01.02.2011 | Сергей Маркедонов

Россия и постсоветское пространство: наследие Бориса Ельцина

1 февраля 2011 года первому российскому президенту Борису Ельцину исполнилось бы 80 лет. Сегодня об этом человеке и политике трудно писать объективно, не поддаваясь эмоциям. Для одних с именем Бориса Николаевича Ельцина навсегда будут связаны победа над КПСС, утверждение в нашей стране демократических принципов организации власти и демократических свобод. В самом деле, когда еще в нашей истории глава государства добровольно (а не по решению Пленумов ЦК КПСС или волею «уставшего караула») оставлял высший пост, переходил в категорию «пенсионеров российского значения»? Кто из лидеров России (в разных формах ее государственного бытия) сохранял не только жизнь своих оппонентов, но и возможности для их политической деятельности? Кто из лидеров России приносил публичное покаяние и признавался в собственных ошибках? Для других имя Ельцина будет ассоциироваться с распадом Советского Союза, военной кампанией в Чечне, провалами в социальной политике, экономическими трудностями и шоком либерализации.

Рискну предположить, что стратегические споры о Ельцине прекратятся лишь тогда, когда Россия окончательно преодолеет свой главный кризис. В данном случае речь идет не об экономике (переход от экспортной модели к высоким технологиям) и не о «борьбе с бедностью». Россия должна выйти из идентификационного тупика, понять, наконец, свое место в мире, разобраться в себе. Когда современная Россия прекратит рассматривать себя как обломок СССР, как «пасынка беловежского сговора», сможет начать реализовывать национал-демократический проект (что уже сделали все страны Восточной Европы и даже некоторые из бывших союзных республик), тогда имя Ельцина займет положенное ему место. Это будет место учредителя современного Российского государства, которое создавалось в противовес советской политике и КПСС как системе государственной власти и управления.

В 1991 году, когда все это начиналось, у России фактически не было своего государственного аппарата, своих спецслужб, дееспособной армии. Мало кто помнит (или просто не хочет помнить) сейчас, что во время первых вспышек массового насилия в Чечне (сентябрь 1991 года) у российских властей не было в распоряжении сколько-нибудь адекватных инструментов для наведения элементарного порядка. Российские автономии активно участвовали в «параде суверенитетов». Даже Северная Осетия, традиционно считавшаяся форпостом России, в июле 1990 года поучаствовала в нем. Новой России никто не делал подарков – ни вчерашние союзные республики, ни мировое сообщество. России приходилось вести жесткую борьбу за свой выход на международную арену. И эта борьба происходила в условиях агонии союзного государства, стремительного роста этнонационализма в СНГ и внутри России.

Уже стало трюизмом сравнивать период «ельцинского хаоса» со временем «путинской стабилизации». Однако анализ реальных фактов, а также учет того коридора возможностей, в котором действовал Ельцин, позволяет говорить, что первый президент России был адекватен вызовам начала 1990-х гг. Более того, он был эффективен в решении стоявших перед ним задач. Во многом благодаря Ельцину Россия не повторила балканского опыта. По словам известного историка и эксперта по российским и постсоветским проблемам Анатоля Ливена, «перед распадом Советского Союза большинство западных обозревателей в частных беседах предсказывали, что советский истеблишмент и русский народ скорее погибнут в смертельном бою, чем позволят Украине и другим республикам, входившим в состав СССР, стать независимыми государствами. Ничего подобного не произошло». И не произошло это во многом благодаря твердой позиции Бориса Ельцина, который решил не искать легких путей в разрешении споров с вчера еще «братскими республиками».

На наш взгляд, справедливо мнение главного редактора журнала «Россия в глобальной политике» Федора Лукьянова: «Всемирно-историческая заслуга ельцинской России состоит в том, что становление новых государств проходило относительно мирно. По крайней мере, по сравнению с тем, как это могло происходить, устранись Москва полностью от тогдашних процессов или, наоборот, попытайся слишком грубо в них вмешаться. Там же, где междоусобицы не удалось избежать, российское участие в итоге способствовало прекращению кровопролития. Об этом стоит помнить тем, кто клеймит Россию за имперские амбиции, отказывая ей в какой бы то ни было позитивной роли».

