07.08.2012 | Борис Макаренко

Политическая система: Новые Бонапарты

Политическая система, исключающая уже активизировавшийся городской общественный сектор <...> путем подавления или закрытия электоральных каналов. Электоральная арена перестает существовать <...> допускается участие лишь поощряемых властью партий»? Называется эта система «бюрократический авторитаризм», и описана она 40 лет назад аргентинским политологом Гильермо О'Доннеллом на примере родной страны.

О'Доннелл описывает интригу взаимодействия власти и оппозиции через две кривые - «цену подавления» и «цену терпимости». Если власть считает, что подавить оппозицию проще, дешевле, чем терпеть конкуренцию с ее стороны, она устанавливает режим бюрократического авторитаризма, отсекая от влияния на политику тех, кто ей неудобен. Так было в 70-е гг. прошлого века в Аргентине и Бразилии, многие аналогичные черты исследователи отмечали в Южной Корее и на Филиппинах.

Перевернутый авторитаризм

Российский режим последнего десятилетия напоминает именно такой бюрократический авторитаризм, но с двумя отличиями: в классических моделях «активизировавшийся городской сектор» состоял из бедноты. Ее-то правые режимы и подавляли. А средний класс, зажиточные слои, предприниматели поддерживали режим, охраняющий их имущественные и политические интересы от давления низов.

В России власть и собственность оказались тесно переплетенными, еще теснее эта связь стала, когда нефтегазовые доходы выросли в разы. Тогда объективно появлялась возможность для проведения структурных реформ в экономике и социальной сфере, но у правящей элиты сильнее оказался страх утратить монополию контроля над распределением прибывающих ресурсов.

Поэтому власть отодвигала на обочину политики часть элиты и средний класс. Такие люди не были противниками социально-экономического курса власти как такового, однако их не устраивала фактическая монополизация экономических и политических ресурсов правящим классом и бюрократией, и они хотели более ровного конкурентного поля как в политике, так и экономике.

Низы же, напротив, стали базой поддержки режима: после бурных и тощих 90-х перераспределение в пользу беднейших слоев не такой уж большой части нефтяной ренты принесло ощущение стабильности всем, кто в своих доходах зависел от государства, в первую очередь пенсионерам и бюджетникам. Добавьте к этому широкую поддержку нерентабельных производств - вот и ответ, почему стабильность тучных лет пользовалась такой широкой поддержкой. Давала прежняя модель роста и определенные возможности для развития среднего класса, так что массовой базы у гражданского протеста не было, а для популистских и патерналистских ворчаний на власть существовала системная оппозиция, никак не опасная для монополии держателей экономической и политической ренты.

Потому-то так низка оказалась «цена подавления» правого центра и либералов. И без того слабые партии отчасти придавливали, отчасти запутывали в интригах и перекрывали каналы финансирования. Добавим к этому предубеждение правоохранительных органов против частнопредпринимательской деятельности, которое выливалось в массовые репрессии против бизнеса - той социальной страты, которая почти повсеместно в мировом опыте поддерживает модернизационные начинания государства.

Но такой режим - как любая авторитарная власть - имеет две ахиллесовы пяты: неспособность к нормальной преемственности и прогрессирующую неэффективность. Ровно это и проявилось в России прошлой осенью. Разочарование во власти в посткризисной стране нарастало медленно, но верно; сигнал о несменяемости власти, поданный в сентябре, резко усугубил это разочарование, а очевидные для значительной части общества фальсификации на парламентских выборах привели к взрыву уличного протеста. В прежнем виде бюрократический авторитаризм существовать не может. Попробуем порассуждать о возможных путях его эволюции.

«Цена подавления» растет

«Цена подавления» сегодня возрастает из-за массовости протеста. Однако как минимум несколько факторов будут работать и на повышение «цены терпимости» в глазах власти. Во-первых, тесная увязка отношений власти и собственности обусловит еще большие страхи правящего класса (бюрократии и связанного с ней крупного бизнеса), что с утратой монополии на власть он потеряет привилегии в экономической сфере и утратит контроль над обществом. Во-вторых, в России конфигурация сил и в элитах, и в оппозиции крайне неблагоприятна для демократизации. Системная оппозиция воспитана на конформизме, а внесистемная маргинальна и раздроблена как по идейно-политическим основаниям, так и по степени радикальности. Затруднено формирование классического алгоритма демократизации, когда «умеренные» во власти и в оппозиции устанавливают и гарантируют соблюдение рамки компромиссов, изолируя сторонников жесткой линии с обеих сторон.

