21.12.2011 | Алексей Макаркин

Через год после Манежки

Год назад на Манежную площадь вышли фанаты и националисты. Одна часть общества восприняла эту акцию с тревогой, другая – с надеждой. Однако с тех пор позиции националистов в российском обществе не усилились – напротив, последние события свидетельствуют об их слабости. На следующий день после митинга на Болотной, акция националистов, проведенная на том же месте, собрала несколько сотен человек (меньше, чем митинг «Яблока», проведенный там же через неделю). И хотя националистический идеолог Егор Холмогоров сравнил их с тремястами спартанцами, это была лишь хорошая мина при плохой игре. Ведь лидеры звали своих сторонников не в Фермопилы сражаться с полчищами Ксеркса, а на санкционированный московский митинг, который власти не собирались разгонять. Митинг, проведенный в субботу на Пушкинской площади другой организацией националистов, «Народный собор», также привлек несколько сотен человек.

Проблемы националистов носят хронический характер. По своему неумению договариваться друг с другом они обходят даже либералов, также известных массой внутренних противоречий. Интереснее, однако, другое. Либерал может долго находиться в оппозиции – он по своей природе скептик и критик, которому свойственна ирония – как наступательная, так, часто, и защитная. Националисту в оппозиции быть некомфортно, он ассоциирует себя с государством и ищет любые возможности взаимодействия с ним. Занятно, что Александр Проханов в 90-е годы некоторое время выпускал газету «Завтра» как орган «духовной оппозиции», но, в конце концов, переименовал ее в «газету Государства Российского» (тогда националисты напрашивались в союзники Коржакову в борьбе против Чубайса). Его патетика обычно более совместима с государственной пропагандой, чем либеральная ирония. Либерал, включаясь в систему пропаганды нелиберального режима, перестает быть либералом. Националист, совершая то же действие, остается националистом.

Другое дело, что националист, вступая в отношения с властью, мечтает о партнерстве, о роли Каткова при Александре III. Власть же после 1917 года если и относится благожелательно к националистам, то лишь как к клиентам, которые должны действовать в жестких рамках. В советское время им позволялось участвовать в организации празднования 600-летия Куликовской битвы, но не публиковать свои работы в самиздате (даже с «государственнической» критикой либеральных диссидентов). Сейчас им можно существенно больше, но и запросы выросли неизмеримо. Одно время у власти были планы выстроить более тесные отношения с националистами как с «антиоранжевой» силой (вспомним первый «Русский марш»), но афронт с «Русским образом» сломал эти планы. Лидер этой «лояльной» и «конструктивной» организации оказался близким другом находившегося на нелегальном положении убийцы Маркелова и Бабуровой.

После «манежки» националисты пытались пролоббировать идею регистрации собственной политической партии, но в Кремле решили иначе – неформальное табу на расширение узких рамок партийной системы отменено не было. Видимо, свою роль сыграла не только сравнительно недавняя история с «Русским образом», но и более старая и громкая – с «Родиной», прошедшей путь от политтехнологического кремлевского проекта до «отвязавшейся» партии с голодающими на Охотном ряду лидерами. Поэтому ведение агитации среди националистического электората было разрешено опытнейшему в этих вопросах и многократно доказывавшему свою лояльность Владимиру Жириновскому.

После этой неудачи часть националистов стала эволюционировать в сторону большей критичности в отношении власти. К ним относится, например, Константин Крылов, добившейся возможности выступить на Болотной площади, но не слишком благожелательно встреченный аудиторией. И упомянутый выше Холмогоров, который публично отрекся от прежней верности коррумпированной власти и стал сторонником некоего демократического национализма. И многие другие. Некоторые же националисты продолжают прежние игры – например, митинг «Народного собора» прошел под «антиоранжевыми» лозунгами, а одним из его участников был конспиролог Николай Стариков, ранее заявивший, что обличавшие фальсификаторов выборов ролики являются фальшивкой.

Но возможности сотрудничества с либеральной оппозицией даже у оппозиционной части националистов крайне ограничены. Националистическая «правозащита» заключается нередко в защите убийц, получивших длительные сроки лишения свободы за преступления на национальной почве. На счету одной из таких группировок – 27 убийств. В то же время Михаил Ходорковский для них – преступник, организатор заговора против великого государства. Либералы настаивают на равноправии людей разных национальностей и толерантности – это слово для националистов является ругательным, и они настаивают на отмене 282-й статьи УК для разрешения ксенофобской пропаганды. Либералам свободные выборы нужны для внедрения цивилизованных правил игры в российскую политику, националистам – для прихода к власти и создания «русского режима». Даже ситуативные коалиции по консенсусным «общедемократическим» вопросам (например, отношению к прошедшим выборам, необходимости перехода к выборности губернаторов и Совета Федерации) крайне затруднены, свидетельством чего является неудачная попытка националистов сорвать митинг на проспекте Сахарова 24 декабря посредством направления конкурирующих заявок на организацию митингов.

И, наверное, самое главное. Если власть боится народа, а либералы колеблются между боязнью и надеждой, то националисты народ любят. Но народ идеальный, существующий в их умах, готовый на бесконечные жертвы во имя великой нации и на священную войну со всеми ее врагами, внешними и внутренними. Существующий же народ – «офисню», лишенный государственного инстинкта плебс и др. – они презирают. Добавим к этому сильнейший эмоциональный «негатив», который ощущается в их риторике и отпугивает даже потенциально сочувствующих им людей – достаточно привести пример с мечтаниями Крылова о расстреле защитников Белого дома в августе 91-го ради спасения империи. «Русские марши» эффективны, только когда на них приходят сплоченные отряды футбольных фанатов. Как только фанатские активисты решают, что приходить не стоит, мероприятия националистов превращаются в междусобойчики, причем по своему настрою сильно отличающиеся от дружелюбного митинга на Болотной.

Поэтому куда больший шанс на успех имеют популисты, для которых националистическая риторика находится на втором плане – такие как Алексей Навальный и Евгений Ройзман. Они публично противостоят коррупции и наркоторговле, а не зациклены на «русском вопросе» и, кроме того, умеют создавать коалиции с различными идеологическими силами. Что же до «профессиональных националистов», то в обозримой перспективе они, видимо, так и останутся на общественной периферии.

Алексей Макаркин — первый вице-президент Центра политических технологий

Материал опубликован на сайте «Ежедневный журнал» 21 декабря 2011 г.

Версия для печати