15.02.2012 | Антон Олейник

Карнавал как предчувствие

Параллели между массовыми протестами против фальсификаций на выборах и карнавалом приобретают все более зримые формы. Следующая акция намечена на 26 февраля и будет включать в себя элементы масленичных гуляний. Выражение протеста в карнавальной форме является источником одновременно и силы, и слабости оппозиционно настроенных граждан.

Если кто не помнит, первый звонок прозвенел в «Олимпийском» в обстановке, весьма далекой от политического мероприятия, — на турнире бойцов смешанных единоборств M-1 Global в ноябре прошлого года. Тумаки и поединки — то шутливые, то переходящие во взаправдашние битвы — являлись неотъемлемым элементом карнавала в Средние века.

Потом были декабрьские митинги на Болотной площади и проспекте Сахарова. С множеством разноцветных шаров, надутых презервативов и транспарантов, высмеивающих «волшебника» Чурова, медведей и удава Пуу. Смех — еще один неотъемлемый элемент карнавала.

Потом митинги превратились в шествие — по Большой Якиманке до Болотной площади. Формат шествия еще ближе духу карнавала. В числе участников можно заметить одетых в костюмы — клоуна, буддиста, избирательного бюллетеня. Некоторые в масках (наиболее примечательные — маски из фильма «V значит вендетта», используемые в качестве символа группой хакеров Anonymous). В середине шествия несут чучело дракона.

В общем, запланированное превращение протестов в масленичные гулянья отнюдь не случайно. Если бы 26 февраля не совпало с Масленицей, ее стоило бы выдумать. Ведь Масленица — наиболее близкий к европейскому карнавалу отечественный аналог, хотя и характерный не столько для городской культуры (протесты зачастую рассматривают именно под таким углом), сколько для традиционной русской культуры вообще. Ведь Масленица сохранила даже языческие элементы.

Карнавал отличает «атмосфера равенства, вольности и фамильярности», пишет Михаил Бахтин, автор классической книги о карнавальной культуре «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». Карнавал не означает отсутствия какого-либо порядка и организации. Просто его организация иная, противоположная официальной — той, которой насквозь пронизана повседневная жизнь до и после карнавального шествия. Вместо опоры во взаимодействиях на власть, на тех, кто «наверху», участники карнавала рассчитывают на самих себя, на тех, кто рядом.

Власть тем не менее является неотъемлемым элементом карнавала — но уже не в качестве движущей силы, а как объект шуток и насмешек. Обращение к образу короля необходимо участникам шествия для выражения своей независимости и свободы — хотя бы временной. Во время карнавала «король есть шут. Его всенародно избирают, его затем всенародно же осмеивают, ругают и бьют».

В этом смысле можно предположить, что и связь нынешних протестов с выборами не только функциональная (несогласие с фальсификациями), но и символическая. Перед тем как развенчать короля, его нужно избрать. Как и в случае с Масленицей, если бы мартовских выборов не было, то их стоило бы придумать — для более точного следования законам жанра.

Спонтанное следование жанру карнавала объясняет успех гражданской мобилизации. Круг участников гражданского карнавала заведомо шире, чем круг участников любого политического мероприятия. Однако, будучи гарантией успеха на данном этапе, формат карнавала в некотором смысле и затрудняет дальнейшие усилия по освобождению от опоры исключительно на тех, кто «наверху».

Во-первых, карнавал не может длиться вечно. Праздничный режим по определению не может полностью вытеснить режим повседневный. Во-вторых, постоянное растворение в коллективе, в «народном теле» вряд ли привлекательная перспектива для городского интеллектуала, который, как считается, недоволен «режимом Путина». Пока интеллектуалам нравится — если судить по присутствию в числе главных ряженых людей калибра Бориса Акунина. Но нового Фандорина в карнавальных условиях не придумать.

В-третьих, те, кто «наверху», тоже могут использовать жанр карнавала в своих целях. Они могут организовать свои псевдокарнавальные шествия с использованием соответствующей атрибутики, что, собственно, и наблюдалось на Поклонной горе. Ничего, что суть происходящего была прямо противоположной: не освобождение от тех, кто «наверху», а выражение почтения им. Зато со стороны (если не присматриваться) похоже на шествие по Якиманке. Даже Бахтин вынужден признать наличие «карнавальности» в опричнине Ивана Грозного с ее маскарадными переодеваниями, развенчаниями и снижениями и реформах Петра I с его тягой к «потешности». Так что не исключено, что Маслениц в этом году будет не одна, а две.

Мораль «карнавальной басни» такова, что данный жанр можно и нужно использовать — теперь уже осознанным образом, но ни в коем случае им не ограничиваться. Карнавал помог изначально сугубо виртуальному, т. е. существующему в интернете, протесту превратиться в реальный, выплеснувшись на улицы. Теперь стоит двинуться дальше — и сделать основой повседневности опору на тех, кто рядом, а не на тех, кто «сверху».

Антон Олейник — ведущий научный сотрудник ЦЭМИ РАН, профессор университета «Мемориал», Канада

Материал опубликован в газете «Ведомости» 15.02.12

Версия для печати