07.09.2009 | Юрий Пивоваров

Задача интеллектуала больше, чем говорить правду

Я весьма пессимистически смотрю на возможности влияния научного дискурса и научного мышления на практическую политику. И речь здесь идет не только о России. Я думаю, что это касается, по крайней мере, и Европы. Что это сосуды сообщающиеся - безусловно, но это как-то очень сложно сообщается, а как - я не знаю. Может быть, кто-то знает, как это происходит. Конечно, есть влияние на некую среду, в которой воспитываются политики, и прочее-прочее. Но люди, слышавшие лекции Макса Вебера, привели к власти нацистов. Немецкий народ и немецкие интеллектуалы, Карл Шмитт и Мартин Хайдеггер, закричали «хайль Гитлер!». И потому я не очень верю в облагораживающее влияние философии и литературы. Страна, в которой было написано «Преступление и наказание», такое преступление и наказание показала всему миру и прежде всего себе, что волосы дыбом встают…

Главное же в том, что это два разных типа человека - занимающийся политикой и занимающийся наукой. Это не значит, что человек, который занимается политикой, не думает, но он думает о совершенно других вещах, он по-другому думает, он устроен изнутри по-другому.

Об Академии

Академия наук в том виде, в каком она сейчас, умирает. И не потому, что начальство плохое, а потому, что она соответствовала поздней советской эпохе. А поздняя советская эпоха умерла, и умирает вместе с ней и академия, как умирает вместе с ней и советская армия, и будет какая-то другая армия, как умер советский спорт, будет другой спорт, как советская эстрада умерла.Академия наук, по существу, была создана после Второй мировой войны. Она служила амбициям второй супердержавы в мире. Современному российскому государству не нужно иметь такой мощный оборонно-наступательный комплекс. Это касается и идеологических институтов - мировой экономики и международных отношений, США и Канады. Да и ИНИОНа.

ИНИОН был единственным учреждением в СССР, освобожденным от цензуры. Он должен был анализировать то, что пишется на Западе. Реферировать то, что пишется на Западе. Это было основой для контрпропаганды. Тогда власти нужна была контрпропаганда, поскольку имперские амбиции были не только военные, но и идеологические. А с другой стороны, надо было что-то интеллигенции дать, чтобы пар уходил в свисток: «Вот читайте книжки западные, пишите рефераты, мы вам будем деньги платить».

Академические институты были псевдогражданским обществом, псевдооткрытым обществом, которое формировалось еще и в киноклубах, и в редакциях журналов, и так далее. В Москве и Пи-тере проходили полузакрытые сборища для интеллигенции, где могли встречаться либеральный сотрудник ЦК КПСС из международного отдела и какой-нибудь диссидент-сионист. Они что-то обсуждали, обменивались информацией.

Сейчас совершенно другая эпоха. Я хожу - вернее не хожу, а ходил, - в администрацию президента, пытался навязывать ИНИОН: вот мы замечательные, мы то умеем, мы это умеем. Но нами интересуется только СВР. Они нашу продукцию берут.

Администрации президента, в отличие от ЦК КПСС, продукция ИНИОНа не нужна. Им совершенно не нужен, скажем, анализ того, что произойдет во Франции. А я помню восемьдесят первый год, когда Миттеран и Жискар д'Эстен столкнулись на президентских выборах.

ИНИОН написал аналитическую записку в ЦК, автором ее Игорь Бунин был, тогда прекрасный франковед. Он прогнозировал победу Миттерана. МИД, ЦК, КГБ считали, что будет Жискар д'Эстен, что социалистов, коммунистов не пустят. А автор из ИМЭМО и в будущем известный политолог на основании тех материалов, которые были в библиотеке ИНИОНа, дал ЦК анализ и написал, что будет Миттеран. А это было принципиально важно для советской внешней политики. Тогда были огромные амбиции, поэтому и Академия наук существовала. Теперь нет амбиций. Не надо, все.

Я академический человек, всю жизнь здесь прожил, и надеюсь, что и умру внутри Академии наук, и я не за то, чтобы ее разрушали, я против всех этих реформаторов, поскольку это мой мундир, моя шинель, тем более как директор института я обязан его защищать. Но я могу сказать еще раз, что это советская штука - Академия наук.

О власти

Я думаю, что сегодняшний управленческий класс примитивизировался, сузились задачи теперь не советской, а постсоветской власти. Очередные задачи постсоветской власти гораздо проще, уже, ниже, чем задачи советской власти. В соответствии с этим им и не нужна наука. Зачем им, например, вкладывать деньги в Институт Латинской Америки и Институт Африки? Да нет там у нас никаких интересов. С этим Уго Чавесом сегодня большая дружба, а завтра уже не Чавес и мы забудем про Латинскую Америку и про Африку.

Я был германистом, я перестал им быть, Гарик Бунин - франковед, он перестал им быть. Мой покойный друг, самый талантливый человек из моего поколения, Алексей Михайлович Салмин, он был талантливейший франковед, перестал им быть. Запроса нет. Социального и общественного. А раньше это было и очень почетно, и необходимо. Понятно, можно сказать, что тогда Россией не занимались. Но, тем не менее, посмотрите на очень интересную вещь: какая слабая часть в наших газетах все, что касается зарубежных дел. Какие слабые анализы, насколько провинциальным стало наше восприятие того, что происходит там. Раньше оно было заидеологизированное, это понятно, но был интерес.

И опять я связываю это с тем, что Россия не сосредотачивается. Россия сокращается, сокращается и роль ее, значение, сокращается население, мы потеряем еще территории в будущем. И мы вообще переходим в другую лигу стран, это та лига, которая не предполагает великой науки.

В поздние советские времена несколько десятилетий не было массовых репрессий и было относительное благополучие. И удалось вырастить людей более или менее неплохого управленческого класса. Идеология уже не играла для них особой роли. И люди понимали, как реально надо управлять. Что касается сегодняшней власти, то у нее даже нет задачи самовыживания, как у той.

В России возникла принципиально новая ситуация. Если раньше верхи для того, чтобы существовать, должны были эксплуатировать низы - как царизм, как советская власть, то теперь верхи не заинтересованы вообще в низах. Нужны лишь работники нефтегазовой отрасли, все эти журналисты, ученые, врачи, психиатры, артисты, шоферы, которые их возят, секьюрити, которые их охраняют, летчики, девки, которые с ними спят. Это все - да, и мы туда попали тоже.

Я не хочу сказать, что Россия исчезает. Россия спускается с одного уровня игрока на какой-то другой уровень. Это вообще происходило и с другими странами неоднократно, и, кстати, некоторые возвращались. И мы не знаем, что будет с Россией. Я не сомневаюсь в том, что Россия перестала быть какой-то мировой державой, мировым центром, и как бы там наши в Калининграде что-то ни устанавливали, какие бы дивизии ни передислоцировали, это все смешно, просто смешно.

У нынешней власти, как и у Николая II, вообще нет технологии управления большими социальными процессами, которые лишь видимой частью могут выплеснуться на улицу. Они привыкли жить - и власть, и интеллектуалы - когда эти сто с лишним миллионов вынесены за скобки, их нету.

Общество и власть должны осознавать вектор социального развития. Осознание страшных процессов, которые происходят в нашем обществе, для людей ответственных во власти, в науке, в журналистке обязательно. И не мой герой умный Солженицын говорил, что надо выйти из мировых дел, насколько это возможно, затихариться. И правильно, что надо заняться своей глубинкой. И на большее сил нет и не нужно, нужна передышка, мы надорвались. Действительно, героический двадцатый век закончился. Мы его проиграли.

Об обществе

Что касается всякого рода оппозиции, я не верю в российское общество. Оно не способно к самоорганизации. Русские люди способны к самоорганизации только на дурные темы, например, поделить бюджет. На какие-то отдельные дела способны. Но в целом я не верю ни в националистическую оппозицию, ни в либеральную, ни в левую. В России, я когда-то об этом писал, если люди уходят с умеренных либерально-консервативных позиций, они обязательно последовательно придут к русскому национал-социализму, к русскому фашизму.

И в этом смысле я очень пессимистично смотрю на российское общество. Это общество не создает партий, не создает союзов. Профсоюзы есть в этом обществе? Даже раньше при этих гнусных коммунистах работник мог сказать начальнику, что он пойдет в профком жаловаться. А сейчас нет профкома. И самого профсоюза нет, ничего нет. И никто не хочет защищать свои интересы. На самом уличном или дворовом уровне защищать свои интересы, самоорганизовываться - этого нету. В этом смысле общество импотентно.

Результат ли это советской власти или русской истории? Не знаю. Земское самоуправление, городское самоуправление было в высшей степени эффективно. Другое дело, что сейчас нельзя восстановить земства, по-тому что земства должны быть финансово самостоятельными. Сейчас никто не будет платить, потому что богатым незачем платить, а бедным нечем. Земства на этом построены, они не финансируются сверху. Сейчас это невозможно, к сожалению. Но этого нет, нет никакого стремления к самоуправлению. А ведь это же и есть общество.

Мои коллеги в журнале «Полис» описывают «Единую Россию» как партию, которая пока еще не партия, но может стать партией. Это лжецы, хотя они все профессионалы, знают по десять иностранных языков, много книг написали и прочли, но это лжецы.

Об интеллектуалах

Дpyгoe дело, что наука, конечно, развивается самостоятельно, безотносительно к тому, нужна она власти или не нужна. Все равно нельзя запретить человеку думать.

Посткоммунистические годы для российской социальной науки - а я могу говорить только о социально-гуманитарном комплексе, я не знаю точных наук, - они не прошли даром, и они не были неудачными. Я думаю, напротив, они были весьма и весьма продуктивными, и продуктивность состояла именно в том, что наука искала и нашла понятийный аппарат, концептуальный аппарат описания того, что мы называем Россией.

В советские времена таких языка и аппарата не было - просто отрывали голову за открытое самостоятельное мышление. И было влияниезападной науки, которая рассматривалась моим поколением как альтернатива марксизму. Поэтому многие люди моего поколения - моложе и старше - так и остались навсегда в рамках западных концепций. Это и понятно.

Я исхожу из того, что наука есть детище одной цивилизации - западной. Это плод развития новоевропейской культуры, то есть это уникальный плод уникальной цивилизации.

Значит, получается, что уникальная цивилизация создает уникальный инструмент для самопознания, потом этим инструментом начинают пользоваться все другие культуры и цивилизации. Здесь, как мне представляется, коса попадает на камень - это не работает. Все эти западные понятия, все эти западные концепции неприменимы к обществу не западного типа.

А сегодня-то что делать? Нужна наука. Западная подходит? Нет. А кроме западной, никакой нет. Так вот в девяностые годы и последующее десятилетие российские авторы сделали громадные шаги по осмыслению того, что у нас происходит. Открываешь какие-нибудь работы Симона Кордонского по социологии современного российского общества - соглашайся или не соглашайся, но это очень интересный подход. Или Ольга Бессонова из Новосибирска с концепцией раздаточной экономики. Я горжусь тем, что в Москве стал его печатать и помог. Покойный Ахиезер - разве он мало сделал?Можно назвать десятки имен, а кто-то более умный назовет, возможно, сотни фамилий и концепций, когда российские авторы и не попали в полон западной науки, и не скатились на какую-нибудь псевдонауку - гумилевщину или зиновьевщину. Хотя Зиновьев был гениальный человек.

Все, что остается интеллектуалу, - говорить правду. То, как ты ее видишь, то, как ты ее понимаешь, и, собственно говоря, больше ничего. Говорить и говорить правду. Но это пустые слова на самом деле. Интеллектуалы - они тоже разные, нет единого класса интеллектуалов. Я вообще не знаю, кто такие интеллектуалы. Это все, кто думает, наверное?

Мы не знаем, как наше слово отзовется. Ну, например, есть замечательная книжка недавно умершего академика Милова. Смысл этой книги заключается в том, что крепостное право - основной институт России, между прочим, наряду с самодержавием. Так Россия приспосабливалась к той природно-климатической ситуации, в которой она оказалась. Если эту книгу прочесть честно, то любой правитель или интеллектуал должен для себя сделать вывод, что Россия - это определенный тип экономического развития, определенный в том числе и климатическими условиями, традициями, и определенный тип власти, а дальше выводы могут делаться разные. Один может прийти к выводу, что надо всех мочить и устраивать здесь диктатуру и мобилизационную экономику. Другой может прийти к выводу, что, учитывая все это, надо выходить из исторически сложившейся ситуации. То есть возможна как стратегия Сталина, так и стратегия Александра II, даже если опираться на одни и те же материалы.

И вот в этом смысле задача интеллектуала больше, чем говорить правду. И больше, чем давать честные экономические и социологические данные. Интеллектуалам очень важно быть независимыми от власти. Но интеллектуал не может подстелить ту соломку, на которую общество упадет и не разобьется.

Юрий Пивоваров - доктор политических наук, профессор, член-корреспондент Российской академии наук (РАН) с 1997 года. Академик РАН с 2006-го. С 1998-го - директор Института информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН

Версия для печати