29.08.2016 | Алексей Макаркин

Развитие сирийского кризиса

Военно-политическая ситуация в Сирии продолжает оставаться крайне сложной. Российские воздушно-космические силы (ВКС) смогли использовать авиабазу в иранском Хамадане лишь в течение недели, а затем разрешение было отозвано. Турция впервые ввела свои войска на сирийскую территорию для того, чтобы не допустить расширения территории, контролируемой курдскими формированиями в районе турецко-сирийской границы.

Еще недавно такие действия Анкары вызвали бы крайне негативную реакцию России, но в условиях сближения двух стран Москва предпочла сделать сдержанное заявление. США, в свою очередь, стремятся договориться с Россией и выстроить баланс интересов в отношениях с турками и курдами с тем, чтобы не допустить столкновения между ними и направить усилия обеих сторон на борьбу с ИГИЛ (запрещен в России). Если до конца президентского срока Барака Обамы удастся освободить от ИГИЛ иракский Мосул и сирийскую Ракку, причем без прямого участия крупных контингентов войск США и их союзников (спецназ и советники уже находятся в Сирии и Ираке), то уходящий президент США сможет занести эти операции себе актив и оставить следующей администрации меньше внешнеполитических проблем. В связи с этим важнейшим становится вопрос о том, смогут ли ключевые внешние игроки - Россия, США, Турция и Иран - согласовать свои позиции по сирийскому вопросу.

Судьба российско-иранского сотрудничества по Сирии является ярким примером недостаточной устойчивости большей части альянсов, заключаемых в связи с военными действиями в этой стране. В последнее время иранские военные и их союзники (от ливанской «Хезболлы» до афганских хазарейцев), действующие в Сирии, оказались в непростой ситуации. В боях за крупнейший город сирийского севера - Алеппо - Башару Асаду и его шиитским партнерам не удалось добиться победы, более того, антиасадовские формирования повысили уровень координации своих действий и смогли нанести ощутимый контрудар. Сейчас в Алеппо установилось динамическое равновесие, при котором ни одна из сторон не может добиться явного перевеса.

В этих условиях иранцы согласились на предоставление России своего аэродрома в Хамадане с тем, чтобы российские ВКС наносили оттуда удары и по ИГИЛ, и по «умеренной» оппозиции Асаду (тем более, что и в среде «умеренных» есть немало радикалов). Однако если 16 августа стало известно о предоставлении права использовать аэродром, то уже 21 августа Иран отозвал разрешение. Министр обороны Ирана Хосейн Дехган обвинил Москву в «позерстве», «неджентльменском поведении» и желании «показать себя сверхдержавой». «Эта страна хочет зарекомендовать себя в качестве эффективного игрока в рамках операции в Сирии, чтобы вести переговоры с США и гарантировать собственную важную роль в политическом будущем Сирии»,- заявил министр.

Источник «Коммерсанта» в органах военного управления России рассказал, что у сторон возникло «некоторое недопонимание»: российские военные хотели использовать авиабазу не только как аэродром подскока, но и как полноценный военный объект с размещением там соответствующих арсеналов, но иранскую сторону такой вариант не устроил.

Интересно, что 20 августа тот же Дехган не просто заявил, что «сроки использования иранского военного объекта российской авиацией не ограничены», но даже намекнул на возможность предоставления России второй базы на иранской территории. Таким образом, ситуация изменилась в течение суток. До этого власти Ирана парировали критику столь тесного военного сотрудничества с Россией внутри страны. У президента Хасана Рухани нет прочного большинства в парламенте – и его оппоненты тут же воспользовались «раскруткой» темы военного присутствия России в Хамадане. Дело в том, что иранская Конституция запрещает размещение иностранных военных баз на территории страны. Депутаты парламента обратились к спикеру с просьбой провести закрытое заседание по этому вопросу. Однако правительство отстаивало необходимость именно такого формата военного сотрудничества с Россией, несмотря на заявления критиков.

В этих условиях российские военные, похоже, стали «продавливать» расширение своего присутствия в Иране, которое совершенно точно подпадало под конституционный запрет. Однако Иран – это не Сирия, где Асад готов согласиться на любые условия сотрудничества, так как без российской поддержки его режим обречен. Иран находится в принципиально иной ситуации и сохраняет возможности для маневра, в том числе в отношениях с Западом. Доверие между сторонами и до афронта с аэродромом в Хамадане было далеко не безусловным. Отметим, что в длительных переговорах о снятии санкций Иран обошелся без посредничества со стороны России (которое неофициально предлагалось), а первый зарубежный визит после отмены санкций Рухани совершил не в Москву, а в Париж и Рим. В Иране же с настороженностью наблюдали за многочисленными российско-американскими контактами, опасаясь, что Москва использует сирийский фактор для того, чтобы добиться уступок от США, которые никак не связаны с иранскими интересами.

И, наконец, отношение Ирана к России исторически является непростым. Политика царской России по отношению к Персии рассматривается современными иранскими историками как колониальная. Ввод советских (и, одновременно, английских) войск в Персию в 1941 году также расценивается негативно, как нанесший ущерб стране. Бывший президент Махмуд Ахмадинежад даже давал понять, что может потребовать компенсации за эти события. А создатель исламского Ирана аятолла Хомейни называл СССР «малым Сатаной», то есть относился к нему лишь немногим лучше, чем к США - «большому Сатане». Таким образом, было достаточно лишь немного перегнуть палку, как недоверие резко возросло, и иранцы дезавуировали только что принятое решение.

Одновременно росла напряженность в турецко-курдских отношениях. Курды в последние месяцы расширяли свое присутствие в районе сирийско-турецкой границы, распространяя свое влияние как в западном, так и восточном направлениях. Только что завершился конфликт в Эль-Хасаке на востоке Сирии – из этого города курды вытеснили асадовцев, причем попытки сирийских властей атаковать курдов с воздуха встретили жесткое сопротивление американцев, де-факто установивших в районе Эль-Хасаки бесполетную зону. После этого Асаду осталось только договариваться при посредничестве России с курдами о выводе своих войск из этого города.

Но если в Эль-Хасаке США поддержали курдов, то несколько иная ситуация сложилась на западном направлении. В августе курдские формирования при поддержке американцев выбили ИГИЛ из приграничного города Манбиджа, что вызвало резкое неприятие со стороны Турции, опасающейся создания на границе курдского «пояса» - объединения нескольких пока разрозненных кантонов, которое может в будущем стать основой Курдистана. В то же время и США, несмотря на свою помощь курдам, были явно недовольны тем, что они действуют исключительно в собственных интересах и продвигаются на запад вместо того, чтобы идти на юг и штурмовать там «сирийскую столицу ИГИЛ» - Ракку. Курдское руководство понимает, что штурм Ракки может привести к большим потерям, а город все равно не удержать под своим контролем.

В свою очередь, Турция в последние недели активно шантажировала США, угрожая резким похолоданием в двусторонних отношениях после попытки военного переворота. Основным публичным требованием турецких властей была выдача живущего в США проповедника Фетхуллаха Гюлена, которого они считают вдохновителем неудавшегося путча. Однако не менее – а, возможно, и более важным – требованием стало остановить продвижение курдов и добиться их ухода на восточный берег реки Евфрат (то есть очистить только что взятый Манбидж). В связи с этим демонстративное сближение Турцией с Россией, визит президента Реджепа Тайипа Эрдогана в Петербург можно частично рассматривать также как элемент шантажа. Добавим к этому и озвученные планы Эрдогана посетить в ближайшее время Тегеран. Однако сводить дело только к шантажу не следует – турецкое руководство заинтересовано в обеспечении своих интересов в Сирии и пытается договориться о компромиссе не только с США, но и с ключевыми игроками, поддерживающими Асада.

В этих условиях на минувшей неделе состоялся визит в Турцию вице-президента США Джо Байдена, который заявил, что США не хотели бы, чтобы Гюлен находился на их территории, но его выдача находится в компетенции суда. Трудно представить себе, чтобы Гюлен был выдан, но формулировка Байдена показывает направление возможного компромисса – выезд Гюлена в третью страну, где ему будет запрещено заниматься политической деятельностью. Кроме того, Байден предупредил курдские силы о необходимости отступить за реку Евфрат, если они рассчитывают на продолжение поддержки США. Таким образом, создается основа для налаживания американо-турецких отношений.

В это же время турецкие войска впервые перешли сирийскую границу и оказали поддержку протурецким оппозиционерам, занявшим 24 августа приграничный город Джераблус, из которого отступили игиловцы. Турецкая операция направлена как против ИГИЛ, так и – в первую очередь – против курдов, поскольку препятствует их дальнейшему продвижению на запад вдоль границы. Под давлением США курды были вынуждены объявить об уходе из Манбиджа, хотя и остаются в его окрестностях в сельской местности – оборонять город от турок у них нет возможностей, что не исключает ведения в будущем партизанских действий (перестрелки уже начались). Контроль над Манбиджем передан арабам, но лояльным не туркам, а курдам. Удастся ли Турции поставить во главе города своих людей, пока неясно.

Ввод турецких войск в Сирию, похоже, был согласован и с Россией. Официальная реакция российского МИДа на это событие была весьма сдержанной – он лишь выразил «глубокую обеспокоенность» происходящим в районе сирийско-турецкой границы. В то же время источник в МИД неофициально сообщил ТАСС, что «контртеррористические действия в Сирии сейчас как никогда актуальны, тем более в районе сирийско-турецкой границы», хотя и дополнил это высказывание стандартной формулировкой, что эффективность подобных действий зависит от координации с Дамаском.

26 августа прошла очередная встреча Сергея Лаврова с Джоном Керри, на которой речь шла о сирийском урегулировании. По ее итогам Керри заявил, что «мы завершили последний раунд технических консультаций», причем остались «некоторые небольшие нерешенные проблемы», которые будут обсуждаться на экспертном уровне в течение последующих дней.

Таким образом, «антиигиловский» компромисс с участием ведущих игроков, вовлеченных в сирийский конфликт, становится возможным на основе неформального раздела сфер влияния в стране и гарантий представленности интересов всех игроков. Однако на пути этого компромисса стоит недоверие сторон друг к другу и связанная с этим «зыбкость» любых коалиций. В этих условиях будет крайне сложно создать конструкцию будущего Сирии, основанную на стратегическом компромиссе – и еще сложнее ее реализовать. Что касается борьбы с ИГИЛ, то даже в случае вытеснения террористов из Ракки и Мосула (что потребует немалых сил и средств) они все равно сохранят свое присутствие в сельских районах – и могут попытаться взять реванш в случае уменьшения внимания ведущих держав к сирийской и иракской проблематике. Как это происходит в Афганистане, где после сворачивания военной операции международной коалиции талибы расширяют свое влияние.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати