28.10.2013 | Сергей Маркедонов

Последний указ Саакашвили

26 октября 2013 года президент Грузии Михаил Саакашвили подписал указ, которым присвоил посмертно звание Национального героя Звиаду Гамсахурдиа. Сразу несколько деталей заставляют уделить этому решению особое внимание.

Во-первых, указ был подписан за день до президентских выборов, после которых Михаил Саакашвили покинет грузинский политический Олимп. Попытка «путинизации Грузии» (то есть перемещения в кресло главы правительства после второй президентской легислатуры), о которой так много говорили эксперты внутри кавказской республики и за ее пределами, провалилась год назад после парламентских выборов, проигранной предыдущей «партией власти» «Единым национальным движением». После них президент Саакашвили превратился в «хромую утку», сдающую позицию за позицией и готовящуюся к сохранению позитивной памяти о себе и своей десятилетней эпохе. Именно в этом контексте следует рассматривать его выступления вроде того, что прозвучало на ООНовской трибуне. Но самым последним его шагом на президентском посту стал указ о присвоении звания Национального героя первому президенту Грузии.

Во-вторых, эксперты и журналисты обратили внимание на то, что Саакашвили повторил ход, ранее сделанный украинским президентом и его личным другом (насколько вообще это понятие применимо в политике) Виктором Ющенко. Напомню, что третий президент Украины (Саакашвили также третий глава своего государства после обретения независимости) в 2010 году подписал указ о награждении званием «Герой Украины» Степана Бандеры уже после того, как проиграл первый тур выборов и понимал, что оставит президентское кресло.

Впоследствии это решение было в судебном порядке отменено. Однако есть большие сомнения в том, что подобную же участь ждет указ Саакашвили. Сейчас речь пойдет не о личных и исторических оценках двух посмертных номинантов геройского звания. В отличие от Бандеры Гамсахурдиа был главой Грузинского государства. И не просто главой, а первым избранным всенародным голосованием президентом, то есть отцом-основателем новой Грузии. Конечно, народ может ошибаться. Об этом в свое время недвусмысленно сказал философ Мераб Мамардашвили, предупредив, что если народ поддержит Гамсахурдиа, то он будет против своего народа. В 1991 году грузинский избиратель поддержал не философа, а филолога (базовое образование первого президента Грузии), хотя за срок всего в несколько месяцев серьезно разочаровался в своем выборе. Сторонники «неистового Звиада» любят повторять тезис о том, что первого президента страны свергли в результате вооруженного переворота, за которым видят, как водится на постсоветском пространстве, «руку Кремля». Однако стоило бы заметить, что переворот был далеко не верхушечным, а тбилисской мини-гражданской войне конца 1991-начала 1992 гг. предшествовали массовые акции против первого президента, от которого отвернулись и многие из его вчерашних соратников.

При этом также стоит заметить, что никто не заложил столько мин замедленного действия в здание будущего Грузинского государства, как его отец-основатель. Прежде всего, Гамсахурдиа практически с первых же дней борьбы за независимость жестко противопоставил будущую независимую Грузию этническим меньшинствам и национальным автономиям. Автономные образования (особенно Южную Осетию) он рассматривал, как большевистское изобретение. И с большевистской же прямотой пытался добиваться их ликвидации. Чего стоит один его «поход на Цхинвал», ставший спусковым крючком для грузино-осетинского конфликта. «Да, это поход организован мной. Мы хотели убедить осетин смириться. Осетины испугались, и это вполне логично, так как они — преступники… Осетины — необразованные, дикие люди. Умелые люди могут легко управлять ими» - так оценил Гамсахурдиа собственных потенциальных сограждан. Выступая с позиций этнического национализма и не пытаясь включить в борьбу за самоопределение Грузии представителей меньшинств, первый президент этой страны фактически способствовал тому, что осетины и абхазы перестали воспринимать ее, как легитимное образование, как «свою Родину». В особенности это касалось осетин, намного лучше инкорпорированных в грузинский социум. В отличие от Абхазии многочисленные осетинские общины были за пределами Юго-Осетинской автономной области (только в одном Тбилиси проживало порядка 30 тысяч человек осетин).

Справедливости ради необходимо упомянуть попытки Гамсахурдиа достичь компромиссного решения по Абхазии. Увязнув в конфликте с Южной Осетией, «неистовый Звиад» пошел на уступки Сухуми. Именно с его подачи было принято решение о формировании Верховного Совета Абхазии по принципу этнического квотирования (28 мест у абхазов, 26 у грузин и 11 - у всех остальных). Однако и эта попытка была предпринята после серии провальных действий грузинских националистов на абхазском направлении. Чего стоят только события «горячего лета» 1989 года. По словам американского историка и публициста Стивена Шенфилда, «главным “спусковым крючком”, сделавшим войну почти неизбежной стали события июля 1989 года, когда грузинские националистические формирования вошли на территорию Абхазии и стали нападать на абхазов. Этот погром был остановлен только вмешательством войск советского союзного центра. Однако после 1991 года этот фактор уже перестал работать». А нового интегрирующего фактора вместо Кремля, КПСС и советских силовых структур новые власти независимой Грузии не предложили.

Оценивая деятельность Гамсахурдиа, необходимо помимо его радикального этнического национализма сказать и о стремлении к гиперболизации негативной роли России. Раздувание опасности с севера стало краеугольным камнем грузинского постсоветского мифа. И под его влияние попали многие интеллектуалы в Европе (особенно в Восточной и Центральной части) и в США. Спору нет, роль России в процессах в постсоветской Грузии велика, хотя и не всегда однозначна. Были в российской политике свои повороты, далеко не всегда она была жестко и последовательно проабхазской и проосетинской. Но российско-грузинские отношения, как и всякие двусторонние связи - это двустороннее, а не одностороннее движение. И даже признавая внешнюю агрессивность того или иного шага Кремля, нельзя не видеть и тех причин, которые его вызывали. Разве любая другая страна вместо России могла бы позволить себе ее вытеснение из процесса мирного урегулирования и покушения на особый статус кавказского игрока? Не говоря уже про атаки на ее миротворцев.

Как бы то ни было, а основные элементы грузинского дискурса (Абхазия, Южная Осетия, отношения к России, крайний низкий уровень политической прагматики и рационализма) были заложены именно Гамсахурдиа, который не стеснялся шокировать своими радикальными заявлениями и западных корреспондентов, не привыкших к столь прямым интерпретациям национального вопроса. В какой степени его наследие определяло политику Михаила Саакашвили? Почему он вспомнил о нем именно в канун своего ухода с высшего поста в республике?

В России многие эксперты и журналисты сравнивали первого и третьего президентов Грузии. И с одной стороны, основания для этого сравнения имеются. При Саакашвили была запущена кампания по реабилитации свергнутого президента, преданного анафеме во времена Эдуарда Шеварднадзе. Впрочем, анафема анафемой, а многие методы Гамсахурдиа воплощались при «белом лисе» на практике. Самый яркий пример - абхазская война 1992-1993 годов. После прихода Саакашвили к власти, Генпрокуратура Грузии сняла с «неистового Звиада» все обвинения, которые ему предъявлялись в период президентства Шеварднадзе. Он перестал рассматриваться как «изменник Родине». С него были также сняты обвинения в создании незаконных вооруженных формирований и в развязывании гражданской войны. В апреле 2007 года останки первого президента были перенесены в Грузию, а молитву по нему отслужил Католикос-Патриарх Илия второй. Имя Гамсахурдиа было присвоено одной из тбилисских набережных на Куре. Таким образом, последний шаг Саакашвили вполне укладывается в логику его предыдущих действий. Третий президент, сделавший свою основную ставку на «собирание земель», видит в отце-основателе независимой Грузии «национальный светоч». Именно так он охарактеризовал Гамсахурдиа, мотивируя свое решение о подписании указа.

Впрочем, в отличие от «национального светоча» Саакашвили не прибегал без всякой нужды к радикальному этно-национализму в риторике. Даже на абхазском и югоосетинском направлении он заявлял о борьбе с «агрессивными сепаратистами» и происками Кремля, а не с «осетинами и абхазами». В 2007-2008 годах он не раз говорил о том, что вообще нет никаких конфликтов между грузинами и титульными народами двух бывших автономий, есть конфликт с Кремлем, мечтающем о поражении «молодой грузинской демократии». Этот дискурс было намного легче продвигать за рубежом. К слову сказать, сам Саакашвили не посещал церемонию прощания с гробом с телом первого президента Грузии в Колхской башне.

Тем не менее, многие черты Гамсахурдиа-политика были близки политику Саакашвили. Совсем не случайно, оценивая вклад первого, он жестко противопоставил его большинству грузинского народа, который якобы предпочитал конформизм открытой позиции «неистового Звиада». В этом контексте, правда, хотелось бы напомнить, что в свое время известный диссидент и борец провел сеанс телевизионного раскаяния, за что получил мягкий приговор (2 года ссылки) на фоне совсем не мягких сроков хотя бы своих ближайших единомышленников, таких как Мераб Костава. Много вопросов вызывает и позиция Гамсахурдиа в дни августовского путча 1991 года. Во многом выступления, приведшие в конечном итоге к его свержению, начались с обвинений в его адрес за соглашательскую позицию с ГКЧП. Но Саакашвили сегодня чувствует себя неоцененным и незаслуженно непонятым. Дело его десятилетия кажется проигранным, а сам он уходит из политики. Завтра, не исключено, ситуация изменится, но пока дело обстоит так, как обстоит. В этом плане есть соблазн сравнить «национального светоча» с самим собой и продемонстрировать, насколько «критическое меньшинство» может быть выше народа-конформиста. Саакашвили любил сравнивать свои реформы то с преобразованиями Ататюрком, то с Ли Куан Ю и видеть в себе создателя новой Грузии. Отсюда и его желание противопоставить порыв, иррациональность, идею прагматике, реализму и политике, как искусству возможного.

Однако два десятилетия после распада СССР Грузия не в последнюю очередь страдала как раз от дефицита прагматизма и избытка чувств. В фильме знаменитого грузинского режиссера Резо Чхеидзе «Свеча с Гроба господня» (2008) один из героев (житель Ближнего Востока) говорит другому (грузину): «В отличие от Ваших соседей армян в Вас слишком много безрассудства». Думается, что прежде чем рассуждать о нормализации отношений с Россией, примирении с Абхазией и Южной Осетией стоило бы поговорить об укреплении дискурса рациональности в грузинской политике. Российским же политикам, наблюдая за делами в соседней стране, было бы полезно не развивать собственную иррациональность, будь то проблемы мигрантов, Северный Кавказ или безопасность. В таких вопросах безрассудство, экзальтации и эмоции - не самые лучшие помощники.

Сергей Маркедонов - политолог, кандидат исторических наук

Версия для печати