10.03.2016 | Татьяна Становая

Представительная элитократия: как кризис поменял кадровую политику Путина

Владимир Путин назначил заместителя председателя правления Сбербанка Сергея Горькова новым главой Внешэкономбанка – института развития, оказавшегося в глубоком кризисе. Это уже не первое такое назначение в череде похожих кадровых решений, самым громким из которых стал приход Олега Белозёрова в ОАО «РЖД» на смену Владимиру Якунину: мол, настало время новых профессиональных, но технических менеджеров, для чьей карьеры вовсе не обязательно быть близким другом президента. Но означает ли это, что в России грядет новая кадровая революция?

Чего ждут

Приоритеты кадровой политики президента очевидно меняются. В первые годы правления главной целью была кадровая экспансия, когда Путин вытеснял представителей ельцинской элиты с ключевых постов, строил губернаторов, отнимал компании, создавал госкорпорации, накачивал их активами и ресурсами. Приоритетом была, прежде всего, пресловутая лояльность, что вызывало критику: мол, приходят люди менее профессиональные, но свои. Путин эту критику считал неконструктивной, так как ему было важно создать «политически ответственную элиту», то есть ту, что будет разделять с ним его видение положения России в мире. Тогда основным ресурсом для карьерного роста было личное знакомство с Путиным как главная гарантия лояльности.

Когда кадровая экспансия достигла своих пределов (либо расставив своих, либо обратив в свою веру чужих), она сменилась экспансией кадров. Каждый путинский ставленник, будь он на госслужбе или в госкомпании, начинал подминать под себя все больше ресурсов. Но с началом кризиса и здесь возникли естественные ограничения – ресурсов стало мало. Уже хорошо известно, за что сняли Владимира Якунина: он требовал слишком много субсидий и не мог эффективно управлять компанией. Проблема РЖД стала проблемой Путина, а Якунин – проблемой РЖД.

С ВЭБом ситуация гораздо сложнее. РЖД была якунинской компанией, полученной им в кормление. ВЭБ не был компанией Дмитриева, а сам Дмитриев не был другом Путина. Он был назначенным менеджером, но настолько преданным, что не мог позволить себе говорить «нет» или доводить до сведения руководства плохие новости о состоянии банка.

Получается парадокс: президент хочет получать хорошие новости и при этом чтобы все само собой управлялось, без его особого вмешательства. Ведь он занят другими, гораздо более глобальными вопросами, – что такое ВЭБ на фоне Украины и Сирии? Какое-то время от проблем просто откупались. Но на спасение ВЭБа требуется 1,34 трлн рублей, что составляет 1,7% российского ВВП. Правительство три месяца ломало голову, откуда добыть миллиарды. При желании добыть можно, но получит их тот же Дмитриев, который не любит доносить до начальства плохие новости и который во многом ассоциируется с нынешним тяжелым положением дел.

Роль чистильщика доверили молодому и яркому Сергею Горькову, которого, судя по всему, рекомендовал Герман Греф. А дальше, доверив Горькову под ответственность Грефа решать проблемы ВЭБа, президент смог спокойно удалиться медитировать на сирийские темы.

Кто виноват

В отличие от РЖД, где было более-менее понятно, кто виноват, в ситуации с ВЭБом все гораздо тяжелее. ВЭБ критикуют за то, что он давал заведомо невозвратные кредиты. Например, не менее 240 млрд рублей на строительство объектов к Олимпиаде в Сочи 2014 года. Или 469,6 млрд рублей кредитов неназванным российским инвесторам на финансирование металлургических предприятий на Украине, главным образом в Донбассе. Понятно, что эти решения Дмитриев принимал не за спиной у Путина. Кремль воспринимал ВЭБ как «фонд поднятия России с колен»: деньги давали на проекты, где ключевыми были вовсе не коммерческие, а политические задачи. Не развивали производство, а расширяли место России в мире.

При этом спрашивали с ВЭБа как с банка, которым по своим реальным функциям он никогда не был. Кто виноват в столь плачевном положении? Очевидно, что речь идет об изначально ошибочном подходе, неверно подобранной концепции функционирования ВЭБа. Положение ВЭБа не было секретом. Это был общий тренд: заливать деньгами все, что политически значимо для руководства страны. Тут нельзя отказывать.

ВЭБ был назначен кошельком, откуда финансировалось наращивание величия России. Поэтому Дмитриев, как и многие из путинского окружения, исходил не из интересов вверенного ему института, а из интересов президента. А когда в стране кончились деньги, в ВЭБ пришел коллапс, ответственность за который – коллективная. Например, главой наблюдательного совета банка был Дмитрий Медведев.

Что делать

Комментируя назначение своего зама главой ВЭБа, Греф заявил, что сначала надо разобраться что к чему, а потом решать, что делать. И действительно, никто пока подходящего для ВЭБа решения не знает. Когда Дмитрия Пескова спросили, будет ли реформироваться ВЭБ, он ответил, что об этом нужно спрашивать не его. Кремль отстраняется, ВЭБ сдан в надежные руки, Путин больше не слышит плохих новостей.

Уже сейчас очевидно, что ликвидации не будет. Потому что ликвидация – это гигантское кадрово-управленческое землетрясение. Пришлось бы что-то делать с Фондом развития Дальнего Востока, Корпорацией развития Северного Кавказа, РФПИ и множеством других политически значимых институтов и функций. Чего стоит только управление пенсионными накоплениями «молчунов», госдолгом, внешними финансовыми активами России. Представьте, что вы – министр экономического развития и вам предстоит доложить президенту о необходимости ликвидировать ВЭБ, приложив пару сотен страниц с решениями в отношении его «дочек-внучек», каждая из которых – гигантский комплекс переплетенных финансовых, политических и административных интересов. Президент, не прерывающий связи с сильными мира сего, вряд ли снизойдет до этой конфликтной и бесконечной рутины.

Поэтому ВЭБ будут спасать. Спасателем назначен Сергей Горьков с биографией в стиле фьюжен: чекист с образованием юриста, черным пятном ЮКОСа в биографии, смытым доблестной службой в Сбербанке. Проблема ВЭБа настолько тяжела, что туда, видимо, хотели перевести Грефа. Но Греф вместо себя рекомендовал зама, согласившись присмотреть за ним в составе наблюдательного совета – как политический куратор.

Будущее ВЭБа пока оставляет больше вопросов: готов ли Горьков говорить «нет» и доносить до руководства плохие новости? Готова ли власть выбирать между коммерческо-банковской функцией ВЭБа и его ролью «фонда по спасению России»? И если ВЭБ займется своими прямыми обязанностями – созданием условий для экономического роста и стимулированием инвестиций, – готово ли государство как минимум не мешать этому? Ведь трудно завлекать инвестора в страну, где бизнес-актив воспринимается властью как великий дар, а не юридически защищенное право частной собственности.

Куда движется

Назначение Горькова – очень важное кадровое решение, выходящее далеко за пределы проблемы ВЭБа. Тут можно говорить о коренном сломе в кадровой политике Путина, и началось это еще до прихода Олега Белозёрова в РЖД.

Первые признаки перелома появились с усилением влияния отдельных министров правительства Медведева. Александр Новак штурмует советы директоров суперкомпаний («Газпром», «Роснефть», «Россети»); Денис Мантуров возглавляет политику импортозамещения; Николай Никифоров дожимает идею Почтового банка, а Юрий Трутнев поднимает Дальний Восток с Давоса. Технические безликие министры нашли в своей слабости силу. С такими оказалось проще иметь дело. Ведь раньше кругом сидели путинские друзья, да еще и с духовными скрепами.

Продвижение технических кадров вписывается и в другой тренд: влиятельные фигуры, близкие к президенту, решили, что им будет удобнее публично самоустраниться от решения сложных задач. Проще стало работать через малоизвестных исполнителей. Ротенберг – Левитин ставят Белозёрова в РЖД; Новак сближается с Андреем Белоусовым; Никифоров – с Юрием Ковальчуком; Мантурова давно называли человеком Сергея Чемезова. Теперь вот и Горьков от Грефа. Получается представительная элитократия: комфортно не лезть самим, а послать своего представителя. Он не побоится взять на себя ответственность, принести плохие новости, с него и спрашивать легче.

Пространство публичной ответственности съеживается, потому что имеет политическое измерение, несущее риски. Те, кто может себе позволить переждать, пережидают, – теперь важнее сохранить то, что есть. Но ведь под классом политических тяжеловесов – сотни «рабочих лошадок», которым особо и терять нечего. Кризис – их время. Решения кому-то принимать нужно. Ответственность брать тоже. Те, кто сегодня выходит на сцену, кажутся временными исполнителями. «Исполняющие обязанности» Сечиных, Чемезовых, Ковальчуков, Ротенбергов. Но завтра они могут стать новой посткризисной элитой, благо путинское время знает массу примеров превращения технических менеджеров в демиургов.

Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий

Оригинал – Carnegie.ru

Версия для печати