20.12.2012 | Татьяна Становая

Новый Путин

Владимир Путин завершил свою «большую пресс-конференцию», побив очередной рекорд: общение с журналистами длилось почти 4,5 часа. Нынешнее мероприятие стало особенным по духу: пожалуй, впервые Путин так часто уходил от ответа, говорил, что он не в курсе событий, а журналисты при этом давали выход эмоциям. До сих пор это казалось исключительной прерогативой президента.

Итак, можно выделить несколько особенностей нынешней пресс-конференции. Особенность первая – рост противоречивости в позициях Путина по наиболее острым политизированным вопросам. Причем противоречивость, которая выдает собственную неуверенность Путина и слабую проработку публичной позиции. Так, касательно самого острого на сегодня вопроса – о «детском законе», запрещающем граждан США усыновлять российских детей-сирот, Путин умудрился в одном большом ответе назвать две взаимоисключающие версии принятия этого закона. Так, сначала, он заявил, что «детский законопроект» - это вовсе не ответ на акт Магнитского, а «реакция депутатов Государственной Думы …на позицию американских властей…, когда преступления в отношении усыновлённых российских детей совершаются, чаще всего американская Фемида вообще не реагирует и освобождает от уголовной ответственности людей, которые явно совершили уголовное деяние в отношении ребёнка. Но и это ещё не всё. Российских представителей фактически не допускают, даже в качестве наблюдателей, на эти процессы».

Иными словами, Путин заявил, что принятие «детского закона» - это ответ на плохо работающее Соглашение об усыновлении, которое было заключено между двумя странами летом этого года и вступило в силу 1 ноября. «Соглашение не рабочее. Чушь какая-то», - эмоционально ответил Путин, когда и второй вопрос касался запрета на усыновление. Однако при этом, еще в рамках первого ответа он прямо заявил, что «детский закон» - это «эмоциональный» и «адекватный» ответ Государственной Думы именно на акт Магнитского. Говоря о смертях в тюрьмах, он припомнил США Абу-Грейб и Гуантанамо. «Вы представляете, что если бы у нас хоть что-нибудь такое было? С потрохами бы сожрали уже давно! Такую бы развернули по всему миру вакханалию! А там всё тихо, тишина. Ведь сколько раз было обещано, что Гуантанамо будет закрыта, а воз и ныне там. Где это? Тюрьма работает. Мы не знаем, может быть, и пытки продолжаются. Эти так называемые секретные тюрьмы ЦРУ. Кто наказан? И нам ещё указывают на то, что у нас какие-то проблемы есть. Ну да, спасибо, мы знаем. Но принимать на этой основе какие-то антироссийские акты – это запредельная вещь, не спровоцированная ничем с нашей стороны», - заявил он.

Второй раз явное противоречие прозвучало при комментировании дела Ходорковского и коррупционного расследования в отношении представителей «Оборонсервис». «Что касается самого Михаила Борисовича…Что, он занимался политикой? Был депутатом? Возглавлял партию? Нет, там речь идет чисто об экономическом преступлении. Посмотрите на США – там за экономические преступления и 100 лет дают. Не надо политизировать этих вопросов. Я надеюсь, что в соответствии с законом Михаил Борисович выйдет на свободу, дай бог ему здоровья», - заявил Путин, давая понять, что за экономические преступления иногда нужно и сажать. Однако это не помешало ему выразить и совершенно противоположную точку зрения. Когда Владимира Путина спросили про фигурантку дела «Оборонсервиса» Евгению Васильеву, он заявил: «Еще недавно вы говорили: «Разве можно за экономические преступления сажать в тюрьму?» А теперь говорите обратное. Будьте последовательны». Путин призвал либералов быть последовательными, не требуя ареста за экономические преступления. Однако сам эту последовательность явно утратил.

Создается впечатление, что Путин оказывается в плену логики двойных стандартов, когда все чаще приходится объяснять, почему одни правила действуют для одних и не действуют для других. Задача становится все сложнее, а публичные позиции требуют большей изобретательности. И Путин в этот раз показал, что он просто переценил свои собственные силы и чрезмерно доверился собственной способности спонтанно, но умело реагировать на выпады критиков. Вывод – публичная позиция президента по резонансным вопросам утрачивает всякую логику и становится невнятной. Вторая особенность ответов Путина – это беспрецедентное нежелание говорить по существу и многократное признание, что он не в курсе дела, не знаком с деталями, и не знает в чем суть дела. Так он отвечал про хищения в «Оборонсервисе», про гибель Магнитского, про «детский закон» (он его пока не читал), про задержания подозреваемых в беспорядках 6 мая, про позицию СКР насчет крушения польского самолета и т.д. Тут на память приходит сразу ситуация 2000 года. Арест Гусинского.

Журналисты достают Путина вопросами про это, а он отвечает, что не может дозвониться до Генпрокурора. Тогда он был неопытным, неискушенным в публичной политической деятельности, он не умел выкручиваться. Что же происходит сегодня? Наблюдателям понятно (и Путин сам это подтверждает своими комментариями) – президент прекрасно осведомлен. Однако вопреки его многолетнему опыту и откровенному желанию подробно разъяснять свою позицию (пусть и часто эмоционально, и лукаво, и крайне субъективно), в этот раз впервые он стал закрываться. Ему стало неприятно говорить на неприятные темы. Это косвенный признак психологической усталости Путина от необходимости постоянно объяснять свою позицию, от критики, от чувства, что он постоянно непонят и осужден. Это усталость от диалога.

Наконец, третья особенность нынешней пресс-конференции – это весьма эмоциональная реакция Путина на критические вопросы. Это особенно ярко проявилось в трех случаях. В первый раз, когда речь шла о «детском законе». Журналист из «АиФ» назвал законопроект «людоедским». В ответ Путин, говоря о недопущении российских представителей на американские суды, обозвал журналиста «садомазохистом». «Вы что садомазохист что ли? Страну не надо унижать!» - заявил президент, как будто именно журналист этим и занимается. Второй раз речь шла и выборах губернаторов. Инна Сальникова из «Коммерческих вестей» спросила про отношение Путина к прямым выборам глав регионов, на что последовала явно негативная эмоциональная реакция Путина: «Инна, послушайте меня внимательно, и прошу Вас больше к этому вопросу не возвращаться. Но только внимательно выслушайте то, что я скажу. Мы талдычим уже, вокруг этого вопроса пляшем много-много лет, ну выслушайте хоть один раз и услышьте меня: мы за – и я лично за прямые выборы губернаторов», - сказал Путин, в итоге обосновывая важность отмены прямых выборов в национальных республиках. Это публично новая позиция Путина, однако высказал он ее так, как будто это повторялось уже неоднократно. Наконец, третий раз эмоциональная реакция последовала, когда Путина спросили про Ходорковского, причем журналист ненароком заметил, что «независимый российский суд не мог принять решения без какого-то соглашения» с ним, нынешним главой государства. На это Путин заявил: «Я никак не могу влиять! Я хочу, чтобы Вы все услышали: я не влиял на деятельность правоохранительных и судебных органов вообще никак! Я вообще не лез в эту сферу! Я занимался своей конкретной работой!»

По итогам пресс-конференции создается ощущение, что у Путина нет былой легкости в формулировании своих ответов. Вместо этого у него явное чувство неуверенности, что свою позицию он способен донести до аудитории и найти там понимание в той степени, на которую ему хотелось бы рассчитывать. Речь не идет, конечно, о полном единодушии. Однако сопротивление он встречает он все более и более сильное. Сопротивление не маргинальных либералов, а сопротивление умелое, выстроенное, логичное, подлавливающее Путина на слабостях его позиции. Путин впервые несколько раз в течение пресс-конференции выглядел слабее тех, кто задавал ему вопрос. И это уже новое качество его психологического портрета.

Версия для печати