02.08.2011 | Сергей Маркедонов

Для кого заиграет «заезженная пластиника»?

Приближается третья годовщина «пятидневной войны». События 2008 года серьезно повысили геополитическую «капитализацию» Большого Кавказа. Именно здесь впервые с момента распада Советского Союза произошел пересмотр границ между его бывшими республиками. События «горячего августа» заметно ускорили процессы интернационализации Кавказского региона. Здесь мы можем отметить и активизацию турецкой политики, и большее внимание со стороны Европейского Союза (во многом принятие программы «Восточное партнерство» было ускорено благодаря пяти авгутовским дням). Прямое столкновение Москвы и Тбилиси стало причиной самого жесткого со времен окончания «холодной войны» противостояния Москвы и Запада. Однако в отличие от тех времен в этот раз конфликт был не столько идеологическим, сколько столкновением интересов (хотя с обеих сторон были лица, желающие интерпретировать двусторонние проблемы именно в таком ключе). Как бы то ни было, но и сегодня отзвуки тех баталий слышны в политической риторике различных заинтересованных игроков.

Свидетельством этого интереса стала резолюция Сената США, принятая 29 июля 2011 года. В этом документе американские сенаторы выразили поддержку территориальной целостности и суверенитета Грузии, а также обратились к России с требованием выполнить договоренности и прекращении огня, подписанные в августе 2008 года (и дополненные в сентябре того же года). При этом территории Абхазии и Южной Осетии были названы «оккупированными». Реакция на принятую резолюцию бюыла вполне ожидаемой. Полная поддержка со стороны Тбилиси (где июльский документ уже сравнили с позицией Вашингтона в отношении прибалтийских республик в период «холодной войны») и жесткое неприятие со стороны Москвы. МИД РФ назвал сенатскую резолюцию «заезженной пластинкой», а также плодом пропагандистского пиара Грузии и правовой некомпетентности американских законодателей. Между тем, сенатская резолюция интересна не только в контексте пропагандистской борьбы. Вообще трудно отрицать, что любой политический документ несет в себе родовые черты пропаганды. Разве не было ее в думском заявлении «О политике РФ в отношении Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья» от 21 марта 2008 года? Намного важнее понять, чем и как мотивировано подобное решение, а также к каким возможным последствиям оно может привести? Почему заиграла «заезженная пластинка»? И кто будет главным слушателем этой музыки?

Наблюдая за крайне эмоциональной реакцией российского МИД, трудно отделаться от впечатления, что решение американских сенаторов в определенной степени стало неприятным сюрпризом для Москвы. Однако данный экспромт был слишком хорошо подготовлен, чтобы удивляться чему бы то ни было. В самом деле, внешнеполитическим «коньком» нынешней администрации США стала «перезагрузка». Риторика Обамы и представителей его команды была чрезвычайно далека от мессианства столь характерного для предшествующего президента. Сегодня реалистические мотивы в Белом доме и в Госдепе намного сильнее. Но все это не означало (и не означает) полного разрыва с подходами «неоконов». Для американского политического сообщества (и республиканского, и демократического) в отношении к России характерен консенсус по некоторым позициям. И главная среди них- недопущение превращения РФ в эксклюзивного держателя акций на постсоветском пространстве. Если угодно, в полицейского на территории бывшего СССР. Ведь даже во всех знаковых комментариях официальных представителей Вашингтона, посвященных «перезагрузке» отмечалось, что потепление двусторонних отношений не означает того, что США готовы признать некую «сферу особых интересов» Москвы в Евразии. Эта неготовность в свою очередь строится на двух основных идеологических «подпорках». Во-первых, усиление России в постсоветских республиках видится, как возрождение СССР (страны, которая была в годы «холодной войны» главным противников Штатов). Во-вторых, такое усиление рассматривается, как важный элемент в укреплении авторитарных тенденций внутри самой РФ. Насколько обоснованы подобные выводы? Риторический вопрос. Слишком уж много здесь откровенных натяжек и передергиваний. История последних двух лет убедительно доказала, что отсутствие российского влияния где-либо в Евразии отнюдь не является синонимом демократии. Взять хотя бы «нейтральный Туркменистан» или Узбекистан, который не раз поворачивался к Москве спиной. Или хотя бы все хитросплетения российско-белорусских отношений. Мы не раз видели, как жесткая антироссийская риторика «батьки» не сопровождалась никакой внутриполитической либерализацией. Но политический дискурс- это не академическая наука. Он живет по своим правилам и законам. И чтобы менять их, с этими фобиями и стереотипами нужно работать.

Надеяться, что они отпадут сами по себе, не представляется возможным.

Как бы то ни было, а путь к конкретной сенатской резолюции от 29 июля начался, как минимум, год с небольшим назад. Почему мы берем именно эту дату? 4-5 июля прошлого года состоялся визит госсекретаря США Хилари Клинтон в страны Южного Кавказа. Наиболее содержательной (с политической точки зрения) была грузинская часть этого турне. Тогда в Тбилиси госсекретарь США заявила: «Мы хотели улучшить отношения с Россией и даже достигли определенного успеха. Перед миром много вызовов и объединение усилий необходимо. В то же время мы продолжим оказывать сопротивление России в тех вопросах, в которых не соглашаемся, и Грузия находится среди этих вопросов». Это заявление было сделано Клинтон после периода некоторого «затишья» в отношениях между Вашингтоном и Тбилиси. Впрочем, это «затишье» было использовано оппонентами нынешней администрации республиканцами для жесткой критики Обамы за его «робкую» политику на постсоветском направлении. Достаточно почитать прессу опаределенной направленности того времени, чтобы понять: демократы должны были либо полностью игнорировать этот сегмент американского общественного мнения, либо учесть его, сыграв на площадке «новых демократий». Наверное, можно упрекать действующую администрацию в конформизме и неготовности ломать устоявшиеся стереотипы. Но произошло то, что произошло. Не будем забывать, что в ноябре 2010 года (то есть в скором времени после визита Клинтон в страны Кавказа) в США прошли промежуточные выборы, в результате которых демократы потеряли 64 места в нижней палате Конгресса и 7 в верхней. Это также весьма способствовало тому, что постсоветские фобии вернули немного утраченные позиции внутри американского истеблишмента. Показательно в этой связи, что соавторами текста июльской резолюции Сената были сенатор-демократ Джин Шахин и сенатор-республиканец Линдси Грэм (оба этих политика возглавляют двухпартийную «целевую группу» по Грузии).

Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и активную пиаровскую, пропагандисткую и лоббистскую деятельность Грузии. Начиная с весны 2010 год, официальный Тбилиси немало потрудился над тем, чтобы признание абхазской и югоосетинской независимости было бы компенсировано другим признанием- «оккупации» грузинских территорий. «Оккупацию» признали парламенты Литвы, Румынии, Европейский парламент, а также парламентские ассамблеи НАТО и Совета Европы. В этом плане позиция США не была чем-то совершенно неожиданным. В одной точке сложились сразу несколько обстоятельств. Во-первых, непростая внутриполитическая ситуация и, как следствие необходимость игры на площадке оппонента. Во-вторых, «календарные обстоятельства». О сенатской резолюции официальный Тбилиси активно говорил еще в ходе визита спикера национального парламента Грузии Давида Бакрадзе в Вашингтон в сентябре прошлого года. Но в канун годовщины «горячего августа» документ по Грузии имел больше возможностей для поддержки. В-третьих, заинтересованность в грузинском военном участии в Афганистане. В-четвертых, невозможность признать правоту России и ее доминирующую роль в республиках бывшего СССР. При этом, будем реалистами, на расклад сил на Большом Кавказе это вряд ли повлияет. От того, что Сенат США признал Абхазию и Южную Осетию «оккупированными территориями» у Грузии не появятся дополнительные возможности для их возвращения. Что же касается российско-американских отношений, то при всей их сложности, у Москвы и Вашингтона есть немало общих тем, к развитию которых и у РФ, и у США есть свой интерес. Наверное, через 5 или 6 лет реакция Москвы на признание факта оккупации будет не столь эмоциональной. В конце концов, стратегический партнер Вашингтона Турция как-то живет с периодическими обострениями дискуссии о признании геноцида армян, равно как и с тем, что США признает «территориальную целостность» Кипра.

Что же касается слушателей «музыки» с «заезженной пластинки», то ими, в первую очередь будут грузинские граждане. Михаил Саакашвили и его команда таким образом подслащивают пилюлю от горького поражения трехлетней давности. Отправляется мессидж: «Запад с нами! Рано или поздно мы все вернем, так как Россия в дипломатической изоляции!». В условиях отсутствия ресурсов, хотя бы отдаленно сопоставимых с российскими возможностями, Тбилиси может работать на двух направлениях. Одно из них, «северокавказская карта» опасна и для самой Грузии. Второе- борьба дискурса «оккупация» против признания выглядит более привлекательной. Впрочем, слушателями сенатской «пластинки» будут и многие представители политического и экспертного сообщества на Западе (и прежде всего, в США). Здесь есть понимание, что 3 года назад Россия смогла одержать верх. Не исключено, что этот успех был тактическим, время покажет. Но и сегодня, как бы то ни было, события 2008 года выглядят, как победа Москвы и демонстрация неготовности Запада защитить своего союзника. В этом плане признание «оккупации», а также борьба за Соглашения августа-сентября 2008 года (плохо проработанные и юридически противоречивые) является своего рода компенсаторным механизмом. Как говорится, не получилось на поле брани, получится в медийном пространстве и на дипломатическом уровне. И здесь представителям России надо бы хорошо понимать, что стратегические позиции одними лишь танками не выигрываются. «Жескую силу» необходимо закреплять «умной силой», с чем у Москвы сегодня явный дефицит.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон, кандидат исторических наук

Версия для печати