07.05.2010 | Сергей Маркедонов

Антитеррористическая борьба: эффективность вместо эффектности

В очередной раз российский государственный праздник рифмуется со страшной трагедией. 9 мая 2002 года - террористический акт во время парада ко Дню победы в дагестанском Каспийске, 9 мая 2004 года - покушение на жизнь президента Чечни Ахмада Кадырова, 1 сентября 2004 года - захват школы в Беслане. Первомай – 2010 отныне будет ассоциироваться не только с Днем весны и труда, но и со страшным инцидентом в столице Кабардино-Балкарии (КБР) Нальчике. Во время взрыва на ипподроме в столице КБР пострадали около 30 человек (не исключено, что данные будут уточняться). Среди пострадавших был ветеран Великой Отечественной войны Саидли Шибзухов скончавшийся вскоре после трагедии. Уберегся от «коричневой чумы», но погиб на российской «мятежевойне». Среди раненых в результате взрыва оказались, как действующие, так и бывшие чиновники республиканского уровня, а также рядовые наши сограждане.

В последнее время КБР все чаще попадает в фокус информационного внимания в связи с аналогичными инцидентами. По оценке заместителя министра МВД республики Наурби Жамборова, с 1995 года его ведомство потеряло в результате противодействия диверсионно-террористическим группам 67 человек. По мнению президента Кабардино-Балкарии Арсена Канокова, взрыв на ипподроме Нальчика «мог быть местью экстремистов за уничтожение главарей бандподполья и направлен на дестабилизацию ситуации в республике в период майских праздников». Напомню, что 24 марта на территории КБР был уничтожен один из наиболее авторитетных лидеров исламистов Северного Кавказа Анзор Астемиров. В кругах своих соратников Астемиров был также известен, как Сейфулла (то есть «меч Аллаха»). Это имя он принял в январе 2005 года после гибели лидера Кабардино-Балкарского джамаата Муслима Атаева (у которого был тот же «опознавательный знак»). Во многом именно с фигурой Астемирова связана дестабилизация общественно-политической обстановки в Кабардино-Балкарии. Его имя связано с такой знаковой акцией исламистов, как атака на столицу КБР 13 октября 2005 года. Но насколько возможно рассматривать первомайскую трагедию в контексте личной мести боевиков за смерть своего товарища? Нет ли в республике более серьезных предпосылок для активизации диверсионно-террористической деятельности? И если есть, то когда они стали настолько серьезными, чтобы говорить о КБР не менее часто, чем об Ингушетии или Чечне?

В начале ― середине 1990-х годов КБР многими воспринималась как оазис стабильности и безопасности на Северном Кавказе. Этот образ, конечно же, не был совсем точным. И тогда в Кабардино-Балкарии были свои эксцессы (попытки раздела этого субъекта РФ по отдельным этническим квартирам в 1991―1992 и 1996 годах, активизация националистических кабардинских настроений в связи с грузино-абхазской войной и участие добровольцев на стороне Абхазии в конфликте с Тбилиси). Однако все познается в сравнении и в динамике. На фоне погрузившейся в хаос, внутренние распри и вооруженный конфликт с Россией Чечни, осетино-ингушского конфликта в КБР было намного спокойнее. Здесь во время первой чеченской кампании отдыхали даже иностранные туристы, предпочитающие горные лыжи другим видам активного досуга. Первый президент непризнанной Чеченской Республики Ичкерии Джохар Дудаев даже называл КБР «спящей красавицей» Северного Кавказа. «Он возглавлял республику более 14 лет, считался одним из самых авторитетных региональных лидеров в России и символом стабильности на Северном Кавказе», - именно так откликнулось на отставку первого президента КБР Валерия Кокова 16 сентября 2005 года (предшествовавшей его физической смерти) влиятельное российское издание «Коммерсант-Daily».

В самом деле, этнополитическая ситуация в КБР в период президентства Кокова была целом стабильной. Однако недостатки любой системы - продолжение ее достоинств. В КБР Кокова власть была персонифицирована и сконцентрирована в руках ее президента. Ему удалось беспрепятственно выиграть президентские выборы в 1997 и 2002 гг. С середины 1990-х годов этнонациональные движения в КБР не играли сколько-нибудь значительной роли. Отсюда и не всегда своевременная реакция республиканской элиты на новые вызовы. За годы фасадной стабильности многие проблемы в этнополитической, религиозной и социально-экономической сфере (особенно земельный вопрос) не решались, нарастая как снежный ком. Одной из таких проблем стало «религиозное возрождение». Между тем лидером исламского «бума» в северо-западной части российского Кавказа являлась Кабардино-Балкария. Уже к 1994 году здесь было открыто 40 и строилось 30 мечетей, действовало около 100 мусульманских общин. Только согласно официальным данным в КБР в 2002 году было 132 мусульманские общины.

В начале 1990-х гг. как молодежное отделение Духовного Управления Мусульман (ДУМ) КБР был создан Исламский центр. В 1995 году он был зарегистрирован в Министерстве юстиции республики как самостоятельная организация. Постепенно Центр создал свою оргструктуру (совет джамаатов, Шуру - собрание молодых представителей джамаатов). В 1997-1998 г. Центр стал в оппозицию ДУМ. С 2000 года он действует без регистрации. Требовали ли все эти перечисленные выше факты быстрой и главное адекватной реакции? Безусловно. В период от начала до середины 1990-х гг. власти КБР относились к исламским организациям нейтрально или благожелательно. Но, как это часто бывало на Северном Кавказе, с появлением экстремистских течений политика властей не стала диверсифицированной, нацеленной на борьбу с радикалами, но на диалог с умеренными. А также на отсечение от подполья случайных людей. Фактически вся религиозная политика нередко сводилась к превращению МВД КБР в главного куратора конфессиональных отношений и к тотальной подозрительности к молодым посетителям мечетей. По словам российского исламоведа Алексея Малашенко, в «Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии ярлык ваххабитов часто навешивают заурядным уголовникам, чьи действия никоим образом не связаны с исламом». Каков итог? Увеличение радикальных настроений в республике, которая до этого момента не отличалась наличием массовых экстремистских воззрений. В КБР появились люди, недовольные общей ситуацией. И их настроения попытались утилизировать вожди с экстремистскими установками. Начиная с 2004 года теракты, операции по ликвидации боевиков и их вождей стали в КБР более частым явлением. Такова цена сохранения многолетнего спокойствия при отсутствии системной политики в такой сложной области, как конфессиональные отношения.

Кстати сказать, именно тогда широко известным лидером боевиком и стал пресловутый Анзор Астемиров. Его уничтожение вполне могло стать поводом для мести, однако, преступление 1 мая 2010 года имеет и другие предпосылки. Среди них, к сожалению, и многие просчеты власти, в первую очередь не очень внятное понимание идеологической мотивации боевиков, а также представление о методах борьбы с ними (конечно же, кроме «силовых»). Но каковы уроки новой трагедии в столице КБР? С нашей точки зрения, инцидент на нальчикском ипподроме показал, что ликвидации даже самых грозных лидеров диверсионно-террористического подполья - не «конец истории». Сама по себе она не принесла и не принесет прочного мира ни в КБР, ни на весь Кавказ в целом. Терроризм сам по себе не может достигать цели, если политические силы, использующие его как инструмент, будут лишены моральной легитимности. Только в этом случае люди, недовольные властью, пойдут с государством и будут рассматривать его не как меньше зло, а как партнера. Для этого терроризм нужно сделать экономически и политически нерациональным. А эта задача в рамках одной лишь «силовой парадигмы» невозможна. Террористов надо переиграть идеологически, для чего помимо «жесткой безопасности» должны быть включены механизмы «мягкой силы». Все это не означает слабости или уступок боевикам. Просто борьба с ними должна быть не эффектной, а эффективной!

Сергей Маркедонов – кандидат исторических наук, политолог

Версия для печати