29.08.2017 | Сергей Маркедонов

Армяно-российский договор: двадцать лет спустя

Двадцать лет назад, 29 августа 1997 года в Москве был подписан Договор «О дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Российской Федерацией и Республикой Армения». После прохождения ратификационной процедуры он вступил в силу в ноябре 1998 года. С того момента и по сегодняшний день положения договора являются не только основами стратегических отношений между Москвой и Ереваном. Они – важнейший элемент геополитического ландшафта Закавказья.

В дискуссиях о безопасности в Кавказском регионе, как правило, выстраивается следующая схема. Армения рассматривается как последовательный союзник России, в то время как Грузия – как ее столь же последовательный оппонент и поборник евроатлантической интеграции. Азербайджан же располагается между этими двумя крайними полюсами. Между тем, эта схема, как и всякая другая, не учитывает многочисленных оттенков.

Начнем с того, что в позднесоветский период Армения была в числе наиболее проблемных республик для союзного центра. В той системе координат она была, скорее, ближе к Грузии и республикам Прибалтики. Еще в июле 1990 года на выборах в Верховный Совет республики победу одержало оппозиционное Армянское общенациональное движение (АОД), лидер которого и будущий первый президент постсоветской Армении Левон Тер-Петросян возглавлял комитет «Карабах» и успел прославиться благодаря противостоянию с центральными властями. На этом реальная власть Компартии в тогдашней Армянской ССР закончилась. Назначение первых секретарей ЦК КПА в последний год существования единого союзного государства напоминало образ пресловутой «кувырк - коллегии». Как бы то ни было, а их полномочия перетекали к республиканскому Верховному Совету.

23 августа 1990 года именно этот орган принял Декларацию о независимости, в которой провозглашалось «начало процесса утверждения независимой государственности». Пятая статья этого документа гласила: «В целях обеспечения своей безопасности и неприкосновенности границ Республика Армения создает подчиняющиеся Верховному Совету собственные Вооруженные Силы, внутренние войска, органы государственной и общественной безопасности». В марте 1991 года Армения наряду с пятью другими республиками (Грузия, Молдова, Латвия, Литва и Эстония) не приняла участие в референдуме по сохранению «обновленного Союза ССР». И все эти процессы сопровождались многочисленными конфликтами и эксцессами вокруг военных объектов Советской армии, расположенных на армянской территории, не говоря уже об открытом вооруженном противостоянии в Нагорном Карабахе, где зачастую азербайджанские милицейские подразделения действовали по одну сторону с подразделениями внутренних войск и армейскими частями союзного подчинения.

Казалось бы, в будущем эта логика уготовила Армении роль фрондера в отношениях с Москвой. По этому пути пошла Грузия, несмотря на то, что впоследствии на смену диссиденту-националисту Звиаду Гамсахурдиа пришел экс-первый секретарь ЦК Компартии Грузии и бывший министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе. Долгое время логика «черного января 1990 года» определяла и отношения между Москвой и Баку. Опять же вне всякой привязки к тому, что во главе Азербайджана после недолгих легислатур Аяза Муталибова и Абульфаза Эльчибея оказался Гейдар Алиев, один из представителей союзного партийно-государственного ареопага.

Но в действительности с Арменией произошло нечто прямо противоположное. Вчерашние антикоммунисты, шедшие в авангарде антисоветской сецессии, взяли курс на укрепление стратегических связей с Россией. Данный тезис крайне важно подчеркнуть, поскольку в дискуссиях о российско-армянских отношениях нередко всплывает схема, согласно которой «пророссийскому» Сержу Саргсяну (а ранее Роберту Кочаряну) противопоставляются «прозападные» аодовцы и Левон Тер-Петросян. Действительно, среди бывших функционеров времен первого президента есть ярые критики России (например, экс-министр нацбезопасности и спецпредставитель главы государства по карабахскому урегулированию Давид Шахназарян). Однако стоит разделять риторику отставников и практические меры системного характера, которые были предприняты вполне конкретной администрацией. И если говорить о Тер-Петросяне (который занимал свой пост в 1991-1998 гг.), то во время его легислатуры были подписаны договоры:

- «О дружбе, сотрудничестве и безопасности» (декабрь 1991 года, хотя этот документ так и не заработал, в отличие от своего более позднего аналога),

- «О правовом статусе вооруженных сил РФ на территории Армении» (август 1992 года),

- О статусе пограничных войск РФ, находящихся на территории Армении» (сентябрь 1992 года).

Были также подписаны соглашения о сотрудничестве в сфере ПВО (ноябрь 1994 года) и договор о военной базе (март 1995 года). И на сегодняшний день 102-я база в Гюмри, если не считать российских баз в Абхазии и в Южной Осетии, – единственный военный объект РФ в Закавказье.

Но в чем причина подобной метаморфозы, которая во многом является уникальным явлением на постсоветском пространстве, где новые национальные государства, как правило, оказались не в состоянии отделить РФ и Советский Союз? Перед тем, как начать ответ на этот вопрос, заметим, что к моменту распада СССР Армения пользовалась огромной поддержкой Запада. Тот же Тер-Петросян благодаря усилиям французских правозащитных организаций в марте 1989 года стал почетным гражданином Парижа. Диплом, подтверждающий этот статус, был подписан тогдашним мэром столицы Франции, будущим ее президентом Жаком Шираком. Как верно отмечает американист Арег Галстян, «администрация президента Буша-старшего рассматривала Армению как потенциального союзника в Закавказье. Уже в 1990 году сенаторы Клейборн Пэлл и Джон Керри (будущий госсекретарь в администрации Барака Обамы - С.М.) направили официальное обращение к советскому лидеру Михаилу Горбачеву с призывом передать Карабах в состав Армянской ССР. Сенатор Пэлл во время встречи с главой советского МИДа Эдуардом Шеварднадзе высказал мнение, что советское руководство не должно позволить Азербайджану проводить дальнейший контроль над НКАО». Принимались резолюции и петиции, «карабахский вопрос» рассматривался в контексте борьбы со сталинским наследием в национальной политике, а операции советских силовых структур в Карабахе оказывались в сфере интересов конгрессменов и сенаторов.

И, тем не менее, прозападный вектор не стал путеводной внешнеполитической звездой Армении. Причин для этого несколько. Во-первых, российское руководство во главе с Борисом Ельциным дистанцировалось от союзных властей. И карабахское направление было той точкой отличия, за которую армянские власти цеплялись. Политика, как известно, искусство возможного, а до Вашингтона и Парижа было намного дальше, чем до Москвы. В сентябре 1991 года Борис Ельцин и казахстанский лидер Нурсултан Назарбаев инициировали переговоры между армянскими и азербайджанскими представителями по карабахскому урегулированию. И хотя они не принесли конкретных результатов, заявка Москвой (уже не союзной, но российской) на участие в разрешении конфликта была сделана. И с распадом СССР она была продолжена. Первого президента РФ многие критикуют за ошибки в кадровой политике. Однако приглашение на пост его спецпредставителя по Карабаху, а также руководителя российской переговорной миссии Владимира Казимирова было большой удачей. И роль, сыгранная этим дипломатом в достижении Соглашения о бессрочном прекращении огня в мае 1994 года, заслуживает особого упоминания и изучения, как профессиональным дипломатическим сообществом, так и профессиональными историками. Большей эффективности на тот момент не добился ни Запад, ни Иран. Это, безусловно, склонило чашу весов в сторону России.

Во-вторых, важную роль в формировании внешнеполитических приоритетов Армении сыграл фактор Турции. Точнее сказать, факторы. Как страна НАТО Турецкая республика была и остается такой величиной, которая критически важна для США (и Альянса в целом) на ближневосточном и черноморском направлении. Потеря Турции как союзника, не говоря уже о превращении этой страны в прямого конкурента Вашингтона, создаст целый букет проблем для американских интересов на просторах от Сирии до Украины. При этом Турция с первых дней после распада СССР обозначила Азербайджан как своего приоритетного партнера в Закавказье. В 1993 году, поддерживая Баку, Анкара закрыла сухопутную границу с Арменией. До сих пор Армения и Турция не имеют дипотношений, а во время прошлогодней эскалации в Карабахе только Анкара и Киев выступили с однозначной поддержкой азербайджанской стороны. Значимость Турции для Запада, с одной стороны, а Азербайджана для Анкары – с другой, сильно стесняют Армению в ее маневрах в отношении НАТО, США и ЕС. При том, что Евросоюз (как, впрочем, и Штаты) заинтересованы в укреплении отношений с Азербайджаном как партнером, способным пусть и не вытеснить Россию с европейских энергорынков, но создать ей конкуренцию.

В-третьих, отношения между Западом и Баку. К слову сказать, так называемый «Контракт века» был заключен между Азербайджаном и одиннадцатью крупными нефтедобывающими компаниями в сентябре 1994 года, то есть через несколько месяцев после завершения военной фазы конфликта в Карабахе. Стало ясно: от восторженности Запада «демократическими устремлениями карабахских армян» мало что осталось. Эти восторги были хороши как инструмент в борьбе с «империей зла» (или «империей Кремля», если следовать терминологии Абдурахмана Авторханова). Но после распада Союза ССР на первый план вышли прагматические интересы, в которых для Запада удержание Турции в НАТО и наращивание кооперации с богатой «черным золотом» страной на Каспии было важнее, чем исторические реминисценции и споры о правомерности решений Кавбюро ЦК РКП (б) по Карабаху. Да, сегодня западные лидеры время от времени произносят филиппики в адрес авторитарных властей Азербайджана. Но это не влияет на общий настрой касательно поддержания уровня «высоких отношений».

В-четвертых, Иран. В начале 1990-х годов Тегеран попытался внести свою лепту в процесс карабахского урегулирования. Но Закавказье для него всегда оставалось в тени интересов на Ближнем Востоке. В любом случае с самой первой минуты появления постсоветских республик по соседству Иран заявил о своей посреднической роли, но не о военных гарантиях или присутствии в Армении, которое могло бы сдерживать соседей от необдуманных действий.

В совокупности все эти факторы предопределили приоритеты Еревана и выбор в пользу сближения с Москвой. И сегодня, двадцать лет спустя, они никуда не делись и не стали менее актуальными. Отношение к России как к важному ресурсу для поддержания собственной безопасности сохранялось и при преемниках Тер-Петросяна Роберте Кочаряне и Серже Саргсяне, какими бы ни были сложными и даже неприязненными их личные отношения. И, скорее всего, новые лидеры Армении, какой бы риторикой сегодня они ни пользовались, будут придерживаться схожей линии. Естественно, не забрасывая отношения с Западом или Ираном, но и не пытаясь поставить их впереди российского направления.

То же во многом касается и России. Как бы ни пытались (и зачастую искусственно) противопоставить внутри РФ Бориса Ельцина и Владимира Путина, во многих точках преемственность между ними очевидна. Это касается и карабахского процесса, и стратегических отношений с Арменией, и крайне негативного отношения к ломке статус-кво без учета российских интересов. Попытки сломать статус-кво в Грузии привели к событиям августа 2008 года, а «контракт века» 1994 года надолго испортил отношения Баку и Москвы, они были выровнены уже с приходом к власти второго российского президента. И сегодня, спустя двадцать лет, российско-армянский договор 1997 года сохраняет свою актуальность. Нередко его критикуют за то, чего он не достиг и не предотвратил, но стоило бы, право слово, зафиксировать то, что благодаря ему удалось сделать. Во многом договор поставил препоны для более активного вмешательства Турции в этнополитические конфликты в Закавказье (чего стоят только взаимные военные гарантии Москвы и Еревана!), а также способствовал тому, что помимо Карабаха другие армяно-азербайджанские границы не стали ареной военных действий.

Конечно, остаются открытыми вопросы о качественном экономическом взаимодействии наших стран, не сводимом к дружбе олигархов и крупных компаний, о широком общественном диалоге, не ограничивающемся кооперацией чиновников и министров. Однако это означает только одно: всё не стоит на месте, а на созданном крепком фундаменте нужны новые постройки, учитывающие не только историческую память, но и новые реалии.

Сергей Маркедонов – доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати