18.07.2017 | Сергей Маркедонов

Нагорный Карабах: переговоры ради переговоров?

11 июля 2017 года в Брюсселе состоялись переговоры сопредседателей Минской группы (МГ) Игоря Попова, Ричарда Хогланда и Стефана Висконти и личного представителя действующего председателя ОБСЕ Анджея Каспшика с министрами иностранных дел Азербайджана и Армении Эльмаром Мамедьяровым и Эдвардом Налбандяном.

Очередная «сверка часов» дипломатов, вовлеченных в процесс нагорно-карабахского урегулирования, прошла на фоне военно-политического обострения на линии соприкосновения конфликтующих сторон. 4 июля имели место вооруженные инциденты у села Алханлы Физулинского района, в результате которых пострадали и мирные жители. Последующие акции 7 июля азербайджанская сторона представила как месть за жертвы среди гражданского населения. В свою очередь, армянские военные заявили об использовании противоположной стороной тактики «живого щита». Как бы то ни было, а брюссельская встреча (первоначально ее планировали провести в австрийском городке Мауэрбах на полях неофициального министериала глав МИД стран-членов ОБСЕ) была призвана донести определенный политический сигнал: переговоры, несмотря на постоянные нарушения перемирия, будут продолжены. О чем же удалось договориться в столице Бельгии и «единой Европы»?

Сухие строчки информационного сообщения, размещенного на веб-странице Минской группы, фиксируют три пункта. Эльмар Мамедьяров и Эдвард Налбандян «согласились передать своим президентам предложение сопредседателей о встрече на высшем уровне до конца этого года». При этом сами дипломаты-посредники выразили готовность оказать им всяческое содействие. Главы МИД Азербайджана и Армении и сопредседатели МГ обозначили возможную дату для следующих переговоров. Встреча запланирована на сентябрь. Она должна пройти в Нью-Йорке на полях 72-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН.

И последний (по порядку, но не по важности) пункт. О нем всего лишь одно предложение: «Нынешняя ситуация на линии соприкосновения также обсуждалась». Красноречивое свидетельство того, что никаких не то что прорывных, а даже содержательных решений, будь то механизмы превенции или расследования вооруженных инцидентов, на брюссельской встрече не было достигнуто. Эксперты и в Азербайджане, и в Армении практически единодушно выражают скепсис (хотя каждая сторона по разным причинам) относительно итогов июльских переговоров, а также эффективности Минской группы. Прорывов действительно не было достигнуто. Но через четыре дня после очередного вооруженного обострения трудно представить себе какие-либо компромиссы.

Между тем, в существующем сегодня контексте намного важнее не повторение старых мантр о том, что стороны по-прежнему далеки друг от друга, а понимание мотивации, как непосредственных участников конфликта, так и дипломатов-посредников. Что заставляет их продолжать переговорный процесс, который из года в год не приносит видимых результатов? В одной из предыдущих наших публикаций «Горячий июль в Нагорном Карабахе» рассматривались причины, по которым и Баку, и Ереван в той или иной степени заинтересованы в обострениях на линии соприкосновения сторон. Для Азербайджана силовое давление превратилось в дополнительный инструмент за столом переговоров. Призрак большой войны используется для давления на оппонентов. Для Армении же каждое нарушение перемирия – повод для обвинений Баку в недоговороспособности и нежелании искать компромиссы и идти на уступки.

Но в то же самое время обе конфликтующие стороны мотивированы на то, чтобы не пересекать «красные линии», за которыми отдельные инциденты переходят в открытое военное противостояние. И это толкает их за стол переговоров даже после публичных упреков и угроз «заморозить» свое участие в мирном процессе. Эту линию мы видели в подходах официального Еревана в 2012 году после экстрадиции из Венгрии азербайджанского офицера Рамиля Сафарова (приговоренного к пожизненному заключению за убийство армянского военнослужащего Гургена Маргаряна) и в 2016 году после апрельской военной эскалации (самой крупной за весь период перемирия, установленного в мае 1994 года).

Схожий алгоритм наблюдался и в поведении Азербайджана в июле нынешнего года. Встреча в Брюсселе состоялась через неделю после инцидента у Алханлы, который позиционировался официальным Баку не как рядовая провокация противника, а как вызов гуманитарного характера. Детальное обоснование этого тезиса прозвучало в интервью министра обороны Азербайджана генерал-полковника Закира Гасанова для агентства РИА «Новости». Этот текст был опубликован через два дня после брюссельских переговоров. Оно стало первым интервью высокопоставленного чиновника для иностранных СМИ с момента его вступления в должность в октябре 2013 года. В этом материале Гасанов заявил о том, что переговоры по Нагорному Карабаху «слишком затянулись». Трудно предположить, что министр обороны был не в курсе договоренностей своего коллеги Мамедьярова о продолжении этих «затянувшихся переговоров», равно как и о предложении сопредседателей Минской группы для президента Ильхама Алиева провести встречу с Сержем Саргсяном до конца этого года.

Итак, переговоры, какими бы затянутыми и неэффективными они ни признавались, нужны и Баку, и Еревану. Они востребованы по разным причинам. Прежде всего, стоит иметь в виду, что обе конфликтующие стороны не готовы полностью отказаться от «Обновленных мадридских принципов» мирного урегулирования. Максимум того, что они намерены делать – это побороться за интерпретацию отдельных пунктов в свою пользу. Но самое важное здесь то, что и Россия, и Запад (в лице США и Франции как двух сопредседателей МГ) сохраняют общность позиций по поводу фундамента для переговоров. Следовательно, proxy war, аналогичная тому формату, что наблюдался в Абхазии и в Южной Осетии, весьма проблематична. И открытая фронда МГ - это вызов не только России или США, а им обоим. Найти какого-то патрона, который мог бы компенсировать издержки от противостояния «большим игрокам», весьма проблематично и для Баку, и для Еревана.

И если отказ от «Обновленных принципов» вдруг произойдет, то для Еревана такой шаг грозит потерей имеющихся ныне приобретений. Для Баку же данный сценарий означает далеко не блестящую изоляцию. Надежда на Турцию, которая при всех своих евразийских амбициях повязана многими коллективными обязательствами и сдерживающими «скрепами» с НАТО в целом и с США в частности, вряд ли продуктивна. Попадание же в изоляцию и получение статуса страны-изгоя практически лишает Баку серьезных шансов на то, чтобы в будущем получить какие-то уступки с армянской стороны (а даже если статус Нагорного Карабаха будет решен так, как того хотел бы Ереван, уступать в том или ином виде придется). В условиях, описанных выше, и Армения, и Азербайджан держатся за мирный процесс.

Но, как в случае с военными эскалациями, стороны не хотят пересекать «красные линии» и за столом переговоров. Эдвард Налбандян прекрасно понимает, что после апреля 2016 года идеи даже частичных компромиссов, которые обсуждались в армянском обществе, сегодня не востребованы. И гражданские активисты в этом плане куда как радикальнее карьерных дипломатов. Эльмар Мамедьяров также работает не в скандинавской стране, а в государстве, травмированном потерей Карабаха. И идея «возврата земель» - тот пункт, по которому обнаруживается консенсус между правозащитниками и правящей элитой, хотя по другим вопросам между ними существует пропасть. Авторы недавнего доклада Международной кризисной группы цитируют «молодежного либерального активиста», который следующим образом описал свои впечатления от прошлогодних апрельских событий: «Все выражали свою солидарность, даже те, кто критиковал коррупцию, нарушения прав человека, были едины во мнении о необходимости вернуть Карабах».

Если же говорить о посредниках, то каждый из них понимает издержки от «разморозки» конфликта. И стремится минимизировать их в меру сил. Однако отсутствие доверия и общих стратегических целей (карабахский кейс – это, скорее, исключение, а не общее правило) блокирует солидарные усилия стран-сопредседателей МГ ОБСЕ по продвижению мира. Достижение фундаментального компромисса между Азербайджаном и Арменией не является таким приоритетом для России и Запада, ради которого они могли бы вынести за скобки все имеющиеся между ними противоречия.

Чем это чревато для мирного процесса? Тем, что в содержательном плане он остается до предела выхолощенным. Как справедливо отмечает Расим Мусабеков, политолог, депутат Милли меджлиса (парламента) Азербайджана, «переговоры об урегулировании не ведутся уже с казанской встречи (речь идет о переговорах 25 июня 2011 года - С.М.). После этого на всех встречах, по существу, договаривались о старте нового переговорного раунда. И до сих пор стороны не смогли даже согласовать конкретную переговорную повестку, потому что встречались президенты, главы МИД и соглашались начать переговорный раунд. Затем снова происходил какой-то инцидент либо с армянской, либо с азербайджанской стороны, и переговоры торпедировались». Наверное, дипломаты и эксперты из Армении могли бы представить свою обоснованную версию относительно ответственности Баку за срыв договоренностей шестилетней давности. Обычно в качестве главного аргумента ими выдвигается тезис о том, что азербайджанская сторона отказалась принять проект, предложенный сопредседателями МГ в Казани.

Тем не менее, по существу вопроса с мнением известного азербайджанского эксперта и общественного деятеля трудно не согласиться. Переговоры по Нагорному Карабаху де-факто превратились в перманентную операцию по спасению самих переговоров. Они всякий проходят либо после военных обострений, либо практически параллельно с ними. И до нью-йоркской встречи новые всплески насилия на линии соприкосновения практически гарантированы. Тем не менее, это не означает, что дипломатические раунды при всем их невеликом КПД не нужны. Полный отказ от неэффективных переговоров означает только одно: военные действия с трудно предсказуемыми последствиями. Точнее сказать, очевидной будет масштабная региональная дестабилизация. Можно сколько угодно шутить и даже ерничать над очередной встречей ради встречи, но важно понимать их высокую себестоимость. Такие переговоры ради переговоров сдерживают (скорее плохо, чем хорошо) потенциальную войну.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати