21.03.2016 | Леонид Исаев

Опять удивили: итоги сирийской кампании Москвы

Перед началом переговоров в Женеве президент России Владимир Путин объявил о выводе основной части вооруженных сил из Сирии. Реакция на это решение была неоднозначной – кто-то вздохнул с облегчением, кто-то, напротив, воспринял это с настороженностью, а для кого-то это оказалось не более чем очередным пиар-ходом российского руководства. И все же приказ главнокомандующего оказался неожиданностью как для российского, так и для мирового сообщества.

Конечно, для той категории экспертного сообщества, которая изначально скептически смотрела на ввод российских войск в Сирию, сложившаяся в конце февраля – начале марта обстановка виделась неплохим шансом для того, чтобы покинуть сирийское небо. Шансом, который может больше и не представиться. Иными словами, если уж Кремль на протяжении последних месяцев неустанно повторял, что не собирается «с головой уходить в сирийский кризис», и операция российских ВКС носит ограниченный во времени характер, то и уходить нужно было «на подъеме». Но в общем-то уверенности в том, что это произойдет, не было вплоть до вечера 14 марта.

Неожиданность, с которой все мы встретили результаты разговора Владимира Путина с Сергеем Шойгу и Сергеем Лавровым, во многом объясняются тем, что мало кто вообще представлял себе изначальные цели российской кампании в Сирии. Вернее сказать, у каждого из нас было свое видение того, какие цели, официальные и не очень, российские ВКС решают, осваивая сирийское воздушное пространство. Вот только все это было гаданием на кофейной гуще, в то время как сам Кремль «путался в показаниях», пытаясь постоянно подменить одну цель другой, ведь до сих пор не совсем понятно, о какой именно помощи просил Башар Асад. Удивительная ситуация сложилась с обращением сирийского президента: о нем все слышали, но никто сам текст не видел. Поэтому неудивительно, что в условиях ведения боевых действий с неочевидными целями и задачами, решение Владимира Путина застало все мировое сообщество врасплох.

Не лишним было бы вспомнить, с чего все начиналось. А начиналось все с того, что перед Россией вдруг встала угроза со стороны «исламского государства», а точнее, со стороны наших сограждан и граждан стран СНГ, которых насчитывалось около 4000 человек, решивших связать свою жизнь с ИГ. А потому, официальной целью нашей операции в Сирии на ее начальном этапе была отнюдь не помощь Асаду и не желание заставить неблагодарный Запад с собой считаться, а защита южных рубежей своей родины – Россия обещала бросить вызов мировому терроризму вдали от собственных границ. Вот как Владимир Путин 30 сентября 2015 года оправдывал необходимость проведения антитеррористической операции в Сирии: «Единственно верный путь борьбы с международным терроризмом, а в Сирии и на территории соседних с ней стран бесчинствуют именно банды международных террористов, это действовать на упреждение, бороться и уничтожать боевиков и террористов на уже захваченных ими территориях, не ждать, когда они придут в наш дом».

Само это заявление уже выглядело несколько странным и противоречивым, прежде всего ввиду кардинально иного взгляда на проблему терроризма в на Ближнем Востоке, который озвучивал российский президент еще в апреле 2015 года. Тогда в ходе «прямой линии» Владимир Путин четко обозначил свою позицию: «Для нас, конечно, прямой угрозы от ИГИЛ нет». Что же принципиально нового произошло за лето с «исламским государством», что российские спецслужбы, которые, по мнению президента, еще в апреле держали ситуацию под контролем, знали «где воюют наши сограждане и где тренируются», вдруг перестали справляться со своими обязанностями и им потребовалась помощь военных?

Бросить вызов международному терроризму – бесспорно, смелый и достойный шаг, ради которого можно отправлять свою армию в самые жуткие места на земле. Вот только утопичность этой идеи, похоже, изначально осознавалась в Кремле. Ведь «исламское государство» - это не только террористическая структура. Это еще и мощная идеологическая конструкция и умелая пропагандистская машина, вербующая в свои ряды тысячи новых рекрутеров со всего мира. Но самое главное, что ИГ, по меткому выражению американских журналистов Майкла Вайса и Хасана Хасана, «представляет себя притесняемому суннитскому меньшинству в Ираке и еще более угнетенному большинству в Сирии как последнюю линию обороны против всех их врагов сразу». И если Россия решила искоренить международный терроризм на Ближнем Востоке, то нужно бороться не столько с его следствием, коим является ИГ, «Джабхат ан-Нусра» и прочие, но скорее с причиной, его породившей, а также существующими десятилетия «серыми» рынками торговли нефтью и оружием, которые обеспечивают бесперебойное существование террористических структур. Но в таком случае борьба с терроризмом предполагала бы со стороны России не только бомбардировки инфраструктуры ИГ, но и более жесткой политики в отношении целого ряда субъектов сирийского кризиса, начиная от самого баасистского режима (о том, какую роль сыграл сирийский правящий режим в деле распространения терроризма в регионе оставим за скобками этой статьи) и заканчивая сирийскими соседями.

Простой пример. «Джабхат ан-Нусра» - признанная Россией террористическая организация, с которой по всей логике вещей надлежит бороться вплоть до ее полного уничтожения. Но в таком случае следует бороться и с ее непосредственным «спонсором», Саудовской Аравией, которая отказывается признавать свое детище террористическим. Корни, которые будут обнажаться в попытке искоренить другие террористические структуры на Ближнем Востоке, могут уходить в самые отдаленные концы региона (и не только), а значит и борьба с терроризмом будет означать вызов не просто аль-Багдади и его головорезам, но всем тем, кто так или иначе связан с ними связан. А в таком случае «учениями ВКС в боевых условиях» уже не отделаться.

Отсюда и поверхностные результаты российской антитеррористической коалиции за почти полугодовой период. Статистика, конечно, впечатляет: 9 тысяч вылетов, 2 тысячи убитых боевиков, из них 17 полевых командиров и т.д., и всего за 33 млрд рублей, да и то, взятых из бюджета министерства обороны. «Исламское государство» никуда не делось, «Джабхат на-Нусра» в период действия перемирия обстреливает группу международных журналистов, среди которых были и наши сограждане. Аль-Каида множит свои ячейки на территории стран Ближнего и Среднего Востока. Снизилась ли угроза распространения террористической угрозы на территорию России и сопредельных стран? По-видимому, нет, и, что самое главное, мы как были уязвимы перед лицом мирового терроризма, так и остались.

Наемники продолжают присоединяться к деятельности террористических структур в Сирии, ставшей магнитом для мирового терроризма. Поток добровольцев из числа наших сограждан и стран СНГ, желающих сражаться под знаменами «Исламского государства», российские ВКС не уничтожили. Не исчезли и каналы торговли нефтью и оружием, которые по нашим неопровержимым данным шли с территории ИГ в сторону Турции, и с чем мы также обещали бескомпромиссно бороться. И в целом волна терроризма, накрывшая Турецкую республику, лишь подтверждает общемировой тренд роста террористической угрозы, с которой мировому сообществу пока не удается справиться, даже несмотря на 9 тысяч вылетов российских ВКС.

А потому нет ничего удивительного в том, что наша военная кампания в Сирии завершилась прежде, чем пала Ракка – столица «исламского государства». По словам Владимира Путина, действия российских вооруженных сил смогли «положить начало процессу политического урегулирования конфликта», а потому «поставленные перед ними задачи в целом выполнены». На практике же появление российской авиации в сирийском небе, при всей его дискуссионности, внесло серьезные коррективы в установки практически всех ключевых игроков, поскольку оно закрепило ситуацию вечного пата, в которой безоговорочная победа ни одной из сторон невозможна, ощутимо возрос спрос на те сценарии сирийского будущего, которые предполагают ту или иную разновидность раздела страны на сферы влияния. Сегодня никто из геополитических соперников не берется рассматривать Сирию как сферу своих исключительных интересов. Все это повышает спрос на «Женеву», в чьих рамках рамках можно попытаться выработать формат, который бы надолго законсервировал упомянутый выше вечный пат. Говоря словами журналиста Андрея Доброва, «российские пилоты освободили Вашингтон от иллюзий мирового господства».

С этой точки зрения вывод наших войск из Сирии представляется более чем целесообразным и оправданным: ВКС свое дело сделали, настало время конвертировать наши военные успехи в политико-дипломатические. Особенно если учесть факт того, что с репутационной точки зрения Москве есть чем похвастаться за полгода полетов. Во-первых, удалось спасти Асада от неминуемой гибели и сохранить свое собственное лицо. Нам больше никто не скажет о том, что мы поставили в сирийском конфликте «на хромую лошадь», которой априори не суждено дойти до финиша – благодаря поддержке российских ВКС подобное сравнение уже, вряд ли, можно будет применить с Асаду. Сейчас вопрос уже не стоит о том, удержится ли действующий сирийский президент у власти или нет, а удастся ли ему прирасти новыми территориями. Цена вопроса в данном случае – отношения с Турцией, которые носили стратегический характер и экономическая составляющая в российско-турецких отношений не шла ни в какое сравнение с российско-сирийскими. Иными словами, Асад уцелел, а у своих южных рубежей мы нажили себе врага, конфликтный потенциал от противостояния с которым, по всей видимости, пока представляет собой лишь верхушку огромного айсберга, с которым мы уже сейчас начинаем сталкиваться в Закавказье.

Во-вторых, удалось договориться о постоянном базировании российских войск на авиабазе Хмеймим и Тартусском порту. И, как следовало из выступления российского президента, несмотря на вывод войск, часть наших воинских подразделений пропишется в Сирии на ПМЖ. Что уже является и гарантией безопасности сирийского режима и маркером нашего перманентного присутствия в регионе. В этом контексте Россия может во всеуслышание заявить о завершении своей сирийской кампании, сохранив при этом реальный контроль над ситуацией в стране, который впредь будет осуществляться Москвой посредством полученных баз ВМФ и ВВС. По словам бывшего старшего директора по вопросам Ближнего Востока и Северной Африки администрации Барака Обамы, Россия «сделает то, что предпринимали США в Персидском заливе: то перебрасывали свои самолеты на базы в Катаре и Саудовской Аравии, то отправляли их назад. Технически это считалось временным присутствием, но, по сути, оно было постоянным». Однако, как неоднократно показал советский ближневосточный опыт, наличие военных баз и даже оказание военной помощи в ситуации, при которой дружественный нам режим находился на грани выживания, не гарантирует в будущем ровным счетом ничего.

Наконец, удалось наладить канал взаимодействия с Соединенными Штатами, что, по-видимому, было главной кулуарной целью всей нашей сирийской кампании. Не появись в нашей жизни Сирия, неизвестно, нашелся бы иной другой повод у Джона Керри и Сергея Лаврова по нескольку раз в месяц проводить время в обществе друг друга. Как справедливо заметил российский политолог Сергей Маркедонов, «сирийское направление российской внешней политики в 2016 году призвано работать на улучшение отношений со странами Запада… Для Москвы важно не столько применение своей собственной силы, сколько ее использование для наращивания ресурсов в переговорном процессе». Россия, безусловно, попыталась выжить максимум возможного из своего присутствия в Сирии. Вряд ли мы могли рассчитывать на большее. Президент Владимир Путин в конце 2015 года подтвердил, что российские удары с воздуха будут продолжаться столько, сколько будет длиться наступательная операция сирийской армии. Видимо, к концу февраля все мы, наконец, стали свидетелями предела возможностей сирийской армии. Еще в конце прошлого года востоковед Георгий Мирский писал: «Мы надеялись, что под прикрытием наших самолетов сирийские правительственные войска пройдут победным маршем до Евфрата, а на деле они уже почти три месяца ползут черепашьим шагом от одного населенного пункта до другого».

Теперь осталось лишь понять, насколько ликвидны наши активы, добытые военным путем, на дипломатическом рынке. Пока лишь ясно, что разменять Сирию на Украину у нас не получится. «Вывод войск не повлияет на ослабление экономических санкций. Санкции ЕС наложены в связи с украинской ситуацией и привязаны к Минскому договору», - заявил на днях финский премьер-министр Юха Сиппиля. Очевидно, что даже если не самая враждебно настроенная в отношении России Финляндия, которая никогда не испытывала особой эйфории от политики изоляции Москвы, занимает столь четкую позицию в отношении отмены санкций, то чего уж стоит ждать от таких «тяжеловесов» европейской политики как Франция и Германия. Наша логика, конечно, имеет право на существование: сделаем шаг навстречу Соединенным Штатам по Сирии, а они в ответ пойдут нам на уступки по Украине. Вот только американцам свойственно мыслить в рамках принципиально иной парадигмы: сделали жест доброй воли в отношении урегулирования сирийского конфликта, получите ответный, но тоже по Сирии. Это совершенно не значит, что по Сирии идти на компромиссы не стоит. Напротив, нужно делать все возможное для создания атмосферы полного взаимопонимания. Однако питать излишних иллюзий тоже не стоит.

Россия, конечно, в очередной раз заставила весь мир считаться с силой русского оружия, более того, мы продемонстрировали, что еще не разучились прибегать к самым крайним методам отстаивания своих интересов. Однако, как точно отмечают на страницах «Ведомостей» Павел Аптекарь и Андрей Синицын, «Большинство плюсов для России – следствие отказа от минусов войны». Вывод войск в данном случае – исправленная ошибка осени 2015 года: не нужно было их туда вводить. Армия и флот, конечно, наши самые надежные союзники, своего рода козырь в руках российской власти, однако теперь придется заниматься тем, что у нас не очень хорошо пока получается – договариваться. Хотелось бы, чтобы и наше внешнеполитическое ведомство, наконец, научилось добиваться ощутимых успехов, не прибегая к помощи ведомства оборонного.

Леонид Исаев – старший преподаватель департамента политической науки «Высшей школы экономики»

Версия для печати