В период «провалов и ошибок» России времен Ельцина, во-первых, удалось добиться безъядерного статуса для Украины, Казахстана и Белоруссии. И эта «невидимая победа» российской дипломатии далась не так легко, если вспомнить ядерные претензии Киева и Минска в начале 1990-х годов. В США и в странах Европы распада СССР ждали с ужасом, опасаясь, прежде всего, неконтролируемого распространения советского ядерного арсенала. И Россия Ельцина решила эту проблему, естественно, безо всякой благодарности извне.

По словам Анатоля Ливена, «не успел Советский Союз развалиться, как на Западе зазвучали голоса влиятельных политиков, которые с упорством, достойным лучшего применения, продолжали следовать привычным стратегическим курсом, нагнетая обстановку при помощи устоявшихся идеологических клише. Их главная (и, по существу, единственная) мысль состояла в том, что постсоветской России, как и прежнему Советскому Союзу, присущи неизбывные империалистские поползновения, помноженные на агрессивность». Между тем ельцинская Россия, в отличие от Сербии, не стала проводником «черного передела» межреспубликанских границ. Это спасло нас от полномасштабных кровопролитных столкновений с Украиной за Крым и Донбасс, а с Казахстаном – за Северный и Восточный Казахстан (дореволюционную "Южную Сибирь"). Россия не стала вести территориальные тяжбы с Латвией и Эстонией, в которых также существовали крупные русские общины – в Даугавпилсе и в Нарве соответственно. И это второе значительное достижение на счету политики Ельцина в «ближнем зарубежье».

В-третьих, именно Россия в первой половине 1990-х годов без помощи США и Европейского союза остановила 6 вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР. Грузино-осетинский и молдавско-приднестровский конфликты были остановлены летом 1992 года, грузино-абхазский конфликт и внутригрузинская гражданская война – осенью 1993 года, армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха – в мае 1994 года, гражданская война в Таджикистане – в 1997 году. Более того, в Таджикистане именно Россией была предложена эффективная модель постконфликтного урегулирования. Что же касается ситуации «замороженных конфликтов», то благодаря российским миротворцам порядка 50 тысяч грузин смогли вернуться на абхазские земли, а территории Южной Осетии и Приднестровья обошлись без крупных этнических чисток и депортаций. Заключенные ельцинской Россией договоренности: Дагомысское соглашение 1992 года по Южной Осетии, Московское соглашение по Абхазии 1994 года, Московский меморандум 1997 года по Приднестровью – позволили наладить миротворческий процесс и создать предпосылки для мирного урегулирования. Мир в Нагорном Карабахе на сегодняшний день мир держится на одном единственном основании – Соглашении о прекращении огня, достигнутом при решающей роли ельцинской России. В Карабахе и семи оккупированных районах вокруг него нет миротворческих сил. Кроме Соглашения 1994 года, никто из коспонсоров мирного процесса до сих пор не смог придумать новые механизмы обеспечения безопасности.

При Ельцине миротворческий процесс (в отличие от сегодняшнего дня) прогрессировал. В мае 1996 года был подписан «Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте», а в феврале 1997 года – «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в места прежнего проживания в Южной Осетии и во внутренних районах Грузии». Был создан спецкомитет по возвращению беженцев. Продолжением ельцинской дипломатии стало российско-грузинское межправительственное соглашение 2000 года о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев (из которого Тбилиси сегодня хочет в одностороннем порядке выйти). Что же касается Приднестровья, то вслед за Меморандумом 1997 года было подписано «Соглашение о мерах доверия между Республикой Молдовой и Приднестровьем» (20 марта 1998 года), а также принято «Совместное заявление по вопросам нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» (16 июля 1999 года). Другой вопрос, что в силу разных обстоятельств эти соглашения и договоренности так и не смогли заработать в полную силу.

В эпоху Ельцина российское доминирование на постсоветском пространстве было практически официально признано американской и европейской дипломатией. При этом, самой России в течение 1990-х годов удавалось сохранять имидж страны, которая намного дальше других стран СНГ продвинулась в области демократических преобразований (личные свободы, федерализм) и реформировании экономики. Отсюда и взгляд на Россию как на «ворота в Европу» (и на Запад вообще). В 1991 году Россия, победившая ГКЧП фактически в одиночку, имела мощный ресурс для упрочения такого представления о своей роли. И, наконец, тогда у России не было реальных политических конкурентов (и даже претендентов на подобную роль) среди постсоветских государств.

Россия Ельцина умела вести в СНГ диверсифицированную политику. Не отказываясь от поддержки непризнанных государственных образований (не с целью аннексии, а ради обеспечения безопасности российского Северного Кавказа), Москва, тем не менее, могла сотрудничать с Грузией, включая и военную сферу (а до 1998 года и охрану границ). Пожалуй, единственным серьезным проколом политики Ельцина на Южном Кавказе стал Азербайджан. Первый президент России оказался не слишком гибким в своих личных отношениях с Гейдаром Алиевым. Борис Николаевич и в середине 1990-х гг. видел в президенте Азербайджана экс-первого заместителя предсовмина СССР и соратника Брежнева.

Таким образом, говорить о том, что «ельцинская политика» в СНГ была сплошной цепью отступлений, несправедливо, а точнее – просто некорректно. В то же время, не следует и идеализировать курс первого президента России. Именно в ельцинский период в российской политике на постсоветском пространстве были сформированы неадекватные подходы и представления, которые после 2000 года получили гипертрофированное развитие. Прежде всего, следует упомянуть «комплекс распада Советского Союза». Постсоветская российская элита (и при Ельцине, и при Путине) рассматривала распад СССР не как образование нового Российского государства, а как историческую трагедию. В этом плане Владимир Путин и его команда ничего нового не привнесли. Россия и в 1990-е годы, и после 2000 года воспринималась значительной частью собственной элиты как государство, не являющееся самодостаточным. Отсюда конъюнктурный характер российских действий в СНГ, а также широкое использование постсоветской политики на внутриполитическом рынке (постоянные апелляции к Союзу с Белоруссией и другим интеграционным проектам).

Российская политика в СНГ воспринималась и воспринимается как исправление «беловежской вины». Вместо размежевания советской и российской политики руководство новой России взяло на себя «советское бремя». Отсюда же и ставка на советский запас прочности во взаимоотношениях с новыми национальными государствами, а также взгляд на СНГ как на «геополитическую собственность» России. Стремление к сохранению status quo стало восприниматься как главная цель российской стратегии.

Однако, главное, чего Ельцин сумел достичь, – это создание новой российской государственности. Первый президент России при этом попытался отмежеваться от СССР. Увы, это размежевание получилось неполным. Главная задача национал-демократической революции августа 1991 года оказалась выполнена не до конца. В истории часто бывает так, что отец-основатель какой-либо идеи не доживает до ее окончательной реализации.

Сегодня тем гражданам страны, которым дорога память об учредителе новой России, надо общими усилиями продолжать начатое Борисом Николаевичем дело. Нам необходимо обрести Родину, почувствовать себя гражданами России, страны, которая избавила мир от коммунистической диктатуры. Где была бы свобода стран Балтии и их европейская и натовская «прописка», если бы не жесткая позиция российского лидера в 1991 году? В холодные январские дни 1991, когда Запад был достаточно пассивен по отношению к событиям в Литве и Латвии, Россия (и ее лидер) поддержала чаяния тамошних борцов за независимость.

В нашей стране, как никогда ранее, актуально осмысление политического наследия Бориса Ельцина и реализация заложенного в нем национал-демократического проекта – создания новой России, сильной и свободной. Такой, каким был первый ее президент.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра международных и стратегических исследований (Вашингтон, США), кандидат исторических наук

Версия для печати