20.10.2010 | Сергей Маркедонов

Война символов

Политическая борьба, особенно если она происходит в обществах с неустоявшейся («переходной») идентичностью, является противостоянием символов. Очередной трагический инцидент в столице Чечни Грозном вписывается в эту схему. 19 октября 2010 года в результате атаки на здание республиканского парламента погибли три человека (один из них гражданское лицо), ранено 17 человек. Погибли и три боевика, выполнявшие террористическую акцию. О дерзости этого нападения (атаковано уже не родовое село президента, а парламент, который фактически является департаментом принятия законов президентской администрации и расположен не где-то на «выселках», в в столице Чечни) уже написаны тома. И еще будут написаны. Но хотелось бы обратить внимание на исторический контекст, в котором грозненская атака была предпринята.

За несколько дней до террористической акции в Грозном с большой помпой прошел Всемирный конгресс чеченского народа. На этом форуме (который в свою очередь проходил вскоре после практически одноименного конгресса в варшавском пригороде Пултуске под знаменами Ахмеда Закаева) присутствовали представители чеченских диаспор из 25 стран. Организаторы грозненского Конгресса продумали многие детали для того, чтобы доказать, что их мероприятие намного более ценно, чем эмигрантские посиделки героев вчерашних дней. Рамзан Кадыров был избран Генеральным секретарем Конгресса, то есть фактически он формализовал свои претензии на роль общенационального лидера всех чеченцев. Данный форум был по определенным соображениям выгоден и Кремлю. Во-первых, с его помощью он продолжал лепить виртуальный образ «мирного Кавказа», а во-вторых, демонстрировал, что реальная сила «чеченского мира» находится не в Лондоне и не в Варшаве, а в Грозном, который контролируется Москвой. После атаки 19 октября в эту благостную картинку придется вносить серьезные коррективы. Абсолютизм чеченского Генсека уже не кажется таким уж абсолютным. Конечно же, в условиях «контролируемой демократии» многие факты удастся микшировать, но многие слишком очевидны, чтобы замалчивать их.

Неизбежно возникает вопрос о том, кто стоял за спинами участников акции в Грозном. В МВД Чечни вскоре после трагического инцидента дали свою версию. Там сообщили, что атаку на парламент предприняли люди, подчиняющиеся Хусейну Гакаеву. Пока никто ответственность за акцию не взял (не исключено, что к моменту выхода статьи это уже будет сделано). Но как бы то ни было, а к господину Гакаеву следует присмотреться внимательнее. Незадолго до грозненского теракта он вышел из подчинения Доку Умарова (эмира виртуального «Эмирата Кавказ»). Он же считается организатором еще одного знакового нападения- атаки на родовое село Рамзана Кадырова Центорой 29 августа нынешнего года. Означает ли разрыв с Умаровым возвращение к «ичкерийской идее»? Наверное, кто-то хотел бы так. Не зря же Ахмед Закаев после скандального форума в Пултуске заявил о своей готовности к кооперации с противниками Умарова. Как говорится, враг моего врага мой друг. Вряд ли командиры «новой генерации» будут в восторге от сотрудничества с политическим пенсионером, уже давно ставшим профессиональным эмигрантом и реально не имеющим серьезного влияния на республику. Но если отбросить эмоции, то той части подполья, которая отошла от Умарова, нужна будет какая-то идея, а сами они «практики» диверсионно-террористической войны, а не теоретики (не «моджахеды будущего», то есть не идеал «Аль-Каиды», которая считает, что настоящий исламист должен в совершенстве знать не только «азбуку боя», но и исламскую теологию). И «ичкерийская идея» может оказаться востребованной. Не исключено, что она будет в каком-то мутированном виде встроена в исламистскую риторику (тот же Гакаев сотоварищи не объявляли о полном разрыве с идеологией «Эмирата»). И за этими идеологическими поисками российская власть должна следить особо пристально, так как все это будет требовать поиска новых методов противоборства (все-таки есть робкие надежды, что власть примется за решение этой проблемы). Однако как бы то ни было, а идее Кадырова о всемирном чеченском лидерстве брошен серьезный вызов. Самый серьезный после августа нынешнего года. И стоит заметить, что такого рода вызовы стали бросаться ему чаще обычного. Одно дело, когда правозащитники из «Мемориала» с математической дотошностью фиксировали, что число терактов после отмены КТО растет (хотя кто бы сомневался, что сама отмена- это не более, чем пиаровская акция). Другое дело- дерзкие нападения на родовое село или один из символов республиканской власти.

В этой связи снова (как и в августе 2010 года) встает вопрос о выгодах и издержках политики «чеченизации власти». Наверное, можно было бы согласиться с тезисом о том, что в обществе, пережившем конфликт, невозможна реализация смелых демократических или либеральных проектов. И, возможно, концентрация всех властных ресурсов в руках одной группировки могла бы оправдываться ее эффективностью в деле «замирения региона». До поры до времени так оно и было. Но сегодня очевидно уже любому неангажированному наблюдателю, что издержки от «приватизации республики» Кадыровым и его командой становятся все более высокими, чем приобретенные выгоды. Мир в Чечне не наступает. В этом плане красноречивы свидетельства депутатов из Свердловской области, которые в составе делегации побывали у коллег из республики (слава Богу, никто не погиб!). Вот что рассказал в интервью «Газете. Ру» заместитель председателя областного собрания уральского региона Анатолий Сухов: «Мы вышли из комнат и сидели в коридоре без окон, который не простреливался. К нам пробрались бойцы чеченского ОМОНа и взяли в кольцо. Когда они начали выводить нас из здания, одного из бойцов ранили. Сначала в ногу, и он отстреливался уже с земли, а потом в руку. Мы его перевязывали потом в своей комнате». Если это «мир» и «устойчивое развитие», то, вероятно, необходимо поискать более удачные определения для слова «война» или «конфликт». И все это на фоне (как мы уже писали выше) роста террористической кривой (о чем регулярно сообщают эксперты «Мемориала», и пока их никто из официальных лиц предметно не опроверг). В итоге мы получаем концентрацию власти в руках политической группы, реализующей свой национально-государственный проект за счет российского бюджета, но не решающий в действительности важнейшую национальную задачу для страны - интеграцию Чечни.

Нетрудно предугадать, что после грозненской трагедии в интернете (особенно в блогосфере) поднимется девятый вал выступлений по поводу того, что проблемную республику надо отделить поскорей от России (интеллектуалы могут вспомнить практику «отделения» в случае с Малайзией и Сингапуром). Однако Кавказ- это не Юго-Восточная Азия. Нестабильная республика, не имеющая никаких государственных и правовых устоев и расположенная географически в центре Кавказа, не принесет долгожданной стабильности России. Фактически опыт такой сецессии (разве что формально не признанной) уже был в 1991-1994 и 1996-1999 гг. И новая сецессия такой мир не принесет. Дело же не в территории, как таковой, а в развитии страны в целом. Точнее в развитии негативных социальных болезней, которые делают востребованными экстремистские идеи (религиозные или националистические). С отделением Чечни салафитские настроения вряд ли автоматически уйдут из КБР, КЧР и даже Ставрополья (между тем в восточной и южной части края таких настроений предостаточно). Никуда не денется и этническая конфликтность. Учитывая же тот факт, что такой уход будет воспринят как прецедент и доказательство слабости государства, никто не даст гарантию, что такая борьба не будет перенесена куда-то в более спокойные уголки России. В начале 1990-х гг. ведь и КБР называли «спящей красавицей» Кавказа. Да и Ставрополь воспринимался тогда, как аграрная окраина страны и никак не воюющий фронтир. Таким образом, сценарий «бегства от Кавказа» следует признать вредным со всех точек зрения (и идеологической, и практической). Впрочем, тот уровень управленческого «мастерства», который нам показывают ежедневно власти, делает такой сценарий не таким уж фантастическим, поскольку с каждым днем для реализации интеграционных стратегий возможностей все меньше.

Между тем, вопрос о Кавказе не является чем-то уникальным. Соединенные Штаты за свою историю переживали много проблемных этносоциальных «волн», которые заставляли государство сдавать крайне сложные экзамены по предмету «интеграция». Замкнутые ирландские, итальянские, еврейские общины (с высоким уровнем непотизма, неформальных связей и криминала, низким уровнем IQ, неуважением к праву и непомерными амбициями) вызывали у Вашингтона сильную головную боль. В 1968 году «негритянский вопрос» ставил страну на грань реального раскола (и не только по линии «черный-белый»). После убийства Мартина Лютера Кинга военнослужащие армии США, представляющие разные расовые группы шли друг против друга «стенка на стенку». И делали они это даже во время военных операций во Вьетнаме. Сам же Вашингтон (всего в нескольких блоках от Белого дома) выглядел ничем не лучше Грозного в 1990е гг. (следы от пожаров во время расовых волнений). Но где теперь «ирландский вопрос» (особенно после того, как выходец из этой общины Джон Кеннеди стал президентом США)? Где теперь «итальянский вызов»? Где вопрос о «еврейской замкнутости»? И даже негритянская проблема (достаточно посмотреть на нынешнего президента) выглядит уже не столь политизированной. Хотя в социальном плане она остается крайне сложной, но и здесь есть динамика. Политические идеи «африканской солидарности», разделения страны по принципу цвета кожи остаются уделом маргинальных интеллектуалов (типа Луиса Фарахана), а основным вопросом является именно стратегия социально-экономического развития (бедные кварталы, не имеющие инфраструктуры, но богатые криминальными традициями). Спору нет, в США есть широкий слой «профессиональных» борцов с «белым расизмом», которые борются с ним даже там, где его уже нет. При этом они громко обличают правительство и критически трактуют американскую историю ничуть не хуже наших северокавказских «борцов с имперским наследием». Однако (и это факт принципиальной важности) они не видят для себя иного отечества, кроме США.

Сталкивались ли Штаты с необходимостью насилия для решения проблем интеграции? Бесспорно, и это насилие проводилось там, где оно было оправдано. Но всем этим проблемам не давали просто вариться в собственном соку. Никому в Вашингтоне и в голову не пришло бы покупать Мартина Лютера Кинга или Малькольма Икса бюджетными вливаниями для «удержания под контролем» протестного движения или ограничивать свою политику контактами только с официальными лидерами негритянского движения. А потому помимо «жесткой силы» был задействован мощный арсенал «мягкой силы» (спорт, наука, образование), которая реализовывалась при этом в жестких идеологических рамках (приоритет национального, то есть гражданско-политического над расовым, этническим). Вот этой самой идеологической определенности и внятности российской власти очень не хватает, как и понимания того, что деньгами все вопросы не решаются.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Версия для печати