23.09.2010 | Сергей Маркедонов

Кавказские взаимосвязи

Последние сентябрьские события вокруг Ингушетии и двух Осетий снова со всей очевидностью продемонстрировали, что между двумя частями Большого Кавказа (Южным и Северным) существуют прочные взаимосвязи, которые не позволяют рассматривать тот или иной конфликт, как «вещь в себе». Между тем, без учета этих многослойных и многообразных взаимосвязей адекватное понимание конфликтов и на российском Кавказе, и в странах Закавказья не представляется возможным.

Начнем наше рассмотрение с события, которое, на первый взгляд, не имеет прямого касательства к нынешней динамике на Северном Кавказе. 20 сентября нынешнего года Южная Осетия отметила двадцатилетний юбилей своей независимости. В Цхинвали, как и полагается в данном случае, отправилась представительная российская делегация. На этот раз в ее составе был президент Ингушетии Юнус-бек Евкуров. В ходе своего пребывания на территории частично признанной республики Евкуров сделал важное заявление для журналистов: «Мы планируем в ближайшей перспективе подписать соглашение с Южной Осетией о взаимном сотрудничестве и в дальнейшем активно работать в этом направлении». При этом такое соглашение касается не только социально-экономических сюжетов (в этом плане двум потенциальным подписантам похвастать особенно нечем), но и вопросов безопасности. Именно этот тезис Евкурова вызвал в его республике, мягко говоря, неоднозначную реакцию. На этот раз дело не ограничилось «дежурными выступлениями» оппозиционеров. Среди критиков республиканского президента оказался и его советник по вопросам взаимодействия с общественными организациями Аслан Коздоев. К оценкам президентского советника, а также стилю его критики мы еще вернемся. Все это крайне важно для нашего понимания осетино-ингушских отношений в частности, и российской национальной политики на Кавказе в целом.

Пока же обратимся к тому имиджу, который Южная Осетия имеет в ингушском обществе. Повторимся, лишь только на первый взгляд, это образование не имеет отношения к процессам на Северном Кавказе. В действительности же с конца 1980-начала 1990-х гг. эта республика сыграла определенную роль в развитии осетино-ингушского конфликта (первого вооруженного противостояния, также «пятидневной войны» внутри России). Начнем с того, что волнообразный рост радикального грузинского этнонационализма привел к дискриминации осетинского населения внутри Грузии. Оказавшись перед сложным выбором, многие этнические осетины покидали места своего проживания (не столько в Южной Осетии, сколько во внутренних областях Грузии) и перебирались в «братскую республику» по другую сторону Кавказского хребта. На Северном Кавказе (кстати, не только в Ингушетии, но и в самой Северной Осетии) всех осетин из Грузии стали называть упрощенно «кударцы» (или «южные осетины»), хотя исторически это слово применялось для идентификации жителей только Кударского ущелья и смежных с ним территорий на северо-западе современной Южной Осетии. В начале 1990-х гг. беженцы из Грузии составляли 16% всего населения Северной Осетии. Это, естественно, не могло не вызвать социальную и политическую дестабилизации. Крах советской экономики, наплыв большого количества негородских жителей в самую урбанизированную республику северокавказского региона. И все это на фоне поднимающегося осетино-ингушского конфликта из-за Пригородного района. Естественно, многие «кударцы» стали легкой добычей для националистов, которые пытались обратить их фрустрации и травмы себе на пользу. В итоге, массовое участие «южных осетин» в «пятидневной войне» 1992 года. В Ингушетии до сих болезненно вспоминают участие югоосетинской «бригады Ир» (в реальности, это, конечно же, не была бригада в классическом армейском понимании) в событиях в Пригородном районе. На долгие годы «кударцы», обосновавшиеся в Пригородном районе, стали неким недобрым символом в Ингушетии (по разным оценкам сегодня их численность там составляет порядка 7, 5 тыс. человек). В этой связи неслучайно, что в августе 2008 года единственная республика, которая не принимала беженцев из Южной Осетии, стала Ингушетия. Ингушских голосов не было в ладном хоре обличителей Михаила Саакашвили. Не то, чтобы в маленькой республике все с симпатией относились к грузинскому президенту, а потому, что логика «враг моего врага- мой друг» здесь вполне привычна (как, впрочем, и повсюду на пространстве бывшего СССР). Красноречивыми являются сделанные в августовские дни 2008 года заявления многих жителей Ингушетии. Процитирую лишь некоторые из них: «Теперь Россия жалеет Южную Осетию, но не ингуши, которые все очень хорошо помнят [события 1992 года – С.М.]», «Из нескольких тысяч беженцев из Южной Осетии сделали катастрофу, а когда из Пригородного района выдавили 60-70 тыс. ингушей, то это не посчитали катастрофой, и об этом никто не трубил как сейчас. Жители же Южной Осетии проживали здесь и так с 1992 года. Северная Осетия вселила их в дома изгнанных ингушей».

В этой связи та реакция, которая последовала на заявления Евкурова, не выглядит неожиданностью. Добавим к этому, что поездка ингушского президента в Южную Осетию (и его заявления) прошли на фоне такого трагического события, как теракт во Владикавказе (9 сентября 2010 года). Не разбирая детали этого инцидента, зафиксируем лишь наиболее значимые для нашего анализа тезисы. Северная Осетия на общем региональном фоне имеет важные отличительные черты. С одной стороны, эта республика, как и соседние субъекты РФ (Ингушетия, Кабардино-Балкария, Чечня) часто попадает в информационные сводки о терактах или диверсиях. Но с другой стороны, необходимо принять во внимание, что эта республика фактически не имеет своего собственного мощного радикального подполья, сравнимого по ресурсам и по потенциалу с кабардино-балкарским, ингушским экстремистским движением, не говоря уже о чеченском или дагестанском. Сообщения о наличии на североосетинской территории радикальных исламистов время от времени появляются, однако здесь для такого движения нет мощных корней. В случае с Северной Осетией можно, скорее говорить об «экспортном варианте» исламского экстремизма. Эта ситуация имеет свои объяснения, но на них мы не будем останавливаться подробно. Для нас гораздо важнее зафиксировать, что нынешняя угроза накладывается в общественном сознании на до конца не разрешенный конфликт с соседней Ингушетией. И хотя надо признать, что обе республики сделали немало для преодоления вражды и ненависти (соглашения декабря прошлого года), однако многое еще не завершено. И в первую очередь, речь идет о массовом сознании. Так вот это самое сознание прочно увязывает теракты и исламистское подполье с ингушами и Ингушетией (хотя мусульмане есть и среди осетин). А теперь добавим сюда временное совпадение (теракт в столице Северной Осетии прошел сразу же после трагической бесланской годовщины и в канун мусульманского праздника Ураза-Байрам). Как следствие, всплеск антиингушских настроений и рост «оборонительных» высказываний в СМИ. 15 сентября 2010 года в Северной Осетии проходит митинг против террора, который в соседней республике воспринимается весьма настороженно (в митинге участвует много молодых людей, требовавших усиления административного контроля на межреспубликанской границе). Свою «солидарность» с Северной Осетией проявил и заметитель главы администрации президента Южной Осетии Константин Пухаев, слова которого мгновенно процитировал сайт «Ингушетия.org» (слова о невозможности возвращения ингушских беженцев и о закрытии административной границы). Впоследствии Пухаев дал разъяснения относительно своей позиции (он не выступает против открытых границ, он - за качественный административный контроль).

Однако неприятный след в общественном мнении уже Ингушетии остался. Отсюда и та резкость, которую позволил себе советник Евкурова Аслан Коздоев: «Я ингуш, в первую очередь, притом до мозга костей. И у меня свои представления о ценностях». Неприятие Коздоева вызвала и мотивация ингушского президента, который, по его мнению, поступил, как «как солдат России, а не правитель ингушей». Что в этой связи можно сказать? То, что и президент Ингушетии, и глава Северной Осетии должны быть не правителями ингушей или осетин, а, в первую очередь, гражданами России. Если потребуется, то и ее солдатами. Дико представлять себе ситуацию, при которой чернокожего мэра столицы США (а эта позиция замещается чернокожими, составляющими в Вашингтоне более 60%) призывали бы стать «правителем афроамериканцев». И это, не говоря уже о президенте Бараке Обаме. И если бы такую ситуацию мы могли бы с Вами представить, то США, как государство, а американцы, как нация давно бы исчезли с карты мира. Между тем цвет кожи мэра не мешает городским властям способствовать освоению белым населением районов, где доминируют «цветные» (афроамериканцы и латиноамериканцы). Потому что есть прагматичное понимание того, что сегрегация напрямую вредит и социально-экономическому развитию, и единству нации. И там, где еще вчера (весна 1968 года) проходили расовые погромы, царило запустение и криминал (район Columbia Heights), строятся и открываются супермаркеты, отели, восстанавливаются театры. И как следствие, снижается уровень преступности (сравните рейтинги Вашингтона начала 1990-х годов, когда его называли “The Murder capital of the USA” и сегодняшние). Разве в Ингушетии или в Северной Осетии нет представителей других этнических групп кроме титульных? Разве эти республики «этническая собственность»? Наверное, эмоциональные мотивы Аслана Коздоева по-человечески можно понять. Но почему же, отринув эмоции не посмотреть на эту проблему, так сказать, в зеркальном отражении?! Коздоев пишет, что он «ингуш до мозга костей». Отлично! Только его оппонент Константин Пухаев, наверное, считает себя «осетином до мозга костей». Также как и участники митинга от 15 сентября, требующие усиления контроля над административной границей. И если Коздоева не пугает противопоставление этнического начала государственному (а разве он сам не является гражданином РФ?), то многих осетинских чиновников не пугает закрытие границы с соседней республикой (имеющей одно и то же согражданство с Северной Осетией) и превращение ее в своего рода межгосударственный рубеж. Не пугает их и гуманитарное образование, основанное на идее «векового противостояния» с ингушами. Что получается в сухом остатке? Пролонгация конфликта, укоренение вражды, заведение ситуации в полный тупик. При всем при этом непонятно, где здесь российская власть? Занятая борьбой за «Стратегию-2025» и создание предпосылок для стремительного роста валового регионального продукта (чем Вам не коммунизм к 1980 году), Москва снова пропускает новые всплески ксенофобии (со всех сторон) и не пытается системно проводить политику по развитию и укоренению идей (и практик) гражданской нации. И уж, конечно, никто не берется за формирование системной общекавказской политики, которая включала бы в себя в качестве составных элементов и Северный Кавказ, и Закавказье. Между тем, ни в одном другом регионе СНГ внутренняя политика РФ и внешнеполитические аспекты ее безопасности не сходятся друг с другом так близко. Когда же, наконец, Москва во всеуслышание объявит, что она не за осетин или за ингушей, а за равные гражданские и политические права всех ее граждан вне зависимости от этнической принадлежности? Когда сможет реально эти права гарантировать? Наверное, тогда, когда вместо новой «Продовольственной программы» она возьмется за реальную стратегию развития Кавказского региона и страны в целом.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати