26.02.2014 | Сергей Маркедонов

Украинские вихри: кавказские отголоски

Украинский внутриполитический кризис разрешился революционной сменой власти. Это событие превратило Украину зону повышенного интереса, не говоря уже о высоких рисках. Не только внутренних, но и геополитических. «Такие государства переживают период поиска стабильности как результата компромисса между этнической и гражданской концепциями государства и нации», - справедливо считает историк Алексей Миллер. Революция на Украине до крайности актуализировала известный тезис Эрнеста Ренана о нации как «ежедневном плебисците». Не исключено, что эта метафора в ближайшее время может приобрести не только абстрактное звучание, но и практическое воплощение.

Значение Украины в системе европейской безопасности невозможно недооценивать. Оно определяется целым рядом факторов. Во-первых, Украина - вторая по размеру территории (603, 7 тыс. кв.км.) и пятая по численности страна Европы (чуть более 46 млн. чел.). Ее площадь - это 5, 7 % всей европейской территории. Следовательно, ее появление на карте мира в качестве независимого государства наряду с объединением Германии стало одним из самых важных геополитических изменений в Европе после 1945 года. И если, не дай Бог произойдет ее коллапс, то это событие сможет претендовать на конфликт, сопоставимый по своему масштабу с югославскими противостояниями. Не стоит забывать, что в балканских республиках не было инфраструктуры российского Черноморского флота. Не было в процессе распада Югославии и такого важного фактора, как газовый транзит из России в Европу (что бы кто сегодня ни говорил о потенциальном снижении значения Украины в качестве страны- транзитера).

Во-вторых, Украина - часть Черноморского региона, который принято рассматривать, как важный элемент так называемого «пояса нестабильности (от Балкан через Приднестровье до Южного Кавказа). На юго-западном направлении Украина имеет непосредственный выход к одному из неразрешенных конфликтов на территории бывшего СССР - молдавско-приднестровскому (405 км. украинской границы примыкают к непризнанной Приднестровской Молдавской Республике). До сих пор официальный Киев принимал участие в урегулировании данного противостояния в качестве гаранта. И, по крайней мере, на сегодняшний день никаких намерений пересматривать эту его роль пока никто их участников мирного процесса не собирался.

И хотя Украину нельзя назвать ведущим игроком на Большом Кавказе, ее роль и значение в процессах в этом регионе невозможно игнорировать. В этой связи было бы целесообразно рассмотреть влияние «Майдана-2» на Кавказский регион, являющийся одним из наиболее проблемных и нестабильных территорий на просторах бывшего Советского Союза. Для каждой из стран Закавказья Украина представляет свой особый интерес.

Грузия стала одной из первых постсоветских республик, подписавших с Украинским государством «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи» (апрель 1993 года). С этого момента многое изменилось. Менялись отношения Киева и Тбилиси с Москвой и Западом. Однако неизменным оставался настрой на стратегическую кооперацию. Грузинский политический класс рассматривал Украину, как потенциального нового «старшего брата», способного выступать в роли альтернативы Москве и ее устремлениям. Отсюда и время от времени возникавшие дискуссии о размещении украинских миротворцев в зоне грузино-абхазского конфликта, и попытки придать импульсы различным интеграционным проектам без российского участия (ГУАМ). Сегодня же внутри различных групп нынешней грузинской элиты и особенно экспертного и журналистского сообщества украинский кризис и революция воспринимаются не столько, как проблема внутренней политики этой страны, сколько, как частное проявление большого геополитического противостояния Москвы и Запада. В итоге многие вопросы повестки дня Украины зачастую без должного критического осмысления переносятся на грузинскую почву. Грузия при таком подходе рассматривается, как следующий вероятный «кандидат» на немилость Москвы, а сама Россия – как некая имманентная угроза для всех ее соседей.

В поражении «Майдана-2» некоторые политики и общественные деятели Грузии (в особенности представители «Единого национального движения») видели перспективу усиления российского давления на Тбилиси. В его победе, напротив, видят надежду на укрепление позиций Запада, хотя последнее спорно. Постсоветская история не раз показывала, что попытки выдавливания РФ из тех регионов, в которых она имеет прямой интерес, приводит к обратным результатам. И дело даже не в каких-то военно-политических демонстрациях Москвы, а в укреплении негативного отношения к политике США и НАТО, а также антизападного дискурса в российском обществе. Если кто-то в Вашингтоне опасается роста популярности Путина, то игнорирование интересов и мотивов Москвы только и приводит, что укрепляет его позиции. Практика не раз доказывала отсутствие прямых взаимосвязей между действиями России на Украине и в Грузии. Вспомним, как после «пятидневной войны» 2008 года Кремль пошел на пролонгацию Большого договора с Украиной, несмотря на то, что тогда ее президентом был не просто соратник, но и друг Михаила Саакашвили Виктор Ющенко. Однако представления о России, как иррациональной силе, до сих пор лелеющей мечту о восстановлении СССР, живучи. Отсюда и весьма популярные дискуссии о «крымском оружии» России, параллелях между полуостровом и Абхазией с Южной Осетией. При этом в обоих случаях конфликтные ситуации рассматриваются без учета многочисленных нюансов и почти что исключительно в формате российского вмешательства без учета ответственности самих центральных властей Грузии и Украины.

Особая статья - отношение к украинским событиям в Азербайджане. С одной стороны, Киев является многолетним партнером Баку. Среди приоритетов этого партнерства выстраивание «энергетических альтернатив» и минимизация зависимости от России в этом плане. В ноябре прошлого года в самый канун «Майдана-2» Виктор Янукович (ныне низвергнутый президент) заявлял: «Украина является надежным транзитером энергоносителей, в то время как Азербайджан выступает их надежным поставщиком. Взаимодействие в сфере энергетики является одним из приоритетных вопросов, и наши страны имеют все условия для объединения усилий в вопросах транспортировки углеводородов в европейском направлении». И какую бы сильную неприязнь ни испытывали к Януковичу новые власти Украины (впрочем, вопрос «новизны» требует отдельного обстоятельного рассмотрения, поскольку ее степень будет зависеть от применяемых нами критериев), есть большие сомнения в том, что на данном направлении они будут проводить иной курс. Впрочем, «вопрос всякой революции» на Украине еще не решен. И вот здесь начинается другая сторона азербайджанского отношения к проблеме. Официальный Баку крайне скептически относится к революционным технологиям изменения власти. К слову сказать, популярное ныне слово «майдан» стало впервые символом гражданской и политической активности не на Украине, а в Азербайджане в период 18-дневного митинга (17 ноября — 8 декабря 1988 года). Позже день 17 ноября объявят «Днем пробуждения» («Дирчелиш»). Азербайджанский «Майдан» (растянувшийся на три с лишним года) привел к приходу к власти «Народного фронта» (его выдвиженец Абульфаз Эльчибей победил на выборах президента в июне 1992 года), недолгое правление которого едва ли ни привело к полному коллапсу нового независимого государства. Сегодня многие азербайджанские критики власти упрекают ее за административное давление, нажим на оппозицию и стеснения для СМИ. Забывая при этом, что алиевский режим в прикаспийской республике стал ответом на бездарное администрирование и паралич власти, принесенные революционерами начала 1990-х годов. И за них и их последователей сегодня не хотят голосовать не только по причине авторитарной власти (эта ее черта ни у кого не вызывает сомнений, кроме откровенных апологетов и пропагандистов). Но такова цена вопроса за широкое революционное творчество народных масс и определяющую роль улицы в политическом процессе. Между тем, «мини-майданы» были в Азербайджане и впоследствии (они, как правило, совпадали с избирательными кампаниями, как это было в 2003 и в 2005 гг.). Отсюда и крайне осторожная реакция на смену власти в Киеве. Думается, что Баку (как и другие столицы) будут дожидаться появления некоего центра силы и власти, с которым можно будет и дальше иметь дело. Но в отличие от Тбилиси украинские революционные устремления азербайджанская власть поддерживать не будет. Бизнес бизнесом, территориальная целость и признание Карабаха частью прикаспийской республики, но не «революционный интернационал».

Армению трудно рассматривать, как важного партнера Украины. Некоторые попытки продвинуть двусторонние отношения были предприняты как раз в период президентской легислатуры Виктора Януковича (глава Армении посетил Киев в июле 2011 года после десятилетнего перерыва!). У Еревана репутация стратегического партнера Москвы. И для условно новых властителей Украины это не самая лучшая аттестация. Впрочем, решение Армении присоединиться к ТС (Таможенному союзу) рассматривают, как часть российского давления на стратегического партнера. И, надо сказать, официальный Ереван не слишком борется с такой интерпретацией. Ситуация жесткого выбора всегда отодвигалась Арменией, предпочитавшей внешнеполитический комплементаризм. Решение сентября прошлого года спровоцировало укрепление «евразийского скептицизма» в экспертных и журналистских кругах. В рядах оппозиционеров он и без того присутствовал. Власти не поддерживают этот тренд открыто, заявляя о приверженности ТС и интеграционным проектам под российской эгидой. Но в то же время возвращение к комплементаризму считали бы для себя лучшим вариантом. По мнению многих влиятельных экспертов и дипломатов (данный подход не всегда афишируется), давление Москвы на Ереван по поводу евразийской интеграции было предпринято под влиянием фоновых факторов, прежде всего, намерения Украины подписать Ассоциацию с Евросоюзом. И после того, как президент Янукович и правительство Азарова провалили подписание, а затем провалились сами, есть возможность либо выторговать у Москвы определенные преференции, либо де-факто вернуться к комплементаризму в той или иной упаковке. И в данном случае украинский сюжет может использоваться в выстраивании конфигурации российско-армянских отношений.

Впрочем, «Майдан-2» имеет и другие последствия. После смены власти на Украине он становится своеобразным паттерном для постсоветского пространства. Если Россия сегодня видится, как страна, ориентированная на консервативную, стабилизационную и даже антиреволюционную модель, то Украина воспринимается как государство, в котором возможно «потрясение основ». Конечно, революции и протестные движения не передаются с помощью вируса. Для того чтобы украинский опыт сработал в Армении, Азербайджане или Грузии нужны определенные предпосылки (особенности политической элиты, социально-экономического развития, возможности для внешнего вмешательства). Но сама модель, при которой самая политически активная часть общества, мягко или жестко нарушая право, апеллируя при этом к праву народа на смену авторитарной власти, добивается цели, видится чрезвычайно притягательной. Тем паче, что опыт своих «майданов» (удачных и провальных) в каждой стране имеется. Армения прошла через потрясения 1996, 2003 и 2008 гг. Да итоги выборы прошлого года также оспаривались на улице, хотя и в несопоставимых с 2008 годом масштабах. Интересно, что в этой республике одни и те же персонажи в разных ситуациях выступали противниками и сторонникам «майданной технологии». Например, в 1996 году президент Левон Тер-Петросян вводил режим ЧП после того, как его оппоненты попытались взять штурмом парламент. В 2008 году уже оппозиционер Левон Тер-Петросян призывал на улицах бороться с «антинародным режимом» Кочаряна и нечестными выборами. Итоги того противостояния в Армении сегодня называют «кровавой субботой».

Если же говорить о Грузии, то только осенью прошлого года высшая власть в этой стране сменилась в результате конкурентных выборов, а не цветной революции (которая подвела черту под правлением Эдуарда Шеварднадзе) или военного путча (в результате которого свергли первого всенародно избранного президент Звиад Гамсахурдиа).

Таким образом, «Майдан-2» изучается и анализируется. С разных позиций и с диаметрально противоположными выводами. Как говорил второй украинский президент Леонид Кучма, «все зависит от точки сидения». Пока она не превращается в стартовую точку для забега в неизвестность.

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати