13.12.2010 | Сергей Маркедонов

Конфликтный юбилей

После того как «WikiLeaks» опубликовал новую порцию секретных дипломатических материалов об августовской войне 2008 года, споры о том, кто первым нажал на спусковой крючок, возобновились.

Нельзя сказать, чтобы данные публикации кого-то переубедили. Те, кто был сторонником, условно говоря» «грузинской версии», нашли аргументы для доказательства своей правоты. Так, известный публицист Тенгиз Аблотия опубликовал статью под говорящим названием «WikiLeaks против «спящего Цхинвала»». По его словам, «пришла помощь, откуда не ждали», поскольку теперь «развеян миф о спящем Цхинвали», подвергнутом обстрелу грузинскими войсками. В ответ на статью Аблотия вышел текст югоосетинского публициста и правозащитника Алана Парастаева «WikiLeaks против «мирного Тбилиси»», в котором на основании тех же материалов скандально известного проекта доказывались совсем иные тезисы…

При этом защитники своих старых подходов пытались «подстроить» новые материалы под заданные схемы. Например, в записках американского дипломата Джона Тефта говорится о том, что силовая реакция Тбилиси была мотивирована провокациями не Москвы, а южных осетин. Когда же в программе на Радио «Свобода», посвященной публикации секретной дипломатической переписки, этот факт был предъявлен известной журналистке Юлии Латыниной (которая доказывала первичность российских силовых действий), она без тени сомнений заявила, что это никак не противоречит ее прежним построениям.

Между тем, спор о том, кто первым начал в 2008 году, уводит нас в сторону от понимания динамики кавказских конфликтов. Ведь та же самая проблема Южной Осетии, которая два года назад стала едва ли не центральным пунктом международной повестки дня, не возникла в одночасье. В этой связи обращение к истокам одного из евразийских этнополитических конфликтов (естественно речь идет не о политизированном обращении к античным и средневековым временам) чрезвычайно важно, так как позволяет нам уйти от упрощенной оценки сложного политического процесса. Представим даже себе, что «грузинская версия» августовских событий справедлива, и Москва нажала «спусковой крючок» 6 или 7 августа. Что это меняет, по сути? Ведь даже если мы признаем ответственность России в августе 2008 года, как большую по сравнению с ответственностью Грузии, то это никоим образом не отменяет всей предыстории конфликта, которая развивалась, начиная с 1989 года, когда Южная Осетия впервые выдвинула требование повышения статуса до уровня автономной республики. И на этом пути многие конкретные шаги Грузии носили, прямо скажем, катастрофический характер, нанеся грузинской государственности ущерб гораздо больший, чем действия российских войск в Южной Осетии и за ее пределами (Гори, Сенаки, черноморское побережье) в 2008 году.

Одним из наиболее катастрофических действий Грузии стало решение 11 декабря 1990 года об отмене югоосетинской автономии. Истоки этого решения надо искать в событиях ноября 1989 года. 10 ноября 1989 года совет народных депутатов Юго-Осетинской автономной области в составе Грузинской ССР принял решение о ее преобразовании в автономную республику (то есть выравнивании ее статуса до положения Абхазии и Аджарии, двух автономных республик в составе советской Грузии). Казалось бы, в этом требовании не было никакого «сепаратизма». На целостность Грузии никто в Цхинвали не покушался, предполагалось лишь повышение правового положения автономной области до АССР. Однако и это требование вызвало жесткое неприятие в Тбилиси. И после того, как Верховный Совет Грузинской ССР признал эту цхинвальскую инициативу неконституционной, активисты и лидеры грузинского национального движения предприняли попытки «силового давления» на строптивых югоосетинских «бунтарей». Более 15 тысяч грузинских активистов совершили «поход на Цхинвали», чтобы провести там митинг и воздействовать тем самым на общественное мнение. В результате произошли первые кровавые эксцессы, которые способствовали радикализации позиций двух сторон. После грузинского «марша на Цхинвали» югоосетинское движение начало требовать уже большего, создания собственной союзной республики в составе «обновленного СССР». Таковая республика была провозглашена 20 сентября 1990 года (с этого времени в Южной Осетии этот день отмечают, как день независимости). В ноябре же 1990 года Чрезвычайная сессия Совета народных депутатов заявила о том, что Южная Осетия должна стать самостоятельным субъектом подписания Союзного договора. После того, как 9 декабря 1990 года прошли выборы в Верховный (уже не областной Совет) Юго-Осетинской Республики Грузия не нашла ничего лучшего, чем отменить автономию вообще. День 11 декабря также ознаменовался не только спорным политико-правовым решением, которое отменяло для целой области политическую и правовую субъектность, но и межэтническим столкновением (в нем погибло 3 человека). После этого в Цхинвали был введен режим ЧП. Грузино-осетинский конфликт приобретал все более зримые очертания.

Впрочем, и решение от 11 декабря 1990 года не было первой трагической ошибкой в цепи других шагов новой Грузии. В июне 1990 года Верховный Совет Грузии признал незаконными все правовые акты и договоры, заключенные после 1921 года. По Конституции Демократической Республики Грузия 1921 года Юго-Осетинская автономия в виде области или республики не предусматривалась. В августе 1990 года был введен запрет на участие региональных общественно-политических сил в выборах в грузинский парламент, что закрывало дорогу к участию в общегрузинской политике осетинскому движению «Адамон ныхас». Таким образом, грузинские руководители в значительной степени сами провоцировали осетинский сепаратизм, исключая лидеров Южной Осетии из республиканского политического процесса, низводя их до положения маргиналов.

Южная Осетия в отличие от Абхазии стала сепаратистской территорией вынужденно. Автор настоящей статьи не раз называл осетин «сепаратистами поневоле». В отличие от абхазских интеллектуалов и представителей общественности Абхазской АССР в Южной Осетии не было мощных всплесков недовольства против пребывания в составе Грузии. Массовая память о трагических событиях 1920 года была мобилизована только в конце 1980-х гг., когда в братской республике советского Закавказья восторжествовал грузинский радикальный этнонационализм. До этого о той трагедии писали и говорили, прежде всего, как о преступлении грузинского меньшевистского правительства, деяния которого не распространялись на весь грузинский народ. Большая часть осетин проживала за пределами Южной Осетии (около 100 тысяч человек). В самой автономной области проживало порядка 63, 2 тыс. человек осетин. Как правило, представляя свой взгляд на межэтнические конфликты в постсоветской Грузии, Тбилиси постоянно апеллирует к проблеме беженцев из Абхазии, но фактически замалчивает исход осетин из Грузии в начале 1990-х годов. Сейчас численность осетин, по оценкам различных наблюдателей, в «собственно» Грузии составляет менее 30 тыс. чел. Об их реальном положении трудно судить, поскольку независимый этнополитический мониторинг в местах их проживания систематически не проводится. Доверять же заявлениям официального Тбилиси о соблюдении прав и свобод осетин - граждан Грузии в полном объеме сегодня нет никаких оснований. Как бы то ни было, в советский период в Юго-Осетинской АО существовало больше национальных школ, чем в Северо-Осетинской АССР в составе РСФСР.

Казалось бы, с началом процесса национального самоопределения, а затем и при распаде Советского Союза, образовании независимой Грузии именно в Южной Осетии у Тбилиси были все шансы на поддержку проекта грузинской государственности. Однако грузинские лидеры, претендовавшие на роль создателей грузинского национального проекта, сделали все от них зависящее, чтобы проиграть эту борьбу. Во-первых, они выдвинули абсолютно неприемлемый в условиях полиэтничного Кавказа лозунг обеспечения грузинской «этнической безопасности», иногда звучавший, как проблема защиты «этнической чистоты». Однако и после первой войны (а за 17 лет Южная Осетия пережила три вооруженных противоборства: январь 1991 - июнь1992 гг., август 2004 г. и август 2008 г.) у Грузии все же оставались надежды на возвращение бывшей автономии. В отличие от ситуации в Абхазии Южная Осетия не знала изгнания грузинского населения. Здесь вплоть до августа 2008 года сохранялось совместное проживание грузин и осетин. В Конституции непризнанной Южной Осетии грузинский язык был признан в качестве миноритарного. Перестрелки, блокады и провокации прекратились. На «замороженной фазе» конфликта удалось достичь относительного мира. Между Тбилиси и Цхинвали до 2004 года действовало прямое автобусное сообщение, существовали рынки (Эргнети), где грузины и осетины совместно торговали.

Тбилиси и Цхинвали пошли на взаимное признание автомобильных номеров. Надо сказать, что в послевоенных условиях основой экономики территории с «отложенным статусом» была контрабанда, в которую были вовлечены представители обеих этнических групп. Однако эта теневая экономика накрепко привязывала Южную Осетию к Грузии. Она же, пусть и неформально, формировала взаимное доверие двух конфликтовавших общин. Более того, за 12 лет был наработан значительный позитивный потенциал в процессе мирного урегулирования. Во-первых, миротворческую миссию несли совместно грузинский и российский батальоны. Во-вторых, были подписаны важные документы, обеспечивавшие реабилитацию конфликтной территории. Среди них особенно важны Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте от 16 мая 1996 года и Российско-грузинское межправительственное Соглашение о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев от 3 декабря 2000 года. Но приход к власти Михаила Саакашвили и его демонстративное желание решить проблему, «не ожидая сто лет», окончательно похоронили надежды на выигрыш плебисцита о доверии грузинскому национально- государственному проекту. Возобновление насилия летом 2004 года открыло прямой путь к истории, описанной в документах «WikiLeaks», и не только.

Между тем, кроме грузин и осетин в событиях 1990 года был еще один игрок - союзный центр, который «проспал» этнополитический кризис, оказался не готов действовать в роли эффективного посредника и миротворца. Провал этой миссии сильно способствовал тому, что с двух сторон укрепились позиции радикалов. И сегодня не только Тбилиси и Цхинвали, но и Москва должна посмотреться в зеркало 1990 года. И делать это следует по многим причинам. Во-первых, надо грамотно извлекать уроки из действий грузинского руководства. Крайний этнический национализм и стремление «создать Грузию для грузин» похоронили надежды на независимую Грузию, имеющую в своем составе Абхазию и Южную Осетию. Если в 2010 году российская политика скатится к лозунгу «Россия для русских» страну ждет схожий результат. Таким образом, власти должны поставить заслон не только национализмам этнических меньшинств, но и этническому национализму большинства. Во-вторых, пассивность в деле разрешения конфликтов, которую демонстрировал союзный центр, свойственна, увы, и нынешним действиям РФ на Северном Кавказе. Та же ситуативность, та же работа в стиле «пожарной команды». Ни должной профилактики, ни стратегического предвидения. Таким образом, и для российских политиков и экспертов изучение событий двадцатилетней давности имеет практическую (а не только академическую) полезность.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США

Версия для печати