27.07.2017 | Сергей Маркедонов

Мир на Днестре: двадцать пять лет спустя

В 2017 году исполняется двадцать пять лет с начала миротворческой операции в Приднестровье. 21 июля 1992 года в Москве было подписано «Соглашение о принципах мирного урегулирования вооруженного конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдова». Оно определило формат и задачи будущей операции.

Через неделю после этого миротворцы были введены в зону конфликта. И хотя противостояние между Молдовой и непризнанной Приднестровской молдавской республикой (ПМР) отличалось меньшей ожесточенностью по сравнению с конфликтами в Закавказье, и сегодня, спустя четверть века после начала операции по установлению мира, его нельзя считать разрешенным. Страсти вокруг него по-прежнему не утихают.

21 июля 2017 года (то есть в день двадцатипятилетия с момента подписания московского Соглашения 1992 года), молдавский парламент большинством голосов (61 депутат из 101) поддержал заявление о выводе ОГРВ (Оперативной группы российских войск) на Днестре с территории республики. В принятом документе особо подчеркивалось, что военное присутствие России «в восточных районах страны нарушает положения конституции о независимости, суверенитете, территориальной целостности и нейтралитете Республики Молдова». Особой остроты ситуации добавляет тот факт, что из состава Оперативной группы формируется российский миротворческий батальон. Между тем, без его участия невозможно себе представить и саму операцию по поддержанию мира, начатую четверть века назад, и, заметим, поддержанную самим официальным Кишиневом.

Можем ли мы говорить сегодня о том, что действия миротворцев были успешны, если конфликт до сих пор не разрешен, а компромиссное политическое решение не найдено? Отвечая на этот вопрос, следует, прежде всего, четко представлять, с какими вызовами им удалось справиться, а какие проблемы просто находились (и продолжают оставаться) вне их непосредственной компетенции. Это поможет избежать как завышенных ожиданий, так и излишне придирчивых и необъективных оценок.

Во-первых, миротворческая операция, начавшаяся в июле 1992 года, смогла остановить вооруженное противостояние на Днестре. В ходе этого конфликта погибло более 1 тыс. человек, из которых 400 были мирными жителями. После этого военное противоборство в Приднестровье, в отличие от Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха, не возобновлялось. Но происходило это не само по себе, а благодаря качественной работе миротворцев по предотвращению инцидентов в Зоне безопасности (она имеет протяженность 225 км и ширину 12-20 км).

При этом районом с повышенным режимом безопасности является город Бендеры. Этим особым статусом он был наделен в соответствии со Статьей 3 Соглашения от 21 июля 1992 года. Большая часть Бендер контролируется властями ПМР, но микрорайон Варница, расположенный в городской черте, находится под юрисдикцией Молдовы. В городе (который стал эпицентром военного противостояния в 1992 году) до сих пор действуют две прокуратуры, две судебные и правоохранительные инстанции. Напомню, что в апреле 2013 года стороны были в нескольких шагах от столкновений из-за конфликта юрисдикций. Надо ли говорить, что в рутинном режиме миротворцы предотвращали немало возникающих время от времени проблем и противоречий. И сегодня в случае сворачивания операции по поддержанию мира никто не даст гарантий от появления вакуума безопасности.

Стоило бы также добавить, что парадоксальным образом смогли предотвратить внутреннюю дестабилизацию в самой Молдове. К началу июля 1992 года многие молдавские политики и рядовые граждане были недовольны эскалацией конфликта и деятельностью «силового блока» тогдашнего правительства (Ион Косташ, Анатол Плугару). Продолжись военное противостояние на Днестре, не исключено, что судьба первого постсоветского молдавского президента Мирчи Снегура (занимал этот пост до января 1997 года) и его окружения могла бы сложиться иначе.

Во-вторых, в основу миротворчества на Днестре был положен принцип солидарной политической ответственности. В Приднестровье его реализация была возложена на Объединенную контрольную комиссию (ОКК) в составе

«представителей трех сторон, участвующих в урегулировании» (статья 2 Соглашения от 21 июля 1992 года). Сама миротворческая операция рассматривалась и позиционировалась как общее дело Кишинева, Тирасполя и Москвы. С позиций сегодняшнего дня особая роль России в первых постсоветских операциях по прекращению конфликтов зачастую рассматривается, как проявление постимперских амбиций. В действительности же четверть века назад ситуация была иной. США и европейские страны, будучи втянутыми в распутывание балканских узлов, не проявляли особой активности на просторах бывшего СССР. И если непризнанные граждане Приднестровья видели в Москве своего гаранта, то в Молдове не видели иного арбитра кроме РФ в силу прагматических причин. Но как бы то ни было, конфликтующие стороны объединяло общее понимание, что остановить военное противостояние на Днестре кроме России просто некому.

С тех пор немало воды утекло. Изменилась роль Запада, Украины, международных организаций. Для них доминирование России в миротворчестве более не является приемлемым. Внутри молдавского истеблишмента укрепилась уверенность в необходимости дистанцироваться от Москвы, хотя эта позиция и не является консенсусом. Достаточно сказать, что во время голосования по заявлению о выводе ОГРВ с территории Молдовы 21 июля 2017 года фракция социалистов в количестве 23 депутатов в знак протеста покинула зал заседаний. Молдавский президент Игорь Додон и вовсе осудил эту инициативу, охарактеризовав ее, как «очередную провокацию». В условиях парламентской республики мнение главы государства просто в силу его ограниченных полномочий не имеет решающего значения. Однако и игнорировать эту позицию, равно как и общественные умонастроения левой части молдавского электората и населения Гагаузской автономии не следует. Другой вопрос, что парламентское большинство и правительство Молдовы сегодня последовательно отстаивают идею о необходимости трансформации миротворческой операции посредством уменьшения российского влияния. Как бы то ни было, а идея солидарной ответственности конфликтующих сторон и модератора в процессе урегулирования была и остается весьма продуктивной.

Отсюда следует, в-третьих. Любая миротворческая операция не разрешает конфликт, а лишь создает условия для последующего урегулирования. Она дает шанс для конфликтующих сторон и для всех заинтересованных игроков. И если под таким углом рассматривать миротворчество на Днестре, то оно обеспечило все возможности для завершения противостояния. До 2003 года мирный процесс развивался по нарастающей линии. 20 марта 1998 года при поддержке Москвы Молдова и Приднестровье подписали «Соглашение о мерах доверия и развитии контактов между Республикой Молдова и Приднестровьем», которое предполагало целый ряд экономических мер по сближению двух днестровских берегов. В период президентства Петра Лучинского в 1997–2001 гг. представители Тирасполя участвовали в составе экономических делегаций Молдовы в различных форумах. В контексте общих устремлений по нормализации двусторонних отношений можно назвать и «Совместное заявление руководителей Республики Молдова и Приднестровья» от 9 апреля 2001 года, и протоколы о гармонизации работы правоохранительных структур, гарантиях для бизнеса, взаимном признании документов.

Пиком совместных усилий по формированию единого молдавско-приднестровского государства стал План Дмитрия Козака, известный как «Меморандум об основных принципах государственного устройства объединенного государства» (2003), отклоненный Молдовой под давлением США и их европейских союзников уже после того, как его парафировали конфликтующие стороны. Стремление Молдовы разрешить конфликт без учета особой роли России и без выдвижения какой-либо формулы, кроме унитаризма, привело к тому, что урегулирование было отброшено назад, хотя и не было полностью заморожено. После провала «плана Козака» у Тирасполя и Кишинева еще оставалась возможность достичь договоренности в рамках обсуждения т.н. «плана Виктора Ющенко» (2005). И на первом этапе дискуссии ПМР и Россия демонстрировали готовность к его принятию, несмотря на то, что проект тогдашнего украинского президента предлагал Тирасполю не статус субъекта федерации, а широкую автономию.

Однако вслед за мирной инициативой Ющенко Киев и Кишинев в марте 2006 года попытались осуществить мягкий вариант «разморозки» конфликта на Днестре. Украина начала пропускать через свою границу только те приднестровские грузы, которые были оформлены таможенной службой Молдавии. Это нарушало ранние договоренности, позволявшие для ПМР ведение собственной внешнеэкономической деятельности. Во многом именно тогдашнее решение украинских и молдавских властей подтолкнуло Тирасполь к проведению референдума об определении будущего статуса Приднестровья (он состоялся в сентябре того же 2006 года). По итогам этой кампании ПМР усилила свою «связку» с Россией, как и зависимость от Москвы в политическом и социально-экономическом отношении.

Впрочем, цепь событий 2003-2006 гг. не была серией экспромтов. Она была предопределена усилением роли США и ЕС на постсоветском пространстве, в особенности в его западной части (Украина, Молдова), а также запросом молдавской элиты на диверсификацию внешней политики в пользу расширения связей с Западом. В этом плане весьма показательно, что «могильщиком» плана по федерализации выступил Владимир Воронин, не «румынофил» и «европеист», а лидер Компартии и политик, пришедший под лозунгом вступления в союзное государство России и Белоруссии. И сегодня Игорь Додон, аттестующий себя как поборник сближения с Москвой, разделяет консенсус со своими оппонентами в Кишиневе относительно необходимости интеграции Приднестровья в состав единого государства. Нельзя сказать, чтобы президент Молдовы последовательно выступал бы и против создания совместных молдавско-украинских контрольно-пропускных пунктов, то есть практики, которая вызывает жесткое неприятие у руководства ПМР. По его словам, такие КПП не нанесут экономического ущерба Приднестровью, а «единое государство подразумевает и единые границы».

Как бы то ни было, а после 2006 года процесс мирного урегулирования вошел в состояние «застоя». У России и Запада, несмотря на готовность к взаимодействию в переговорном формате «5+2» (где «пятерка» - это страны-гаранты, посредник и наблюдатели, а «двойка» - конфликтующие стороны) и общий интерес к решению конфликта, разные видения путей продвижения к компромиссу. Для Москвы Кишинев и Тирасполь являются равноправными партнерами по диалогу, тогда как для Запада на первом месте «международно признанные границы» и территориальная целостность бывших союзных республик. В логике дипломатов США и ЕС, ПМР - «пророссийский анклав» и именно он, а также стоящая за ним Россия обязаны уступать, поскольку только такой алгоритм способен обеспечить «уважение Москвы к постсоветским реалиям», что на Западе считают гарантией от будущего российского доминирования в Евразии. Таковое рассматривается как «ресоветизация» или «восстановление империи».

Применительно к приднестровскому урегулированию это означает довольно простую вещь: формат диалога для США и ЕС видится как подстраивание ПМР под государственные цели Молдовы, а для России – как компромисс и, если угодно, взаимовыгодная сделка Кишинева и Тирасполя, но не сдача последнего первому. В контексте миротворчества на Днестре весьма показательна оценка авторов одного из докладов «Международной кризисной группы». Прекращение вооруженного конфликта в июле 1992 года, по их мнению, хотя и спасло Кишинев и Тирасполь от кровопролития, но «дорого стоило Молдове», поскольку условия мирной операции предоставили ПМР возможности для укрепления ее де-факто государственности. Заметим, что вплоть до 2006 года сам Тирасполь не пытался жестко и однозначно порвать с правовым полем Молдовы, а де-факто государственность была, по большей части, инструментом, который обеспечивал бы ПМР особый статус в рамках единого федеративного или конфедеративного государства. Но отнюдь не положение некоей «пророссийской территории», которая должна вернуться под контроль «материнского образования» как обычный молдавский регион, не переживший военного конфликта, правовых коллизий с центром, а также многих лет сепаратного существования.

Наверное, после неудачи «меморандума Козака» и «плана Ющенко» процесс мирного урегулирования на Днестре развивался бы ни шатко ни валко многие годы. В 2006-2014 гг. он пережил и стагнацию, и некоторую активизацию. Более того, в 2012-2013 гг. наметились попытки прагматизации отношений между Тирасполем и Киевом. В 2013 году Украина председательствовала в ОБСЕ, а урегулирование приднестровского конфликта было обозначено как один из ее внешнеполитических приоритетов. При этом тогда Киев проявлял готовность к кооперации с Москвой и учету российской позиции.

Однако «второй Майдан», свержение Виктора Януковича, изменение статуса Крыма и вооруженный конфликт в Донбассе существенно изменили весь контекст вокруг Приднестровья. Из страны-гаранта урегулирования Украина за три года превратилась в противника «пророссийского анклава». Ее приоритетом на Днестре стало «сдерживание сепаратистов», а не поиск компромиссного решения. На этом направлении Киев стал поддерживать и подталкивать различные молдавские инициативы, идущие вразрез с российскими интересами. В этом еще одно из многочисленных отличий приднестровского кейса. Если в Закавказье де-факто государства, пользуясь поддержкой своих патронов (России в случае с Абхазией и Южной Осетией и Армении в ситуации с НКР), ведут борьбу против интересов своих «материнских образований», то ПМР помимо неразрешенного конфликта с Кишиневом противостоит еще и союзнику Молдовы Киеву. И во многом сегодня первостепенная опасность исходит именно с украинского направления. Прежде всего, в силу большей обеспеченности этой страны различными ресурсами (военными, политическими, экономическими), а также из-за несравнимо большего значения Украины (по сравнению с Молдовой) для Евросоюза и США.

«Украинизация» приднестровского конфликта создает новые линии разлома между Россией и Западом. Она также снижает пространство для маневра в переговорном процессе и осуществлении операции по поддержанию мира. Призрак путинского «ревизионизма» застит глаза, отодвигая на второй план и эффективность приднестровского миротворчества (за 25 лет не было кровопролитий, этнических чисток, масс беженцев), и реальные достижения России за столом переговоров. В каждом де-факто образовании, тем более настроенном на сближение с Москвой, видится второй Крым. При таком наборе условий надеяться на признание каких-то российских успехов не представляется возможным. В лучшем случае могут недостаточно активно «раскачивать лодку», если понимать под этим принятие законов, деклараций, инициатив по поводу вывода ОГРВ и сворачивания миротворческой операции. Перспектива недостаточно радужная, тем паче, нынешние попытки изменения статус-кво очень похожи на тот алгоритм, который использовался Тбилиси в 2004-2008 гг. при «разморозке» ситуации в Южной Осетии.

Впрочем, в отличие от Грузии, внутри политического класса Молдовы есть противники как полной «украинизации» приднестровского урегулирования, так и открытой конфронтации с Россией. Какие бы институциональные и личные ограничители ни влияли на них, данный фактор нельзя сбрасывать со счетов. Остается робкая надежда и на прагматизм внутри ЕС. Конфликтный регион находится непосредственно на границе Евросоюза, это не относительная периферия, коей может рассматриваться Закавказье. «Разморозка» противостояния на Днестре вдобавок к уже имеющемуся противостоянию в Донбассе делает европейскую безопасность еще более уязвимой. И в этом плане, как бы странно для уха представителей ЕС это ни звучало, но действия миротворцев в приднестровской Зоне безопасности работают на европейскую безопасность, а не на ее подрыв. Сворачивание же миротворческой операции создает немало дополнительных рисков (чего стоит одна только проблема с разными юрисдикциями в Бендерах). Стоит держать в уме, что двадцать пять лет назад именно конфликт правоохранительных и властных структур при разделе общего советского имущества привел к вооруженному конфликту на Днестре.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати