05.05.2015 | Алексей Титков

Одесса: реконструкция трагедии. Часть 3

Политком.RU предлагает вашему вниманию третью статью Алексея Титкова о трагических событиях в Одессе 2 мая 2014 года.

Сценарий: планы «хунты»

Раздробленность и взаимное соперничество властей, силовиков и уличных активистов не исключали, что сразу несколько сторон, при всей разности их интересов, могут сойтись на каком-то из вариантов, более-менее приемлемом для каждой из сторон. Прежде всего, достаточно много известно о переговорах, происходивших в апреле 2014 между представителями власти (облгосадминистрация, милиция, горсовет) и антимайдана о добровольном выводе лагеря с Куликова поля.

Относительно распределения ролей в переговорах с антимайданом комиссия Верховной рады (сентябрь 2014) предлагает версию краткую и формальную: переговоры велись «руководством ГУ МВД Одесской области и Одесского городского совета». Участники «Группы 2 мая» (доклад октября 2014) дает более развернутую: «Милицейское начальство искало компромиссное решение и вело переговоры об освобождении площади «в одесском стиле» - с учетом интересов всех сторон, в том числе материального стимулирования руководителей протестных групп. По имеющейся информации, мирный процесс ликвидации палаточного лагеря финансировался при участии на тот момент кандидата в мэры Геннадия Труханова… Всю техническую работу выполняло высшее милицейское руководство области, в том числе заместитель начальника УМВД Одесской области Дмитрий Фучеджи».

Областная госадминистрация, по воспоминаниям ее бывшего руководителя В. Немировского (интервью «Думской.net» и «Новой газете», май 2015), начал договариваться с комендантом и активистами лагеря, с финансировавшим лагерь предпринимателем Олегом Марковым-младшим, но вскоре вышел из переговоров пор просьбе начальника областной милиции П. Луцюка, который пообещал, что «мы с Фучеджи про все домовылыся [договорились]».

Руководство горсовета и горисполкома и связанный с ними кандидат с мэры Труханов были заинтересованы, прежде всего, в разрешении конфликта «по хорошему», это позволило бы им показать себя политиками, поддерживающими мир и порядок в городе. Переговоры с «куликовцами» и объявленный в конце апреля 2014 компромисс, в соответствии с которым лагерь антимайдана добровольно перемещается к «411 батарее». Денежная доплата переговорщикам – представителям антимайдана, о которой, в частности, рассказывали «Капитан Какао» Сергей Долженков из «Одесской дружины» (интервью «Думской.net», ноябрь 2014) и участники «Группы 2 мая» (доклад октября 2014), выглядела подходящим инструментом для совсем не бедной элитной группы в ситуации, когда речь шла о контроле над городом на ближайшие годы. Немногим раньше, в апреле, похожие «переговоры с доплатой» велись (правда, без успеха) с захватчиками административных зданий в Донецке и Луганске, так что в одесском решении не было ничего уникального.

Проблему, которая проявилась в самом конце апреля, но могла быть предсказана заранее, составляли части куликовского лагеря, которые не участвовали в переговорах и отказались покидать площадь. «На Куликовом Поле было три разных по идеологии палаточных лагеря оппозиции. Это городок одесской дружины Дениса Яцука, палатка сторонников Антона Давидченко и наша православная палатка. Взаимодействия между нами действительно не было» - вспоминает православный активист Валерий Кауров (интервью «Московскому комсомольцу», май 2014). По оценке Артема Давидченко, единство куликовского лагеря стало разрушаться после задержания в середине марта его старшего брата Антона: «пока был Антон, была централизация, и никто не мог просто с ним спорить и ему перечить. Тогда было жесткое единство, «раскольники» сразу уходили с Куликова поля. После его ареста Куликово поле раскололось изнутри» (интервью «Думской.net», апрель 2015). «Народная альтернатива» братьев Давидченко оказалась основной силой в куликовском лагере, отказавшейся перемещаться на новую площадку. «Мы пришли не тренироваться, мы пришли отстаивать свою позицию» - объяснял свое решение на первомайском митинге Артем Давидченко (RusskayaVesna_Odessa (Youtube), май 2014).

Участники переговоров со стороны власти (горсовет, облгосадминистрация, милиция), по-прежнему заинтересованные провести на Куликовом поле парад 9 мая, выбрали, похоже, разные решения. Труханов и его сторонники, как можно понять, продолжали переговоры с оставшейся частью лагеря. Координатор «куликовцев» Артем Давидченко в своих интервью не раз упоминал, что они договорились с мэрией или горсоветом (разница здесь несущественна, к маю 2014 обоими руководила команда Труханова) о том, что 9 мая палатки будут на одни сутки сдвинуты, чтобы освободить место для ветеранской трибуны. Такой компромисс был, вероятно, приемлемым для областной команды, но мог, предположительно, выглядеть неприемлемым для облгосадминистрации и милиции, более зависимых от позиции киевского руководства. В расследовании Александра Сибирцева из журнала «Вести-Репортер» (апрель 2015) приводится свидетельство сотрудника облгосадминистрации Юрия П., что администрацию и УВД «непрерывно прессовали» из Киева, что звонки с требованием «ликвидировать антиправительственные выступления» поступали «каждый день».

В расследованиях одесских событий предложены по крайней мере два относительно правдоподобных сценария силового разгона куликовского лагеря. Комиссия Верховной рады (сентябрь 2014) опубликовала показания бывшего начальника областной милиции П. Луцюка и его бывшего заместителя Д. Фучеджи, из которых можно вывести предположение о существовавшем в облгосадминистрации плане разгона лагеря силами «самообороны». Фучеджи указывал, что Немировский «неоднократно требовал от руководства Главка зачистить палаточный городок силами милиции. На что получал отказ», после чего привлек «силы, подконтрольные Парубию». Луцюк сообщил, что 2 мая начальник управления облгосадминистрации (по взаимодействию с правоохранительными органами) И. Болянский давал команду одному из лидеров «самообороны» Д. Гуменюку «идти разгонять людей на Куликовом поле».

В свою очередь, доклад девяти участников «Группы 2 мая» (октябрь 2014) предполагает, что палатки на Куликовом поле должны были быть снесены футбольными «ультрас» после окончания матча «Черноморец» - «Металлист», а милиция должна была «задержать и изолировать активистов Антимайдана, не допуская чрезмерного применения силы». Авторы не приводят прямых доказательств своей версии (только говорят, что «есть веские основания полагать… что был разработан план») и не поясняют, кто именно, по их мнению, договаривался с футбольными фанатами. Можно, однако, предположить, что ключевой фигурой в реализации такого плана они считают тогдашнего замначальника областной милиции Д. Фучеджи. В пользу такой трактовки говорят приведенная в докладе характеристика Фучеджи: во-первых, «был хорошо знаком с ситуацией в городе, поддерживал контакты с лидерами различных организаций и выполнял функции посредника при решении деликатных вопросов»; во-вторых, имел опыт ликвидации палаточных городков (в августе 2006 лагерь коммунистов на Куликовом поле, в апреле 2005 лагерь сторонников Януковича и в ноябре 2013 лагерь евромайдана – оба на Приморском бульваре). Во всех предыдущих случаях палаточные городки уничтожались руками «неизвестных», милиция «следила за порядком», пресекая чрезмерное применение силы, и в дальнейшем «неизвестные» не обнаруживались, а действия милиции оставались без правовой оценки.

Логику действий и администрации, и милиции, возможно, проясняет эпизод, о котором вспоминает В. Немировский (интервью «Думской.net», май 2015): на одном из совещаний с участием областных руководителей милиции (Луцюк, Фучеджи), прокуратуры, СБУ и представителей судов он предложил обсудить «моделирование ситуации» в случае судебного решения о «демонтаже малых архитектурных форм» на Куликовом поле. Судьи заявили, что все основания для такого решения есть, но нужны гарантии милиции, что они его выполнят. Луцюк и Фучеджи отказались, а попытка «повлиять на милицию через Киев» оказалась безуспешной. Похоже, что подобный эпизод действительно имел место. Участники «Группы 2 мая» (доклад октября 2014) тоже отмечают, что руководство одесской милиции считало силовой вариант ведущим к «неконтролируемым катастрофическими последствиями» и стремилась к компромиссам «в одесском стиле». Одной из причин, побуждавших руководство милиции не использовать силу, могло быть – если сказать прямее, чем в осторожной формулировке авторов доклада – нежелание ставить под угрозу подконтрольные точки прибыли (о теневом бизнесе одесской милиции местные журналисты пишут не первый год). Так или иначе, Фучеджи, по воспоминаниям Немировского, предпочитал принцип «ничего не делать – самый лучший вариант» (интервью «Новой газете», май 2015) и советовал главе администрации подумать о том, что «мы же не знаем с тобой, какой флаг тут будет развеваться через три месяца, не горячись» (интервью «Думской.net», май 2015).

Отношения между администрацией Немировского и силами «самообороны» были, скорее всего, не настолько тесными, какими они представляется в версии Фучеджи. Координатор «Совета гражданской безопасности» Руслан Форостяк рассказывает (интервью «Думской.net», апрель 2015), что не находил общего языка с Немировским («к сожалению, натолкнулся на полное непонимание с его стороны…. В сложившейся ситуации он не понимал абсолютно ничего») и, как следствие, «чуть ли не ультимативно» требовал у своих киевских контактов (возможно, Парубия) сменить руководителя области. Немировский, в свою очередь, теперь вспоминает (интервью «Думской.net» и «Новым известиям», май 2015) о том, что настороженно относился к дежурившим на блок-постах бойцам «самообороны» из других регионов («они вроде бы ничего плохого не делали, но мне внутренне хотелось, чтобы там стояли местные»), что «мы их, насколько могли, не пускали в Одессу», и что «ближе у маю» силы «самообороны» на блок-постах должны были заменить люди из частных охранных структур. Тем не менее, однозначно плохие отношения с милицейским руководством и необходимость опереться на хоть какой-то силовой ресурс заставляли команду Немировского налаживать контакты с местной «самообороной». Переговоры Болянского и Гуменюка позволяют говорить об этой связи достаточно определенно.

Попытка Немировского объяснить, что разговор Болянского и Гуменюка представлял собой попытку спасти ситуацию в момент, когда «толпа уже движется, потом приходит на Куликово поле и начинают жечь палатки» (интервью «Думской.net», май 2015) выглядит совсем неубедительно. Первый опубликованный фрагмент разговора происходил, судя по его репликам, во время позиционных боев на Греческой, то есть в промежуток с четырех до шести часов, в момент, когда силы евромайдана «пытаются прорывать» (Гуменюк), но в целом «все тут связано» и «ни эти не пойдут никуда, ни те» (Болянский). В такой ситуации, по мнению Болянского, есть возможность «в другом месте» и «по отдельной программе» «провести это все» - вероятно, все-таки рейд «самообороны» на Куликово поле, который должен быть успешным («такой шанс есть хороший») в ситуации, пока основные боевые силы антмайдана втянуты в столкновение на Греческой. Из обстоятельств перехваченного разговора также, наверно, следует, что планы вечернего разгрома палаточного лагеря с помощью футбольных фанатов (если такие планы были) Болянскому были либо неизвестны, либо не устраивали его – иначе, наверно, не пришлось бы настойчиво убеждать «самооборону» относительно благоприятного момента, который нельзя упускать.

Относительно возможного сговора милиции и группировок «ультрас» других свидетельств, кроме доклада членов «Группы 2 мая» (октябрь 2014), кажется, нет. Издержки такого плана, если он все-таки существовал, можно оценить по реальному ходу событий 2 мая. Футбольные фанаты могли оказаться менее управляемыми и более агрессивными, милиция – менее расторопной, способной упустить контроль над событиями. Для получившейся трагической развязки при этом все-таки не хватало еще двух ключевых компонентов: оснащения обеих сторон «коктейлями Молотова» (результат дневных уличных боев в Городе) и переноса действия в Дом профсоюзов, захват которого сценарием, видимо, не предполагался. В обоих случаях, чтобы этим компоненты появились, требовалось «соучастие», наверняка неумышленное, со стороны антимайдана.

В обоих предполагаемых вариантах силового разгона куликовского лагеря непонятна роль политических активистов евромайдана, если такая роль вообще предусматривалась. Политики евромайдана неоднократно призывали избавиться от лагеря «сепаратистов». Такая цель должны была казаться обоснованной, во-первых, по принципу «око за око»: в конце ноября 2013 года был снесен палаточный лагерь евромайдана на Приморском бульваре (правда, не антимайданом, который появился позже, а «работниками коммунальных служб»), во-вторых, перед глазами был опыт соседнего Николаева, где в апреле 2014 палатки антимайдана в центре города были снесены, как раз активистами евромайдана, без значительных жертв с обеих сторон. Известно также, что именно на совещании с представителями евромайдана в начале апреля 2014 Немировский заявил, что с палаточным городом антимайдана «будем решать. Сначала попробуем по-хорошему», и что парад на площади «будет обязательно». Каким образом и администрация, и евромайдан собирались добиться своей цели, из одних только этих заявлений непонятно.

Доклад комиссии Верховной рады (сентябрь 2014) упоминает, что на 2 мая городская и областная милиция ожидали вечерний сбор (к 18 часам) на Приморском бульваре двух сотен сторонников евромайдана. Можно предположить, что участников этой акции можно было сагитировать, при необходимости, участвовать в сносе лагеря на Куликовом поле, но никаких подтверждений, что их участие кем-то заранее планировалось, кажется, не было.

Более определенно можно говорить о том, что после начала столкновений на Греческой идея «идти на Куликово поле» поддерживалась значительной частью собравшихся на стороне евромайдана. Хорошо известен видеосюжет (примерно в 16:20 по хронике «Группы 2 марта»), в котором выходящую с Греческой на Преображенскую колонну «самообороны» толпа провожает скандированием «Куликово! Куликово!». В седьмом часу вечера там же на Преображенской угол Греческой призывают идти на Куликово поле сначала Марк Гордиенко из «Совета гражданской безопасности» (в 18:25 по хронике «Группы 2 мая»), затем Андрей Юсов из «Удара» (в 18:50). Оба раза толпа встречает эти призывы с заметным воодушевлением. «У нас был общий клич идти на Куликово поле. Поэтому народ туда и пошел. А куда он должен был идти после того, как мы их на Греческой победили? Это было стихийное народное движение» - объяснял тогдашнюю ситуацию Гордиенко («Новая газета», июль 2014).

О планах «самообороны» на день достоверно известно лишь их намерение сопровождать, по просьбе организаторов, дневной марш футбольных «ультрас», и что атака «дружинников» Долженкова была для них, скорее всего, неожиданной – об этом говорят, к примеру, воспоминания тогдашнего руководителя «самообороны» Виталия Свичинского, как он, увидев сбор на Александровском проспекте, пытался (безуспешно) связаться по телефону с Долженковым и выяснить ситуацию (фильм «2 мая. Без мифов», «7 канал», май 2015). Переговоры Болянского и Гуменюка, другой более-менее достоверный факт, касающийся «самообороны», говорит скорее об отсутствии у них предварительных планов разгрома палаточного города (или, по крайней мере, о том, что первоначальные планы резко изменились после дневных столкновений) – в противном случае, надо полагать, Болянскому не пришлось бы объяснять свой замысел по незащищенной мобильной связи, как он делал 2 мая.

Относительнодневного марша «ультрас» можно предположить с большой вероятностью, что он должен был пройти по заявленному сценарию: шествие от «Соборки», традиционной площадки для встреч футбольных болельщиков, до стадиона, примерно получасовое (по расстоянию между крайними точками). Выбранные маршрут (по Дербирасовской, строго перпендикулярно направлению на Куликово поле) и время (за два часа до футбольного матча) оставляли мало возможностей для неожиданного поворота в сторону куликовского лагеря. Предыдущие совместные марши «ультрас» в других городах в марте-апреле 2014 проходили относительно спокойно, основными событиями на них были скандирования за единство страны, популярная песня о Путине и файеры или дымовые шашки для внешнего эффекта (отчеты доступны на портале ultras.org.ua). О планах «ультрас» на вечернее время после матча сейчас можно уверенно сказать лишь одно: что за время игры (с 17:00 по 18:45), когда зрители должны были узнать о боях и потерях в районе Греческой, они стали более радикальными и идея снести куликовский лагерь, скорее всего, приобрела много дополнительных сторонников.

Сценарий: планы куликовского лагеря

Планы «куликовцев» на 2 мая, когда мы пытаемся их восстановить, должны обязательно учитывать раскол лагеря, который произошел перед майскими праздниками. Соглашение о переносе лагеря приняли, по оценке тогдашнего руководителя облгосадминистрации В. Немировского, «из 12 палаток 8 или 9». Вместе с «одесской дружиной» в летний лагерь на «411 батарее» ушли комендант лагеря (Алексей Фоминов) и юристы «куликовцев» (Дмитрий Милащенко и Анна Усатенко), то есть можно предположить, что привычная организация лагеря была в значительной степени нарушена.

«Народная дружина» братьев Давидченко, как и вся оставшаяся на площади часть лагеря, на 2 мая готовилась скорее к обороне, чем к атаке. Официальное следствие, если верить «источникам в правоохранительных органах» газеты «Думская.net» (октябрь 2014) считает Артема Давидченко из «Народной дружины» одним из организаторов дневного нападения вместе с Долженковым («Капитаном Какао») и Будько («Боцманом»). Давидченко, по версии следствия (или «источников»), приобретал оснащение (камуфляж, каски, биты и др.) нападавшего отряда. Какие-либо внятные доводы в пользу такой версии пока не публиковалось.

Собственные планы Артема Давидченко на 2 мая известны, прежде всего, из его выступления на первомайском митинге на Куликовом поле (RusskayaVesna_Odessa (Youtube), май 2014). Митинговая речь Давидченко была достаточно воинственной. Напоминая об угрозах лагерю («они нас пугают ультрасами праворадикальными»), он предлагает собравшимся прийти на Куликово поле к двенадцати часам, чтобы «встретить этих проплаченных ультрасов». «Мы их встретим не пирожками, а чем-то более серьезным» - пообещал Давидченко. Можно, однако, предположить, что Давидченко вряд ли надеялся, что куликовский лагерь удастся защитить, по крайней мере своими силами.

«В этот праздник, в этот солнечный день, нас собралось очень и очень мало (ой, много)!» - с такой показательной оговорки Давидченко началось его первомайское выступление. Лидера «куликовцев» едваа ли радовали собравшиеся на площади шесть-семь сотен человек, в основном пожилых (во время шествия перед митингом практически вся колонна поместилась в небольшом Привокзальном переулке зданием Одесской железной дороги и пожарной частью), спад по сравнению с февральскими-мартовскими митингами был очевидным. «Вот я видел под СБУ, нас осталось всего лишь немножко… говорить о каких-то конкретных действиях не стоит» - делился с трибуны Давидченко. Возможности мобилизовать сторонников новостью о предстоящем нападении на лагерь тоже были, вероятно, ограниченными, если учесть, что такие призывы к началу мая могли стать едва ли не рутиной: «у нас до этого каждую неделю, когда «Черноморец» с кем-то играл, были такие слухи, что все, срочная мобилизация на Куликовом поле, нас придут сносить. Естественно, мы туда бегали, но никто не приходил. Естественно, всем это надоело, и никто уже не относился к этому серьезно» («боротьбист» Влад Войцеховский, интервью «Свободной прессе», апрель 2015). Вечером 1 мая дня на встрече с Фучеджи Давидченко, по его словам, требовал от милиции, «чтобы они на Куликовом поле дали как можно больше, ну, охраны, милиционеров, всего остального, оцепления» («Специальный корреспондент» (телеканал «Россия»), апрель 2015) – логичный шаг в ситуации, когда собственных ресурсов оказывается недостаточно.

Не исключено также, что в качестве запасного, тоже приемлемого, варианта развития событий Давидченко рассматривал силовой разгон лагеря, который прошел бы без серьезных жертв, но с красивой телевизионной «картинкой», подходящей для последующей политической агитации. Обвинения в адрес Давидченко, что ему «нужна картинка» в ущерб интересам простых активистов, были, в частности, высказаны утром 2 мая (запись в фейсбуке, позднее неоднократно цитируемая) юристом «куликовцев» Анной Усатенко. Сообщая, что «сегодня мы выходим на противостояние с ультрасами», Усатенко предупреждала Давидченко, что ее соратники («мы») не собираются «делать тебе картинку», а будут «защищать людей» - видимо, предполагая, что Давидченко намеревался делать прямо противоположное. Туманная фраза Давидченко на первомайском митинге о том, что «нам надо дать шанс им [хунте] сделать шаг и оступиться» тоже может быть понята как ожидание, что планируемый «хунтой» разгон лагеря сыграет, в конечном счете, на руку «куликовцам», позволит им мобилизовать новых сторонников.

Важно, что к какому бы варианту ни готовился Давидченко, к защите лагеря с помощью милиции (более достоверно) или к «зрелищному» силовому разгону (более шаткое предположение), в обоих случаях нападение на дневной марш фанатов выглядело для него явно невыгодным решением: такой шаг, как нетрудно было просчитать, явно провоцировал на ответный удар против куликовского лагеря, лишал «куликовцев» моральных преимуществ стороны, первой подвергшейся нападению, и давал властям убедительный повод для разгона палаточного городка. Последний довод (из трех перечисленных) Давидченко и координатор мобильного отряда Виталий Будько («Боцман») прямо называли в своих интервью после событий: «Я знал, что киевская власть и губернатор будут вытягивать нас на конфликт, дабы дискредитировать и убрать с Куликова поля уже с помощью правоохранителей» (интервью Давидченко, «Думская.net», апрель 2015) «мы просили людей не вестись на эту провокацию, не ходить в центр города… чтобы не стать причиной и не давать повода властям, а особенно их шавкам, разогнать Куликово поле» (интервью Будько, «Думская.net», апрель 2015).

Участие «Народной дружины» в дневных событиях Давидченко описывает в целом правдоподобно и непротиворечиво: «Мы не поддерживали этот сбор [на Александровском проспекте]… Но после того, как на Греческой улице… началось столкновения, нам начали поступать звонки, что якобы мы «слились», потому что не поддерживаем своих в противостоянии… ребята приняли решение помочь дружинникам… выйти из окружения «майдаунов». Но по прибытию на Греческую мы поняли, что силы не равны» (интервью порталу «Новоросс.info», май 2014). Хронология «Группы 2 мая» (июнь 2014), согласно которой мобилизация «дружинников» на Куликовом поле начинается примерно через пятнадцать минут после начала столкновений на Греческой, подтверждает такой ход событий. «Мобильная группа народной дружины» на белом микроавтобусе появляется в районе Греческой около четырех часов дня. Боец мобильной группы «Боцман» (Виталий Будько) «засветился» и стал знаменитым примерно в полпятого, когда он открыл стрельбу из карабина по футбольным фанатам, наступавшим со стороны Дерибасовской. Практически одновременно с этой стычкой происходит другая, между шедшей на подкрепление с Куликова поля группой «народной дружины» и отрядом «самообороны».

Решение направить силы «народной дружины» в Город на подкрепление было для Давидченко в большой степени вынужденным, он понимал его риски для оставшегося лагеря. «Куликовец» Сергей Дмитриев вспоминает, как днем 2 марта Давидченко сдерживал рвущихся в бой на Греческую, объясняя, что мы сейчас все туда уйдем, они сейчас сюда направят с другой стороны. Пока мы будем там все, они наш лагерь сожгут и разгромят» (фильм «2 мая. Без мифов», «7 канал», май 2015). Тем не менее, именно появление мобильной группы «Боцмана» Будько, первым открывшей огонь в столкновении на Дерибасовской, резко обострило ситуацию и сделало ее во многом неуправляемой.

Сценарий: планы «одесской дружины»

Происхождение и планы вооруженной группы на Александровском проспекте, которая собралась там в половине второго дня 2 мая, а через два часа начала уличный бой с участниками украинского марша – один из самых обсуждаемых, но все еще непонятных во всех деталях сюжетов. Популярная в первые дни конспирологическая версия о «провокаторах хунты», которые сначала спровоцировали беспорядки и тем самым дали «националистам» повод для нападения на куликовский лагерь, а затем заманили сторонников антимайдана в Дом профсоюзов, продержалась недолго. Заявления руководителей «одесской дружины» Дениса Яцюка и Дмитрия Одинова (6 мая, Anna News) и Егора Кваснюка-младшего (18 мая, «Вестник Кавказа»), опознанные на видеозаписях дневных событий боевые командиры «одесской дружины» Сергей Долженков (задержан 6 мая) и Геннадий Кушнарев (погиб в Доме профсоюзов 2 мая) однозначно подтверждали принадлежность группы (по крайней мере, ее ядра), к «одесской дружине» антимайдана.

Судя по маневрам «дружинников» и милиционеров примерно с двух до полчетвертого, задачей первых было максимально сблизиться с колонной евромайдана, чтобы напасть или спровоцировать столкновение, а вторые старались, насколько могли, разделить две соперничающих толпы, развести их в разные стороны. Речевки вроде «Майданутых на кол, чтоб Бандера плакал!», которые скандировали «дружинники», подтверждали их воинственные намерения. Вопрос в том, кому и зачем был нужен такой наступательный рейд.

Из объяснений Одинова, Яцюка и Кваснюка понятно, что они были осведомлены о сборе на Александровском проспекте и находились там в начале событий, но последующий рывок, вызвавший столкновения на Греческой, был для них, скорее всего, неожиданностью. Надо, следовательно, разбирать отдельно планы политического руководства «одесской дружины», Долженкова («Капитан Какао») с группой сторонников и, по возможности, рядовых бойцов и активистов.

В версии Кваснюка задачей «боевой части», собравшейся на Александровском проспекте, было «не атаковать “Правый сектор: и фанатов… а пройтись по улице Троицкая, в трех кварталах от путешествия самой колонны [украинского марша]. Это было договорено с руководством милиции, с Фучеджи» (интервью сайту «Вестник Кавказа», май 2014). Троицкая улица находится, на самом деле, не в трех, а в пяти кварталах от Дерибасовской и на таком же расстоянии от Привокзальной площади – другими словами, примерно на полпути между маршрутом фанатов и Куликовым полем. Одинов и Яцюк описывают похожий план действий, хотя и менее определенно: у дружинников «была совершенно четкая оперативная информация», что «бандеровские отморозки» намерены «пройтись с маршем по городу с последующим снесением палаточного лагеря на Куликовом поле», и «часть дружинников» выдвинулась в центр города «для предотвращения такого развития событий» («Anna News», май 2014).

Скорее всего, и Одинов с Яцюком, и Кваснюк не играли сколько-нибудь важной роли в подготовке акции на Александровском проспекте, и ее планировал «Капитан Какао» Долженков, который делился своими замыслами лишь в той мере, в какой считал нужным. Роль Долженкова в «одесской дружине» определяется другими как «один из полевых командиров» (Кваснюк в программе «Специальный корреспондент», «Россия 1», май 2014), «боевой генерал», который «никаких основных вопросов не решал, кроме "боевых"» (Артем Давиденко, интервью газете «Откат», май 2014). По версии журналиста Ю. Ткачева («Таймер») из «Группы 2 мая», «Долженков «зарядил» этот поход вопреки всем договоренностям. Его все спрашивали: что ты хочешь делать? И Кваснюк его спрашивал, и Одинов. Он говорил, что все будет нормально… Причем он разным людям говорил разные вещи. Одним он говорил, что мы пройдем параллельным курсом, другим, что мы станем и будем стоять – следить, чтобы ничего не было» («Интерфакс-Украина», апрель 2015).

Таким образом, «политическое» руководство «одесской дружины» знало о планах «Капитана Какао» Долженкова устроить в центре города «патруль» на время марша футбольных фанатов и, скорее всего, было согласно с таким решением. Логика такого решения в общих чертах понятна. Боевой отряд, закрывающих подступы к Куликову полю на полпути к нему, был вариантом более активным, наступательным, чем круговая оборона в палаточном городке, которую предлагал Давидченко. Политики «одесской дружины» должны были считаться с настроениями рядовых активистов, которые ждали от лидеров «куликовцев» более решительных действий. После 3 марта 2014, когда сторонники антимайдана окружили здание облгосадминистрации на проспекте Шевченко, вывесили на нем российский флаг и потребовали от заседавших в здание депутатов облсовета провести референдум о федерализации, других наступательных эпизодов не было, и этим была недовольна, видимо, значительная часть активистов. В «одесской дружине» сторонники «решительных действий», по всем оценкам, преобладали: «накануне [2 мая] лидерами Антимайдана возникли тактические разногласия: руководители Одесской дружины настаивали на силовой акции, а Народная дружина на обострение идти не хотела» («родинец» Александр Васильев, «Вести-Репортер», апрель 2015); «причина раздора [Одесской дружины с активистами Куликова поля] желание пророссийских дружинников "перейти к решительным действиям" и "разгону майдаунов"» (анонимный «дружинник», газета «Вести», май 2014).

Кроме того, активные действия подсказывались логикой раскола в куликовском лагере. Решение перенести палатки в пригородный парк «411 батарею» казалось руководителям «одесской дружины» обоснованным хотя бы тем, что было бы сложно держать городок на Куликовом поле с приближением лета, когда «плюс 30 и раскаленный бетон» (комендант лагеря Алексей Фоминов, телекомпания «Глас», 1 мая 2014), «на раскаленной сковородке Куликового уже невозможно находиться уже невозможно находиться, там нет электроснабжения, проблемы с водой, туалетом и тд» (адвокат Анна Усатенко, запись в Facebook 2 мая 2014); приходилось, однако, считаться с обвинениями в «предательстве» и «сдаче позиций» и делом доказывать правильность своей тактики. Собственный мобильный рубеж обороны, выставленный в Городе на значительном удалении от активистов Давидченко (чтобы «не делать картинку» последнему и одновременно все-таки защищать подступы к лагерю) выглядел в такой ситуации едва ли не лучшим решением. Наконец, одобренный вариант «боевого патруля» казался обоснованным предыдущим опытом, не только одесским: «Когда приезжают националисты и проводят свои марши, то антифашистские силы всегда выдвигаются в район проведения этих мероприятий и сопровождают их, пытаясь локализовать… Насколько я владею информацией, и 2 мая план был такой» (депутат горсовета «родинец» Александр Васильев, газета «Взгляд», май 2014).

Акция на Александровском проспекте предварялась объявлениями в социальных сетях, которые предлагали прийти «всем небезразличным», поэтому собрались как постоянные бойцы «одесской дружины», так и сочувствующие «из интернета» и «волонтеры», собранные смс-рассылкой и обзвоном. Из примерно двух сотен собравшихся собственно «дружинники» составляли, по оценке журналиста Александра Сибирцева, «не более 50» («Вести-Репортер», апрель 2015). Повязки из красного скотча, отличительный знак бойцов группы, были выбраны, по одному из рассказов, в лагере на «411 батарее» перед выездом: «выяснилось, что у ребят после страйкбола остался скотч. А вот георгиевские ленты были не у всех… Решили, что желтый скотч не подходит, с ним ходит самооборона Майдана, белого не было, ребята притащили красный» («дружинница» Кристина Т., «Новая газета» июль 2014). Общим для ядра «дружинников» и пришедших «с улицы» добровольцев была высокая готовность к уличным столкновениям, которая упоминается в значительной части рассказов о событиях на Александровском: «кровь застыла, они уже хотели любого боя… им нужен был бой обязательно, и ничего отрезвляющего на них не действовало» (Егор Кваснюк в программе «Специальный корреспондент», «Россия 1», май 2014); «просто из-за эмоций хотели действовать» (Артем Давидченко, интервью «Думской.net», апрель 2015); «[после призыва в соцсетях] стали подтягиваться желающие „помахаться“» («родинец» Александр Васильев, «Вести-Репортер», апрель 2015), «пришли за компанию, на ”подраться”» (журналист Александр Сибирцев, «Вести-Репортер», апрель 2015).

Объяснения рядовых «дружинников», собранные вместе, выглядят противоречиво и разрываются между двумя версиями, «защитной» и «атакующей». «Наши собирались пройти параллельным маршем с фанатами и уйти по Ришельевской улице в сторону Куликова Поля» - рассказ «очевидца Саши» («Московский комсомолец», май 2014) совпадает с версией Кваснюка о «патруле»; «Мы хотели через Дерибасовскую пройти и попасть на Соборную площадь… Цель была… не дать громить магазины, прохожих избивать, тому подобное» - версия активиста «одесской дружины» Сергея Рудыка (фильм «2 мая. Без мифов», «7 канал», май 2015) каким-то образом совмещает защитные планы с намеченным маршрутом, который должен был столкнуть, в лоб или наперерез, «дружинников» с колонной «ультрас». «Мы собираемся на Александровском проспекте, будем п…дить майдаунов и правосеков... Менты встревать не будут» - предупреждал журналиста Александра Сибирцева источник в «одесской дружине» (газета «Вести», май 2014). «Кэп [Долженков] нам сказал, что надо идти к месту их сбора и разбить основные силы» - рассказывал после столкновения «дружинник» «Сталкер» (Дмитрий П.) («Новая газета», июль 2014).

В целом получается, что круг соратников «Капитана Какао» Долженкова знал о планах атаки на марш «ультрас», разделял их и готовился участвовать в нападении. Причины такого решения, едва ли не ключевого в одесских событиях, по-прежнему не очень ясны. Предложенная Кваснюком версия сознательной провокации Долженкова вследствие подкупа или сговора с командой Гурвица ничем не подтверждена и, главное, не объясняет мотивы остальных «дружинников». Причиной возможной, но недостаточной, вывглядит соперничество внутри «одесской дружины», на которое намекает, к примеру, свидетельство Дмитрия Одинова, который, по его словам, в два часа дня 2 мая, когда он только прилетел в Одессу, «созвонился с дружиной, но Долженков сказал, что мое время прошло и что он уже собрал всех наших на Александровском проспекте» («Новая газета», июль 2014). Вполне вероятная причина - недооценка сил противника: по рассказу «дружинника» «Сталкера» (Дмитрия П.), «Кэп [Долженков] до последнего говорил, что с той стороны будет не больше 400 человек, а наша дружина – 300 человек, силы примерно равны» («Новая газета», июль 2014).

Дополняет возможные мотивы решения рассказ «дружинника» Андрея К. о том, как во время переговоров о переносе палаточного городка на «411-батарею» представители «одесской дружины» заявили, что проведут «дембельский марш по городу», и это не вызвало возрадений у «серьезных деловых людей» с другой стороны переговоров; «договорились, что все ограничится легким махачем», и «все заранее знали, что будет драка» («Вести-Репортер», апрель 2015). Независимо от того, был ли на самом деле такой эпизод во время переговоров (это как минимум нужно проверять), похоже, что рассказ о «дембельском марше» и заранее договоренной драке действительно мог распространяться среди «дружинников» и повлиять на них. Наконец, нападение на марш противников могло восприниматься просто как типовое решение, проверенное предшествующим опытом. По свидетельству депутата горсовета «родинца» Александра Васильева, «в Одессе всегда была такая тема — не дать пройти маршу националистов. Она очень старая, мы в свое время так срывали марши УПА в 2008–2009 годах. Поэтому когда евромайдановцами был заявлен марш перед футболом, то идея воспрепятствовать им родилась сама собой» («Вести-Репортер, апрель 2015).

Длительные планы «дружинников» Долженкова, что они собирались делать после ожидаемого разгона марша, поняты меньше всего. Предположение, что «красные повязки» и их вероятные союзники в рядах милиции готовили «луганский сценарий» с захватами зданий и объявлением «народной республики», возникло сразу после событий 2 мая и было, наверно, естественным в той ситуации. Такую версию высказывал, например, евромайдановец Алексей Черный («Демократический альянс»): Скорее всего, была договоренность с одесской милицией, что они сдадут город как сдали Донецк и Луганск. Думали, что дадут оторваться бандеровцам в центре города, а потом пойдут что-нибудь захватят при пассивности милиции, но не оценили ситуацию (интервью «Эху Москвы», май 2014).

Доказательств такой версии по-прежнему мало. К ней отсылает, прежде всего, эпизод, описанный в докладе комиссии Верховной рады (сентябрь 2014). В промежуток примерно с двенадцати до полтретьего (точное время в тексте не указано) Долженков звонил начальнику областной милиции Петру Луцюку и требовал выдать ему план охраны помещения областного ГУВД «с целью захвата здания и похищения огнестрельного оружия», а после отказа последнего решил захватить пятьсот автоматов Калашникова, хранившихся в университете внутренних дел; эти автоматы тогда же были перевезены в «управление милиции» (вероятно, областное) под более надежную охрану. Факт такого разговора не выглядит невероятным: Долженков был сыном милицейского генерала, ректора университета внутренних дел, поэтому мог иметь и доступ к телефону начальника милиции, и вообще немало связей в милицейских кругах. Вопросов к пересказанному фрагменту, тем не менее, много: почему Долженков рассчитывал, что начальник милиции окажется на его стороне; почему его ожидания не оправдались; как начальник милиции узнал о плане Долженкова захватить автоматы в университете МВД; почему их нельзя было захватить раньше. Так или иначе, планы получить оружие в милиции, если они были, не сработали.

Единственный момент дневных событий 2 мая, в котором группа Долженкова пыталась захватить запасы оружия, был около трех часов дня, когда «дружинники» окружили расположенный совсем рядом с местом их сбора (Александровский проспект угол Жуковского) штаб «Совета гражданской безопасности», военизированного объединения евромайдана. Бой по харьковскому сценарию предотвращает цепь из нескольких офицеров милиции, закрывших вход во двор; в их числе только что появившийся на месте событий полковник Фучеджи, одна из ключевых фигур дня. В рассказе Фучеджи эпизод выглядит так: «из прокуратуры я выехал к Александровскому проспекту. Там уже шла провокация. На улице Бебеля располагалось офисное помещение “Правого сектора”, откуда вели огонь» (интервью «Новоросс.info», июнь 2014). Версия Фучеджи неточная (перепутана улица, вместо Жуковского – параллельная ей Еврейская, бывшая Бебеля), и основанная, вероятно, на рассказе кого-то из «дружинников». Из видеозаписи короткой осады штаба «гражданской безопасности» (именно его «дружинники» называли «правым сектором») понятно, что никакой стрельбы в этом эпизоде не было, а «дружинники» были взбудоражены сообщением, что «там во дворе оружие». По словам координатора «Совета гражданской безопасности» Руслана Форостяка, этот эпизод был создан находившимися в штабе активистами, чтобы отвлечь силы «дружинников» от марша «ультрас» по Дерибасовской: «мы привлекли их [«пророссийских боевиков»] внимание, и они «прилипли» на наши ворота минут на сорок» (интервью «Думской.net», апрель 2014); для этого, как рассказывает Форостяк, «дружинникам» показали сначала украинский флаг, затем учебный макет (ММГ) автомата Калашникова (фильм «2 мая. Без мифов», «7 канал», май 2015). Независимо от деталей эпизода, в целом понятно, что действия «дружинников» в нем были, скорее всего, ситуативными, не готовились заранее.

В остальные моменты дневного боя на Греческой захват оружия и/или административных зданий явно не был ближайшей целью «дружинников», которые не обращают, кажется, никакого внимания на расположенное в соседнем квартале здание СБУ или находящиеся тоже поблизости, в двух кварталах от места сбора, здания городского (на Преображенской) и районного (на Греческой) управлений милиции. Независимо от общих планов «дружинников», время перед маршем, когда на ближайших улицах собраны не сторонники, а противники, причем частично вооруженные (силы «самообороны»), было бы, наверно, самым неподходящим моментом для любых попыток захватить что-либо.

Продолжение следует.

Алексей Титков – политолог, социолог, доцент НИУ ВШЭ и РАНХиГС

Читайте также первую и вторую статьи из цикла «Одесса: реконструкция трагедии»

Версия для печати