29.03.2011 | Сергей Маркедонов

Изменчивая популярность

Доверяет ли население Ингушетии своему президенту? Этим вопросом озадачился журнал «Дош», который провел в этой северокавказской республике социологическое исследование. Издание, возникшее в 2003 году, выходит 4 раза в год (существует и интернет-версия) и позиционирует себя, как «первый кавказский независимый журнал». Хотя мы можем отметить определенные акценты издания на правозащитной тематике и ситуации в восточной части российского Кавказа.

В течение десяти мартовских дней организаторы соцопроса на условиях анонимности побеседовали с жителями шести населенных пунктов Ингушетии. Всего было опрошено полторы тысячи респондентов. Им было предложено ответить на вопрос: «Кому из руководителей Ингушетии Вы доверяете больше: Руслану Аушеву, Мурату Зязикову или Юнус-беку Евкурову?» Таким образом, издание попыталось выстроить своеобразный рейтинг популярности трех управленцев, которые руководили республикой, начиная с февраля 1993 года.

Напомню, что Ингушетия в процессе распада СССР стала первым вновь образованным субъектом России. До начала процесса «укрупнения регионов» в декабре 2003 года это был уникальный случай в российской практике. В итоге после разделения Чечено-Ингушетии на две отдельных республике на ингушской территории в качестве временных органов власти действовали сначала районные советы народных депутатов и объединенные съезды депутатов всех уровней, затем полпреды президента и Верховного Совета и институт главы «временной администрации». Закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации» был принят в июне 1992 года. Следовательно, пост президента республики появился здесь позже, чем у соседей, в феврале 1993 года, когда в ходе первой избирательной кампании победу одержал Руслан Аушев. Тогда он набрал 99, 94%. В это сегодня трудно поверить, но тогдашний результат был вовсе не тем, что сегодня политологи и публицисты описывают, как «кавказский феномен». За Аушева голосовали по большей части не в силу благотворного действия административного ресурса. Впрочем, об этом немного позже. Во главе Ингушетии этот человек находился до апреля 2002 года, когда его сменил Мурат Зязиков. И если в 2002 году он был избран на пост президента, то после отмены прямых выборов глав субъектов РФ был наделен доверием главного избирателя - главы Российского государства. 31 октября его сменил Юнус-бек Евкуров. Интересная деталь. Все три руководителя Ингушетии до своей деятельности во главе республики были служилыми людьми. Руслан Аушев и Юнус-бек Евкуров вышли из военной среды, а Мурат Зязиков нес службу в рядах ФСБ (в 1996-2002 гг. занимал пост заместителя начальника управления по Астраханской области).

Каким же выглядел рейтинг трех руководителей Ингушетии согласно данным соцопроса, проведенного «независимым кавказским журналом»? Перед тем, как интерпретировать итоги исследования представляется важным отметить, что в условиях нерегулярного (а к тому же зачастую в условиях отмеченной нерегулярности непубличного) изучения северокавказских регионов материалы журнала «Дош» представляют большой интерес. По словам главного редактора издания Исрапила Шовхалова, итоги «замеров» были для него неожиданными. Большинство респондентов выразили свое доверие первому президенту республики Руслану Аушеву (81,8%). Второе место получил Мурат Зязиков (9,5%) и только третье нынешний глава Ингушетии Юнус-бек Евкуров (8,7%). «Удивила нас не высокая степень доверия первому президенту Аушеву, о нем давно известно, что он - самый популярный ингушский политик.

Удивляет резкое, почти сокрушительное падение доверия к нынешнему главе Ингушетии Евкурову, который по части симпатий населения уступил даже своему предшественнику Зязикову»,- резюмировал Исрапил Шовхалов. Впрочем, это разочарование фиксировалось в последнее время и по другим источникам. Многие правозащитники, юристы и общественники, еще вчера рукоплескавшие третьему президенту Ингушетии, кто жестко, а кто аккуратно стали переходить в оппозицию его курсу. Делалось это иногда публично, иногда менее открыто. В личном общении и в переписке автору настоящей статьи также приходилось сталкиваться с позицией представителей интеллигенции, которую можно определить, как «разочарование». В пользу этой версии говорит и проведение несанкционированной акции 23 марта 2011 года, которая была жестко пресечена правоохранительными структурами. Вспомним, что одной из причин жесткой критики предшественника Евкурова Мурата Зязикова было как раз нежелание последнего вести диалог с оппозицией и правозащитниками. При этом в качестве аргумента выдвигалась жесткая (порой на грани конспирологических теорий риторика второго президента Ингушетии). С приходом Евкурова, казалось, начинает возобладать новый стиль в общении власти и общества. Однако мартовская акция вызвала эффект déjà vu. Та же жесткость власти (Евкуров назвал участников акции «проходимцами») и та же резкость в оценках со стороны оппонентов главы республики. Но насколько серьезны подобные тенденции? Стоит ли впадать в алармизм при оценке социологического рейтинга (притом, что на всякий рейтинг можно найти альтернативные измерения), а также на основе серии публичных и личных заявлений? Как вообще оценивать нынешнюю ситуацию в республике, когда после двух с половиной лет работы уже невозможно перекладывать вину исключительно на предшественников?

На сегодняшний день можно практически со стопроцентной уверенностью сказать? «медовый месяц» между властью и обществом в Ингушетии закончился. Впрочем, не сегодня это произошло. Началось это практически сразу же после того, как Кремль принял кадровое решение по замене Зязикова на Евкурова. Новый назначенец федеральной власти на фоне имевшейся турбулентности рассматривался в Ингушетии почти, как мессия. В этой связи любое слово Евкурова о готовности к разговорам с правозащитниками, а также публичное признание существования таких проблем, как коррупция, незаконные похищения и дискриминация оппозиции рассматривалось как радикальная общественно-политическая «перестройка».

Вспомним (хотя эти политика несравнимы ни по масштабу стоящих перед ними задач, ни по управленческому весу) тот восторг, который тогда еще советский народ испытывал к Михаилу Горбачеву, а «дорогие россияне» к Борису Ельцину. Здесь срабатывал принцип «от противного». Любой «иной» воспринимался по сравнению с предшественником, как воплощенное добро. И если уж не уходить далеко от Ингушетии, то появление на горизонте Мурата Зязикова в 2002 году в республике многими также воспринималось, как благое явление. От Аушева, которого в 1993 году народ, травмированный последствиями осетино-ингушского конфликта, едва ли не внес во власть на руках, к 2002 году уже порядком устали. Тогда генерал из ФСБ многим виделся, как желанная «железная рука» и олицетворение порядка. После июньского нападения боевиков Шамиля Басаева на Карабулак и Назрань многие в республике были искренне готовы вручить ему и Москве, стоящей за ним ярлык на «генеральную уборку» территории. Когда же выяснилось, что методы этой «уборки» вместо чистоты приносят серьезные издержки, снова возросла популярность Аушева. До той степени, что появились группы его сторонников, начался сбор подписей «за великое возвращение». Когда же таковое не состоялось (по какой причине - отдельный вопрос), Евкуров в массовом и в интеллигентском сознании был наделен и всеми качествами «воображаемого Аушева», и имманентно позитивными признаками «новой метлы» (в этом плане, и русские, и ингуши мало чем отличаются друг от друга). При этом каждый ждал от него чего-то своего. И жесткости в вопросе о Пригородном районе, и напористости в отношениях с федеральным центром, и непримиримости к коррупционерам, и внимания к правозащитникам, и смелости в борьбе с боевиками. Однако философия «Агафьи Тихоновны» нереализуема не только в формате гоголевской пьесы. Политик действует в соответствие с имеющимся у него ресурсами, а не только благими пожеланиями тех, кем он пытается управлять.

И здесь мы на примере Евкурова увидели, сколь много сложных головоломок приходилось ему за два с половиной года решать. Здесь и выбор между общегосударственными установками и республиканскими интересами (а также представлениями о том, что такое «правильные республиканские интересы»). Здесь и балансирование между местной и центральной бюрократией, и необходимость введения борьбы с боевиками в правовое русло. Очевидно, что коррупции в Ингушетии не нанесен смертельный удар. Активность боевиков продолжается, в то время, как проблема похищений не остается разрешенной. Что можно было бы отнести в актив третьего руководителя республики? Наверное, отказ от максималистской планки в вопросе о Пригородном районе. Евкуров отказался от территориальных претензий к соседней Северной Осетии, но не от возвращения вынужденных переселенцев (в прессе их часто именуют беженцами) к местам их проживания. Казалось бы, гражданский подход вытесняет этнический, можно только приветствовать данное начинание. Однако в Ингушетии (это можно рассматривать, как один из северокавказских парадоксов) правозащитное сообщество и те, кто пытается позиционировать себя, как «демократы» в этом вопросе представляют более жесткие и непримиримые подходы. Компромиссы видятся, как «сдача», «уступка своей земли». Национальная травма, помноженная на негативную историческую память? Конечно! Догматизм? Не без этого! Но в совокупности это работает против «популярности» Евкурова, хотя и его предшественники Аушев и Зязиков были вынуждены отказываться от максималистских установок и вести переговоры с Владикавказом. Так первая совместная «бумага» по вопросу беженцев была подписана Аушевым и первым президентом Северной Осетии Ахсарбеком Галазовым еще в марте 1993 года.

Не только вина, но и беда третьего руководителя Ингушетии в том, что коррупция на территории республики имеет не только местное, но и столичное происхождение. Наверное, это не снимает с Евкурова всей ответственности за ситуацию. Более того, в отсутствии видимых результатов борьбы с коррупцией можно усмотреть важную причину снижения его изначальной популярности. Но без понимания общероссийских корней северокавказской коррупции вряд ли разговор об улучшении ситуации в самом проблемном регионе страны имеет практический смысл. То же касается и вопроса о введении необходимой и оправданной антитеррористической борьбы против радикального подполья в правовые рамки. Эта задача также не может быть решена в одиночку региональным руководителем, ибо вопросы национальной безопасности по определению относятся к общегосударственной политике.

Однако сколько бы мы ни пытались найти «объективные» причины, объясняющие неудачи (как минимум, простои) в политике Евкурова, нельзя не заметить, что его риторика со временем стала действительно меняться. И меняться кардинально. Если в первое время президент Ингушетии пытался выработать новый политический язык, то сегодня он все чаще повторяет словосочетания из старого словаря. Словаря, который ранее уже создавал немало проблем для его предшественников. Видна и усталость третьего руководителя Ингушетии, его собственное разочарование в возможности (и необходимости) иных подходов к работе. Ведь куда проще наклеить ярлык оппоненту, упростить проблему, переложить вину на третьи лица. В этой связи для главы республики важно не стать заложником собственных разочарований и собственной же усталости. Иначе социологические цифры могут стать предметом далеко не одних лишь научно-публицистических упражнений. Нарастание проблем с легитимностью власти намного серьезнее! От этого разочарования просто так не убежишь.

Впрочем, свои выводы из социологии от журнала «Дош» было бы полезно сделать и представителям общественного и правозащитного движения Ингушетии. Вряд ли завышенные ожидания и вера в чудо способствуют продвижению в решении проблем. Напротив часто они ведут к завышенным же разочарованиям, фрустрации, от которой один шаг до радикальных максималистских позиций. Перед тем же, как сделать этот шаг надо помнить о социальной и политической ответственности за дополнительное раскачивание лодки. В любом случае жесткая критика (если она ответственна) должна предполагать и наличие серьезных проработанных альтернатив.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США

Версия для печати