07.09.2001 | Михаил Ростовский, Марина Романова

Путинские свечки: помогут ли они от русского геморроя?

В политике, как и в театре, время измеряется не только календарными годами, но и сезонами. Причем сроки этих сезонов практически совпадают: и там, и там бурная деятельность начинается в сентябре и постепенно затихает летом. Сегодня в большинстве российских госведомств - самый пик мертвого сезона. В Думе и Совете Федерации с огнем не найдешь ни одной живой души. В Белом доме в отпуске большая часть начальства во главе с премьером Касьяновым. Жизнь продолжается разве что в Кремле. Путин пока не в отпуске. А между тем именно у Владимира Владимировича есть больше всего поводов отдохнуть. Он только что завершил первый полный политсезон в качестве президента. Каковы же его главные итоги? И что ждет ВВП и всех нас в будущем? “МК” задал этот вопрос ведущим политэкспертам Англии, США и России.

ЭКСПЕРТЫ:

МАЙКЛ МАКФОЛ Имя старшего сотрудника влиятельного вашингтонского Фонда Карнеги Майкла Макфола получило особо громкую известность в коридорах власти американской столицы несколько месяцев назад. Из всех многочисленных штатовских экспертов по России именно Макфол был приглашен помочь подготовить президента Буша к его первым встречам с Владимиром Путиным. Впрочем, свою репутацию эксперта Макфол завоевал задолго до этого события. Выпускник двух престижнейших университетов - американского Стэнфорда и британского Оксфорда - Макфол уже более десяти лет профессионально занимается Россией. В середине 90-х он провел два года в Москве - в местном филиале Фонда Карнеги.

МАРТИН НИКОЛСОН Эксперт Британского Королевского института международных отношений Мартин Николсон до своего ухода в науку 34 года пробыл на дипломатической службе Ее Величества. Львиная доля этого времени была посвящена работе в СССР и других странах соцлагеря. На последнем этапе службы Николсона в МИДе в знак признания его особых заслуг для него даже специально придумали особый пост. До 1997 года Николсон был советником-посланником британского посольства в Москве, ответственным за аналитику.

ИГОРЬ БУНИН Известный российский политолог Игорь Бунин более двадцати лет работал в самых престижных советских политических НИИ: Институте мировой экономики и Институте сравнительной политологии Академии наук. В начале 90-х годов он основал собственную организацию - Центр политических технологий.

Как можно оценить итоги завершившегося политического сезона? В каком направлении шла Россия? Что у Путина получилось и что не удалось?

Николсон:

Политический сезон завершился на высокой ноте - принятием давно назревшей массы законов. Похоже, Россия идет в том же самом направлении, что и в период “молодых реформаторов” в 1997 году. В чем Путин преуспел, так это в предоставлении этому движению более солидной базы, чем сумел Ельцин. А не получилось у него найти решение чеченского кризиса.

Макфол:

Путин убедительно доказал, что в отношении экономики он является радикальным реформатором. По сравнению с ним даже правительство Гайдара образца 1992 года выглядит центристским. Проведенный через Думу пакет законов абсолютно революционен. Однако Путин или те, кто действует от его имени, сделали много, чтобы подточить уже и без того хрупкие демократические институты России.

Бунин:

В основном завершился первый этап реформ, связанный с выстраиванием властной вертикали. Этот этап служит обеспечением для второго, который развертывается в нынешнем году и заключается в проведении либеральных преобразований (впрочем, первые меры были реализованы еще в прошлом году - например, плоская шкала подоходного налога).

Завершился ли для Путина период политического ученичества? Можно ли говорить о появлении у него четкого и осмысленного политического курса?

Николсон:

Слава богу, Путин еще учится. Хороший политик вообще учится в течение всей своей карьеры. Слишком рано говорить о наличии у Путина четкого, хорошо продуманного политического курса. Он появится лишь к следующим выборам, когда Путину предстоит вести предвыборную кампанию исходя из того, что он сделал на своем посту.

Макфол:

В свои первые месяцы на посту Путин казался слабым и нерешительным. Шла ли речь о военной реформе или экономической политике, он давал своим помощникам спорить друг с другом, не выражая собственного мнения. Но в этом политсезоне Путин начал по-настоящему формулировать свои идеи.

Бунин:

В общих чертах курс определился: либеральные реформы при сильной власти. Путин не поддался на соблазн посильнее “закрутить гайки” и учитывает интересы элит в обмен на их политическую лояльность. Что касается “ученичества”, то даже в имиджевом отношении президент изменился - достаточно сравнить его прошлогоднюю реакцию на катастрофу “Курска” и внимательное отношение к ликвидации последствий якутского наводнения. Все это свидетельствует о способности Путина-политика к адаптации.

Кремль утверждает, что ситуация в Чечне медленно возвращается к норме. Согласно многим экспертам, тупик, в который зашла российская политика в этом регионе, становится все более безнадежным. Какое из этих двух мнений ближе к действительности?

Николсон:

Иностранцу очень трудно понять, что на самом деле происходит в Чечне. Но, к сожалению, второй вариант выглядит более реалистичным.

Макфол:

В ситуации в Чечне нет ничего нормального. Это по-прежнему ужасная трагедия для России. К сожалению, дискуссии по поводу Чечни всегда становятся очень эмоциональными. По моему мнению, здесь есть три отдельных повода для разговора. О причине войны. Я считаю, что Россия имела право защищать свою территориальную целостность и ответить силой на вторжение в Дагестан. Любой американский президент сделал бы то же самое, если бы группа “национально-освободительных лидеров или террористов” вторглась в Техас с целью отторжения этого штата от США. О методах ведения войны. Жестокость одной стороны не оправдывает подобное поведение другой. Войны всегда жестоки, но некоторые из них хуже, чем другие. И мне кажется, что обладающая славной историей российская армия наносит сейчас в Чечне вред этой репутации. О конце войны. Все войны кончаются переговорами. В какой-то момент России придется вести непростые и долгие переговоры об окончании этой войны с настоящими представителями с чеченской стороны. Этот процесс может начаться завтра, а может - через 20 лет. Почему не спасти тысячи жизней и не начать его завтра?

Бунин:

Ситуация в Чечне не могла быть лучшей, чем сейчас. Сепаратисты более не имеют единого командования, они не в состоянии захватить ни один крупный населенный пункт. Что касается небольших террористических групп, то международный и советский опыт свидетельствует о том, что борьба с ними может продолжаться десятилетиями. И симпатии местного населения за один-два года на свою сторону не привлечешь.

Сумел ли Путин доказать, что при его правлении свободе прессы в России ничего не угрожает?

Николсон:

Путин часто повторял тезис о том, что медиамагнаты использовали СМИ под их контролем для шантажа государства и что это дает ему право подавить эти СМИ в интересах государственной безопасности. Очень трудно не рассматривать этот тезис как угрозу свободы слова.

Макфол:

Напротив, угроза свободе прессы в России сегодня выглядит более серьезной, чем в любой момент последних десяти лет. Конечно, “реструктуризация” НТВ не означает, что все независимые СМИ перестали существовать. Однако баланс между государственными и частными СМИ был нарушен в пользу государства. Успех Кремля в борьбе с “Медиа-Мостом” создает искушение для глав региональных администраций сделать то же самое в отношении своих и без того уже слабых критиков из местных СМИ.

Бунин:

Политика Путина в отношении СМИ основана на двух принципах: стратегические высоты (федеральные телеканалы) должны находиться под контролем государства. Бизнесу остаются газеты, журналы, кабельное телевидение, телекомпании “второго ряда” типа РЕН-ТВ. После разгрома империи Гусинского взаимоотношения со СМИ осуществляются со скрупулезным соблюдением процедур, соответствующих действующему законодательству. СМИ, располагающие локальным влиянием имеют полную возможность находиться в жесткой оппозиции к власти.

Согласно одним наблюдателям, множество либеральных законов, принятых Думой под давлением Кремля, создают невиданный потенциал для экономических преобразований. Согласно другим, завершившийся политсезон был потерян для реформ. Какова ваша оценка?

Николсон:

Эти законы были необходимы. Конечно, в процессе их составления были сделаны компромиссы. И их осуществление будет отнюдь не идеальным. Но нельзя говорить, что минувший год был потерян для реформ.

Макфол:

Прогресс был реален. Конечно, будут ли заявленные реформы осуществлены и принесет ли это пользу России, пока остается вопросом.

Бунин:

Весенняя сессия Думы стала прорывом в деле принятия реформаторских законодательных актов. Некоторые из них носили компромиссный характер, но в рамках общего либерального курса. Другое дело, что успех реформ лишь на 30% зависит от качества законов, а на 70% - от успешности их реализации.

В марте Путин полностью укомплектовал своими ставленниками высшее руководство силовых структур. Почему, по вашему мнению, в отношении руководства правительства и Администрации Президента ничего подобного не произошло?

Николсон:

Можно только гадать, почему одни кадровые решения были приняты, а другие нет. Согласно самой вероятной версии, Путин почувствовал крайнюю необходимость ухода некоторых людей и, самое главное, имел им адекватную замену. Возможно, что в отношении правительства и президентской администрации этих двух факторов пока в наличии нет.

Макфол:

Абсолютно логично, что Путин назначил новых людей в руководство силовых министерств, а не правительства или своей администрации. И МВД, и Минобороны отчаянно нуждаются в реформировании. Назначая своих ближайших соратников в эти министерства, Путин показал свою готовность приняться за решение этой задачи. Как бывший сотрудник КГБ президент имеет также моральное право провести такие реформы. Конечно, приход наверх новых людей не может быть заменой настоящей реформы. Худшим вариантом будет ситуация, при которой все реформы ограничатся появлением бывших сотрудников КГБ во главе каждого силового министерства. Отсутствие перемен в правительстве и президентской администрации объясняется тем, что они начали работать. Когда правительство проводит через Думу важнейший пакет законов, оно не должно быть заменено.

Бунин:

В отношении “силовиков” Путин нашел технологичное решение, позволяющее провести реорганизацию, минимизировав ущерб для текущей работы ведомств, подобрал кадры с небезграничной “питерской скамейки”. Реформа Администрации Президента и правительства произойдет только тогда, когда для них будут найдены свои технологии и кадры, то есть возникнет комплексное решение.

До сих пор Путин правил в условиях полного отсутствия серьезной оппозиции. Долго ли еще может продлиться такая ситуация?

Николсон:

В данный момент в политическом спектре мы наблюдаем больше консолидации, чем расхождений. И, похоже, эта ситуация продолжится в ближайшем будущем. Подобную тенденцию нельзя назвать здоровой - и в первую очередь, для самих президента и правительства.

Макфол:

Когда лидер страны имеет рейтинг одобрения в 70 процентов, оппозиция всегда слаба. Однако, если нынешняя ситуация продлится в течение нескольких выборных циклов и кандидат от существующей партии власти будет всегда выигрывать президентские выборы, российская демократия исчезнет. Способная на выигрыш национальных выборов оппозиционная партия абсолютно необходима. И по этой причине я не понимаю, почему Путин потратил так много времени и усилий на ослабление альтернативных центров власти.

Бунин:

Серьезной эрозии путинского рейтинга в ближайшее время, очевидно, не произойдет - люди продолжают связывать с президентом надежды на лучшее. В то же время оппозиция будет усиливаться по мере проведения либеральных реформ, которые будут затрагивать как влиятельные группы интересов, так и широкие слои населения (например, реформа жилкомхоза). Такая оппозиция, видимо, будет левой и протестной, ее ядром станет КПРФ, которая сохранила свои ресурсы и успешно участвует в губернаторских выборах. Другое дело, что потенциал для расширения ее электората ограничен, хотя на будущих парламентских выборах коммунисты имеют неплохие шансы расширить свое представительство в парламенте.

В начале правления Путина высказывалось много опасений, что Россия может вернуться к авторитаризму. Можно ли говорить о том, что эти опасения не оправдались и уже не оправдаются?

Николсон:

С определенными оговорками страхи авторитаризма были оправданны. С точки зрения западного наблюдателя, Путин строит традиционное русское патерналистское государство и оставляется слишком мало пространства для инициативы снизу. Но нельзя говорить о том, что Путин преуспел в построении авторитарного режима. В современных обстоятельствах это было бы очень трудно.

Макфол:

В отличие от многих на Западе, я все еще не считаю, что Путин - это будущий диктатор. Но мне кажется, он не понимает, что демократические институты, например, свободная пресса, могут быть полезны для него в борьбе с коррупцией и укрепления государства. Главный вопрос заключается в том, как много времени ему понадобится, чтобы это понять, и чего это будет стоить для российской демократии. Меня беспокоит также, что многие в окружении Путина все еще считают, что русские могут иметь либеральные экономические реформы и авторитарное правление, как Китай. Да, Россия нуждается в законе и порядке. Но в долгосрочном плане авторитарное правление будет иметь плохие последствия для экономического роста в России. И почему Россия должна так низко устанавливать для себя планку желаний? Ведь доход в Китае на душу населения по-прежнему ниже, чем в России.

Бунин:

В нынешнем году Путин ясно дал понять, что Россия хочет “жить в Европе”, а не стать европейским изгоем типа лукашенковской Белоруссии. Он даже готов не согласиться с мнением 70% населения и большинства “силовиков”, выступив против смертной казни, - потому что смертная казнь и членство в Совете Европы несовместимы. С другой стороны, и Европа стремится постепенно адаптировать Россию к своим “правилам игры”, смягчая свою позицию по проблемам Чечни, СМИ и др. Отсюда и резкое снижение вероятности сползания к авторитаризму.

Что означает нынешняя политическая стабильность: уникальный шанс для движения страны вперед или начало нового периода застоя типа брежневского?

Николсон:

Любой исход возможен. Проблемы слишком сложны и не имеют очевидных решений. Важно, чтобы эти проблемы открыто обсуждались, а не решались в зависимости от исхода внутриноменклатурных схваток. Это очевидный способ избежать стагнации брежневского образца.

Макфол:

Многие на Западе действительно считают, что Россия входит в период застоя. Но ставить такой диагноз еще рано. После десятилетия революционных перемен Россия нуждается в периоде стабильности. То, что Путин обеспечил некий уровень этой стабильности и предсказуемости, хорошо. В то же время, чтобы превратиться в процветающее общество с растущей экономикой, Россия должна провести еще многие политические и экономические реформы. В долгосрочном плане слишком большая стабильность будет вредна для благосостояния России.

Бунин:

С застоем в деле проведения реформ можно сравнить скорее позднеельцинский период, когда ни Чубайс, ни Кириенко не могли переломить негативного отношения к реформаторскому курсу со стороны бюрократии и тогдашнего левого парламентского большинства.

Как за год изменился имидж России на международной арене? Упрочила Москва свои позиции или наоборот?

Николсон:

В целом имидж России на международной арене улучшился. Но Чечня и история с “Медиа Мостом” подрывают этот, в основном, позитивный образ.

Макфол:

Путин был активен на всех фронтах и стал восприниматься как прагматичный лидер, который пытается защищать российские национальные интересы. В то же самое время многие на Западе озабочены его “ухаживаниями” за государствами, которые считаются антизападными. Некоторые в России считают, что Россия должна пойти своим собственным путем. Исторические традиции Германии, Франции или Италии не были разрушены после того, как эти страны полностью интегрировались в Европу. Отказавшись, как и другие великие европейские державы, от своей империи, Россия должна добиваться присоединения к Европе.

Бунин:

Россия ведет сейчас более жесткий торг со своими партнерами, чем при Ельцине. Она старается играть сразу на нескольких досках, привлекая для усиления своих позиций даже полузабытые ресурсы советского времени вроде связей с Вьетнамом или Северной Кореей. Однако общий вектор на конструктивные отношения с Западом сохранен.

Какие проблемы могут стать главными в следующем российском политическом сезоне?

Николсон:

Главной проблемой будет сохранение темпа. При нынешней расстановке сил в Думе принятие законов - это самая простая часть задачи. Будет гораздо труднее добиться того, чтобы эти законы не были выхолощены или забыты сразу после принятия.

Макфол:

В наступающем году главной проблемой для Путина будет падение его популярности и рост критики. До сих пор президент не делал ничего, чтобы оттолкнуть от себя какую-либо часть общества. Однако если будут осуществлены реформы, одобренные парламентом, значительная часть общества будет недовольна, и президентский рейтинг упадет. В этих обстоятельствах Путин может замедлить реформы, сделать российское государство еще более авторитарным или научиться жить с критикой и принять более низкий рейтинг одобрения. Если Путин выберет этот третий путь, он войдет в историю как один из самых великих российских реформаторов.

Бунин:

Одной из важных проблем могут стать отношения Путина с теми элитными группами и массовыми слоями населения, которые поддержали его в надежде на то, что новый президент - это “анти-Ельцин”, а не продолжатель, завершитель и “исправитель” ельцинских реформ. Теми, кто ждал от президента, что он будет “мочить” всех олигархов (а не только нелояльных), расставит на все ключевые посты людей в погонах и т.д. Тем более что начинается серьезная реформа силовых структур, в ходе которой будут затронуты корпоративные интересы тех, кто еще недавно считал себя “победителем”.

газета «Московский Комсомолец», 07.08.2001

Версия для печати