евромайдан, в свою очередь, тоже был образованием разнородным и трудно управляемым. Две части не состоявшегося «Марша за единство», активисты евромайдана и футбольные фанаты, были не более чем ситуативными союзниками, во многом непохожими друг на другу. По описанию евромайдановца Алексея Черного («Демократический альянс»), «у них [фанатов] к нам отношение, что мы либералы, собираемся помахать флагами и потанцевать, а они сторонники решительных действий»; и наоборот, он сам «никогда не был сторонников фанатов, так как это плохо контролируемые группы с радикальными идеями» (интервью «Эху Москвы», май 2014). Политическая часть евромайдана, в свою очень дробилась между демократами и националистами, между партийными активистами и рядовыми горожанами, примкнувшими к движению в кризисные моменты 2013-2014 годов. Самым крупным связующим звеном между евромайданом и миром системной политики служила региональная организация «Удара», объединявшая сторонников Эдуарда Гурвица. Гурвиц, ведущий борьбу за пост главы города, был заинтересован в том, чтобы получить контроль за евромайданом и сделать его своим помощником в избирательной кампании, но добиться этого ему удалось лишь отчасти. Серия коррупционных скандалов в последний срок Гурвица во главе города серьезно подорвала его репутацию. Даже «проевропейские» активисты, на поддержку которых он рассчитывал, в значительной части относились к нему настороженно, в лучшем случае как к «наименьшему злу» по сравнению с Трухановым и его командой «регионалов». Наконец, силовые групп евромайдана, прежде всего созданная в феврале 2014 года «самооборона», тоже были во многом самостоятельной частью движения, и их роль к началу мая, в ситуации неопределенности в городе, становилась все более весомой.

Продолжение следует.

Алексей Титков - политолог, социолог, доцент НИУ ВШЭ и РАНХиГС

Версия для печати