Однако против продолжения авторитарной тенденции (проявления которой очевидны в последние месяцы) также работают значимые факторы. Во-первых, уровень развития общества (образованность, урбанизированность) и относительно высокий социальный статус протестующих повышают «цену подавления» слишком резко. Кроме того, резкий крен в авторитарность гарантирует всему правящему классу статус «изгоев» на международной арене. В отличие от белорусской верхушки, уже пребывающей в этом статусе, для российской правящей элиты это чревато куда большими издержками: потерей счетов и других активов на Западе.

Добавим: режим понес имиджевый урон в результате выборов и сделал ряд шагов в сторону либерализации - вернул свободу регистрации партий и выборность губернаторов. Наконец, главное: усиление авторитаризма не решит ни одну из проблем социально-экономического развития.

Судя по всему, нас ждет тактика «тащить и не пущать» - впрочем, власть думает, что это не тактика, а стратегия, которую можно условно назвать «необонапартизмом» - доминированием президентской власти, стоящей над схваткой, разделяющей и властвующей. Необонапартистский сценарий подразумевает умеренное расширение рамок политической конкуренции (особенно в законодательной власти, которая слаба и мало на что влияет), попытку обновить «Единую Россию», сделать ее более способной к публичной политике (впрочем, народный фронт пока выглядит крайне неубедительно). Кроме того, власть попытается ликвидировать очевидный для нее дефицит обратной связи - путем создания «открытого правительства», многочисленных советов для консультаций (ни к чему власть не обязывающих). Последует и «бюрократическая оптимизация» - более частыми станут отставки и взыскания чиновникам, замешанным в резонансных скандалах (Крымск - первый пример), некоторое ускорение кадровой ротации, технократические управленческие решения типа электронного правительства, точечные уступки общественному мнению.

Однако все эти меры не решат проблемы тупиковости социально-экономической модели, слезания с нефтяной иглы. А уже пошел обратный отсчет к президентским выборам 2018 г. Напомним: по данным «Левада-центра», в апреле 2012 г. 43% хотели бы, чтобы Путина в Кремле сменил другой человек, а за новый срок Путина или Медведева даже в сумме - лишь 23%. В преддверии этой даты (и «промежуточного финиша» - парламентских выборов 2016 г.) и сам президент, и вся властная элита должны сделать выбор.

Перестать быть Бонапартами

«Необонапартизм» чреват рисками дальнейшего падения эффективности и популярности власти. К этому может добавиться неблагоприятная социально-экономическая конъюнктура, а монолитная конструкция держателей политической и экономической ренты в ситуации неопределенности «пойдет трещинками». Зажимать оппозицию? Сворачивать даже половинчатые реформы? Помешать созданию умеренно либеральной партии среднего класса? Такой путь неизбежно приведет к куда более масштабному столкновению власти с уличным протестом. Жесткое подавление протеста привело бы к «спиральному эффекту» - падение легитимности режима внутри страны и ее полный развал в глазах Запада побудят власть объявить Россию «осажденной крепостью», а оппозицию - преступниками и предателями и обрушить на нее новый раунд репрессий. Но такие сценарии в обществе непопулярны и воспринимаются как утрата стабильности.

Чтобы избежать этого сценария, необходим выход из «необонапартизма» и «бюрократического авторитаризма». Для этого нужно продолжить начатые политические реформы, не мешать, а содействовать приходу на политическую арену вменяемых сил - как справа, так и слева от центра, от имитации диалога перейти к реальному вовлечению бизнеса и среднего класса в решение проблем экономического развития, становлению правового государства, обузданию коррупции. Да, это потребует размывания монополии на власть и собственность, да, выстраивать такое доверие нелегко. У Аргентины, Бразилии, Южной Кореи это получилось. Неужели мы окажемся менее умелыми в строительстве демократической России?

Борис Макаренко - председатель правления Центра политических технологий

Материал был опубликован в газете «Ведомости» 7 августа 2012 года

Версия для печати