29.12.2011 | Борис Макаренко

Плохой год для диктаторов

2011 год Каддафи и Мубарак, Бен Али и Лоран Гбагбо, Ким Чен Ир и даже Игорь Смирнов встречали при всех властных регалиях и в роскошных – кто дворцах, кто шатрах. Не было роскошным убежище Бен Ладена, но зловещая слава «террориста номер один» грела его в новогоднюю ночь. А к концу года – иных уж нет, а те далече. Уходит Али Абдалла Салех, «на ниточке» висит Башар Асад. Первая реакция – как у бравого солдата Швейка: «ни того, ни другого (и остальных, добавим) ни капельки не жалко». Вторая - ни один уход диктатора не сулит немедленного торжества демократии и народного счастья. Более того, сами эти уходы не слишком вдохновляют.

Из всех вышеперечисленных лишь «наш» приднестровский Смирнов ушел, по-честному проиграв выборы – значит, был не совсем диктатором. Корейский «Ким Второй» умер, по официальной версии, путешествуя по стране на бронепоезде, а по данным авиаразведок, бронепоезд этот тихо стоял на запасном пути: как был северокорейский режим «загадкой, обернутой в тайну», так и остается. Военная клика, прикрывшаяся «Кимом Третьим», сама будет решать, быть или не быть переменам в стране. «Арабская весна» - это действительно широкое движение за обновление и против застарелых диктатур. Но свергали диктаторов либо собственные генералы, жертвовавшие обанкротившимся вождем, чтобы сохранить режим (Египет, Тунис), либо пестрый (и вооруженный) конгломерат сил (в Йемене, похоже, и в Сирии), при внешнем давлении – дипломатическом – в Йемене и Сирии, военном – в Ливии и Кот д’Ивуаре. Первые успехи исламистов в Тунисе, Египте, Марокко, их явный подъем в Ливии и Сирии порождают больше вопросов, чем дают ответов.

Что же произошло в уходящем 2011 году? Почему столько диктаторов лишились своих постов? Корни следует искать в отложенном эффекте мирового экономического кризиса. В полную силу заработал «закон де Токвиля»: если «на пальцах» – бунтуют не тогда, когда кризис в разгаре (очень страшно, что все рухнет), а когда худшее позади, но надежд на улучшение нет. Тогда в полной мере встает вопрос о способности власти на обновление.

На Западе кризис стал испытанием для демократии: недаром в только что вышедшем в свет Индексе демократии журнала The Economist уходящий год назван «Демократия под стрессом» - но это все же не «Демократия отступает», как год назад. В США политика администрации Обамы, пришедшего к власти на волне кризисных страхов, поляризовала общество: стиль конкурентных компромиссов сменился конфронтацией – от консервативой «Партии чаепития» до «Захвати Уолл-стрит». В Греции, Италии, Португалии, Венгрии очевидны кризисные явления в политике, отражающиеся на качестве демократии; аналоги «захвата Уолл-стрита» будут плодиться и дальше. Интернет и социальные сети дают улице не просто мощный канал мобилизации, но гораздо большее – возможность организоваться без политиков – в этом отличие нынешнего движения от 60-х и 80-х годов, когда бунт против устаревшей политики просто менял конфигурацию политических сил, а новое качество демократии становилось скорее среднесрочным продуктом. Что станет продуктом нынешнего протеста, сказать просто невозможно, но зрелость западной демократии, как и сорок, и двадцать лет назад воспользуется «энергией улицы», чтобы переопределить себя еще раз.

В арабских обществах неспособность правителей ответить на вызов кризиса обострила реакцию общества на несменяемость власти, и весь гнев обратился против диктаторов. В отличие от Запада, диктатуры арабского Востока не давали сформироваться никакой цивилизованной оппозиции, а потому и падали с кровью, и оставили по себе руины. Ближний Восток перестает быть заповедником старых диктаторов, но чем он станет, покажет только будущее.

Наша с вами матушка-Россия как всегда где-то посередке между Востоком и Западом. И корни политического кризиса – а думаю, уже пора назвать происходящее этим словом – те же. События декабря только кажутся неожиданными оттого, что именно такого сценария никто не предполагал. Но предпосылок-то было пруд пруди. Помимо очевидных симптомов – эмиграции из страны капиталов, мозгов, предпринимательской энергии, социологи и политологи фиксировали в обществе посткризисную депрессию, запрос если не на политический плюрализм, то как минимум – на ослабление монополии на власть. А с 2011 г. – впервые за всю «путинскую эпоху» – медленно поползли вниз рейтинги и тандема, и «партии власти».

Эксперты либерального лагеря еще в начале 2009 г. заговорили об исчерпанности старого социального пакта «лояльность в обмен на стабильность». Да и рецепты эволюционного исправления ситуации в виде возвращения Думе роли «места для дискуссий», губернаторских выборов, упрощения регистрации политических партий, реальной борьбы с коррупцией давно сформулированы в экспертном сообществе, только власть их в упор не замечала, в лучшем случае сетовала, что с «активным меньшинством» у нее контакта не получается. Именно это блистательное игнорирование реальности и привело к «обратной рокировке» - объявленной внезапно для всей страны. И вот тут что-то «кликнуло» в сознании и у «активного меньшинства», которое поняло, что несменяемость власти тождественна ее неизменяемости, и у «пассивного большинства», которое тоже заподозрило, что несменяемая власть будет все меньше давать этому «большинству» и все больше работать на себя.

«Нечестность выборов» для протестующих нынешнего декабря – это не только мухлеж на отдельно взятых участках, это психологическое ощущение, что когда власть не сменяется – это нечестно. Так что перенос акцентов с «античуровских» на Болотной на «антипутинские» на Сахарова – явно не случаен. Несменяемость Путину прощали, пока изменялся к лучшему материальный достаток многих миллионов. Но в посткризисной России, с разбитыми «розовыми очками» середины нулевых годов, это уже не проходит. С российской властью в эти дни происходит самое для нее страшное: недовольство и ненависть она всегда могла «упаковать», но сейчас над ней стали смеяться, и этот смех становится социальной модой. Кто-то крикнул, что «король-то голый»…

Сейчас во власти шарахаются в крайности - от обвинений протестующих в подкупленности и несерьезности до банальной лести в их адрес. Уже никому в голову не приходит подавлять протест, реформы политической системы, еще вчера с порога отвергавшиеся властью, ей же и предлагаются. Бессмысленно рассуждать, что бы было, если бы они состоялись два-три года назад, но такого кризиса точно бы не было, и уровень доверия к власти со стороны общества был бы куда выше, потому что власть продемонстрировала бы готовность изменяться.

Что же, начинать давно назревшие перемены лучше поздно, чем никогда. Их сценарий абсолютно не ясен: мы не знаем, насколько серьезна и последовательна власть в своей готовности меняться, еще меньше мы знаем о том, как выстроится, чего попытается добиться «Партия Проспекта Сахарова», и кто ее возглавит. Вместо прогнозов приведем две исторические параллели.

Первая: когда Николай Второй спросил Сергея Витте, что он думает об Основных законах 1906 года, тот ответил, что если эти законы замышляются как первый шаг к конституционной монархии, то все делается правильно, если же их смысл – «выпустить пар», а потом все вернуть назад, то революция неминуема. Думается, что это наблюдение актуально и сегодня.

Вторая: в подобных переходных ситуациях решающую роль играет готовность умеренных сил во властном лагере идти на серьезные перемены, а умеренных сил в оппозиции – не требовать всего и сразу. Тогда складывается «коалиция за эволюцию», способная нейтрализовать радикалов в обоих лагерях. У нас этот сценарий легко не получится: слишком долго власть играла в «царя горы» и ни с кем не желала вступать в обязывающий диалог, а потому и вполне истеблишментные фигуры – бывшие премьеры, министры и депутаты – оказались в радикальной оппозиции режиму. Но другого пути у России сегодня нет. Мы должны научиться меняться – ради собственного будущего.

Мы провожаем в историю интересный и непростой год. Главное – год новый мы встречаем с надеждой. С Новым годом!

Борис Макаренко - Председатель правления Центра политических технологий

Версия для печати