02.12.2016 | Алексей Макаркин

ГКЧП в оценках и мнениях 25 лет спустя

Августовский путч мало интересует россиян – он давно стал историей, как сталинские или брежневские времена. Впрочем, какие-то последствия, актуальные и для настоящего времени, эти события все же имели.

Прежде всего необходимо обратиться к цифрам, которые позволяют рассеять некоторые мифы. В частности, я имею в виду встречающееся порой предположение о том, что большинство россиян поддерживали (или в настоящее время поддерживают) ГКЧП. Как представляется, распространенная в коммунистических и националистических СМИ точка зрения, согласно которой для большинства россиян «августовский путч» стал драмой, явно преувеличивает подлинное положение дел.

Драма или рутина?

Согласно опросу «Левада-центра», проведенному в июле 2016 года[1], лишь 50% респондентов, отвечая на вопрос «Помните ли вы, что происходило 19–21 августа 1991 года?», упомянули путч или ГКЧП. Фонд «Общественное мнение» (ФОМ) напрямую спрашивал, слышали ли респонденты о путче, и на такой прямой вопрос положительно ответили 69%, а еще 19% выбрали расплывчатый вариант «что-то слышали»[2]. Но суммировать 69% и 19% все же не стоит: немалая часть респондентов, уклоняющихся от однозначного ответа, просто стесняется продемонстрировать свою неосведомленность. Таким образом, дата 25-летней давности не является общеизвестной. Возможно, это частично связано с тем, что в сознании людей смешиваются август 1991-го и октябрь 1993-го: ведь в обоих случаях имело место противостояние в центре Москвы с участием вооруженных сил, причем основные события в обеих ситуациях были связаны с российским Белым домом. Однако, когда респондентам напоминают о «путче» (а это слово применительно к России в общественном сознании связано только с событиями августа 1991-го), то информированность, разумеется, оказывается куда более высокой.

Еще более интересны оценки эти событий россиянами. «Левада-центр» в течение многих лет задает респондентам вопрос об оценке августа 1991-го. Разочарование в результатах подавления путча наступило очень быстро: уже в августе 1994 года «победой демократической революции, покончившей с властью КПСС», эти события назвали всего 7% респондентов. Спустя 22 года ситуация практически не изменилась: соответствующая цифра составила 8%. За все это время положительные оценки не превышали уровня в 13%. При этом два других ответа «конкурируют» между собой за популярность. Алармистский ответ «Трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа», в 1994–2010 годах уступал сдержанно-нейтральному ответу «Просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны». Впрочем, в 1999 году эти оценки почти сравнялись, составив 38% и 40%, что могло быть связано с полным разочарованием в Борисе Ельцине после дефолта 1998 года и с пиком ностальгии по брежневским временам, отразившимся в резком, хотя и кратковременном, росте популярности Евгения Примакова. Но уже в следующем году ситуация существенно изменилась: взятие Грозного и избрание Владимира Путина президентом страны создали принципиально новую ситуацию, оттеснив на второй план переживания по поводу неудавшегося путча и распада Союза.

Интересно, что в 2011 году число «алармистов» впервые превысило количество «нейтралов», хотя и не очень значительно: соотношение составило 39% к 35%. Такие сдвиги могли быть связаны с осмыслением результатов кризиса 2008–2009 годов. Продолжаясь недолго, он, однако, успел разрушить представление о поступательном и долгосрочном росте, который, как предполагалось, мог продолжаться в течение десятилетий: отсюда и укрепление представлений о драматизме последствий, порожденных путчем. К 2012 году соотношение изменилось мало, составляя 41% к 37%. Эти цифры позволяют задуматься о характере претензий к власти в «докрымский» период. Если в Москве десятки тысяч людей выходили на митинги с требованием политических свобод, то в целом по стране пожелания к власти носили иной характер и касались в основном общего повышения ее дееспособности (что объективно усиливало ностальгию по советским временам). Да и среди участников московских протестных акций было немало как левых, выступавших под красными знаменами, так и националистов, использовавших черно-желто-белую «имперку»; и для тех и для других события августа 1991-го оставались трагедией.

Неудивительно, что в 2013 году, когда ситуация стабилизировалась, соотношение «алармистов» и «нейтралов» вновь стало привычным: 33% к 39%. Однако присоединение Крыма в очередной раз изменило ситуацию, причем в принципиально новом контексте. Власть, с точки зрения большинства общества, вновь стала демонстрировать дееспособность, но впервые речь шла о расширении территории России за счет земель, утраченных в 1991 году. В условиях жесткого противостояния с Западом резко усилилась роль пропагандистской машины: если раньше ведущие СМИ могли в ряде случаев позволять себе «объективизм», то с начала 2014 года доминирующим стал принцип à la guerre comme à la guerre. Распад СССР теперь позиционировался в государственных и окологосударственных СМИ как однозначная трагедия, заложившая основу для создания «антироссийской» Украины. Поэтому в 2014-м количество «алармистов» вновь стало преобладать (41% к 36%), а в 2015-м разница еще более увеличилась, достигнув максимума за все время опросов: 41% к 32%.

Однако не менее значимым представляется и то, что даже на пике пропагандистских усилий число россиян, воспринимающих поражение путча как трагедию, не стало доминирующим. Кроме того, как отмечалось выше, все-таки речь идет о событиях прошлого, которые давно утратили актуальность. Обращает на себя внимание и тот факт, что всплеск алармистских настроений по отношению к событиям 25-летней давности оказался непродолжительным. Превращение конфликта с Западом в повседневную рутину, отсутствие новых внешнеполитических успехов и рост депрессивных настроений в связи с социально-экономическими проблемами привели к тому, что в июле 2016 года соотношение вновь резко изменилось, составив 30% к 35%. Одновременно резко, до 27%, выросло количество затруднившихся ответить на упомянутый выше вопрос. Сказанное свидетельствует о том, что в обществе углубляется дезориентация, обусловленная тем, что завышенные «посткрымские» ожидания не оправдались.

Мятеж не может кончиться удачей

Обратимся теперь к вопросу о воспоминаниях россиян, касающихся их симпатий в августе 1991-го. Вполне закономерным образом сокращается число признающихся в том, что они были на стороне противников ГКЧП. В 2006 году таковых, по данным «Левада-центра», было 22%, через 10 лет – лишь 13%. Современным жителям России не очень приятно вспоминать о событиях, вызвавших разочарование. Но более примечательно то, что аналогичные цифры для сторонников ГКЧП выглядят еще скромнее: в 2006 году о симпатиях к путчистам вспомнили 12% респондентов, в 2016-м – всего 8%. И дело здесь не только в естественной убыли, но и в более важном явлении. Августовский путч закончился неудачей, его лидеры на некоторое время оказались за решеткой, а присоединяться к проигравшей стороне психологически трудно. В том числе и поэтому относительное большинство респондентов (32% в 2006-м, 27% в 2016-м) выбирают осторожный ответ «Не сумел разобраться в ситуации», а 15% и 23% соответственно вообще затрудняются с ответом. Закономерно и то, что с 20% до 30% выросло число тех, кто ссылается на свое малолетство как на причину отсутствия позиции в то время.

Данные опроса «Левада-центра» в целом подтверждаются аналогичными результатами исследования ФОМ. Впрочем, в данном случае обнаруживается заметно более высокое число признавшихся в симпатиях к ельцинской стороне (26%), тогда как количество сторонников ГКЧП остается аналогичным (8%). На малый возраст ссылаются лишь 16%, а 15% «не помнят» о тех событиях. Но и в этом исследовании самым популярным остается заявление о собственном нейтралитете в августовские дни (28%).

Еще более показательны современные оценки действий ГКЧП. По данным «Левада-центра» (опрос 2016 года), полностью или скорее положительно их оценивают 16% (в 2000 году – 14%). Причем вариант «целиком положительно» выбирают лишь 3%, что вполне понятно в отношении события, вызвавшего резкое неприятие одних, сильное разочарование других и равнодушие третьих. Скорее отрицательно оценивают деятельность ГКЧП 26%, резко отрицательно – 9%. Здесь численность «негативистов» заметно сократилось: в 2000 году к ним в общей сложности относились 59% – понятно, что среди них оказались идеологические оппоненты, мотивы которых нередко оставались противоположными.

В то же время ответы на вопрос о том, как возможная победа ГКЧП сказалась бы на самих респондентах, остаются в основном стабильными. «Жили бы лучше, чем живем сейчас», – эту позицию, согласно «Левада-центру», в 2001 году разделяли 20%, а в 2016-м – 16%. О возможном ухудшении своей жизни сказали соответственно 17% и 19%. ФОМ задавал более абстрактный для людей вопрос о том, стало бы в случае победы ГКЧП лучше стране. В результатах проявился еще больший скептицизм. Об улучшении в 2001 году заявили 20%, в 2016-м – 17%. Об ухудшении соответственно – 31% и 26%.

Герои, региональные и корпоративные

Таким образом, «глас народа» достаточно сдержанно оценивает обе стороны былого конфликта. Отношение же государства к конкретным участникам августовских событий тоже остается непростым. Деятельность Бориса Ельцина подвергается резкой критике со стороны левой и националистической оппозиции, тогда как на государственном уровне к нему сохраняется подчеркнуто уважительное отношение – правда, не как к реформатору и защитнику демократии, а как к бывшему главе государства. Ключевую роль в этом сыграла позиция Владимира Путина, который не только является преемником Ельцина, получившим от него если не политическую легитимность, то юридическую легальность, но и сам в 1991 году в качестве ближайшего соратника Анатолия Собчака был противником путча. Центром почитания Ельцина сегодня стал Екатеринбург, где первый президент России воспринимается прежде всего как местный герой: в его честь названы улица и Уральский государственный технический университет (который Ельцин заканчивал), ему установлен памятник, а в 2015 году при участии Владимира Путина и Дмитрия Медведева состоялась церемония открытия Президентского центра Бориса Ельцина. В пантеон выдающихся российских деятелей вошел и еще один противник ГКЧП, Анатолий Собчак, к которому Путин испытывает личное уважение как к своему бывшему начальнику. Вполне естественно, что его почитают в Петербурге, первым и единственным мэром которого он был, в том числе и в дни путча. В честь Собчака названа площадь, установлены памятник и две мемориальные доски. Таким образом, и в этом случае речь идет о герое регионального масштаба.

Отношение к деятелям ГКЧП более противоречиво. В президентство Ельцина никто из них не удостаивался наград. В путинское время наибольшее количество государственных почестей досталось бывшему министру обороны Дмитрию Язову, последнему ныне здравствующему маршалу Советского Союза. Начиная с 2004 года он раз в пять лет на «круглый» и «полукруглый» юбилей отмечается государственными наградами. При этом если в 2004 году Язов был награжден весьма скромным орденом Почета, то в 2009-м и 2014-м он удостоился куда более высоких наград – орденов «За заслуги перед Отечеством» IV степени и Александра Невского. Впрочем, отличия, полученные Язовым, вписываются в стилистику юбилейных награждений советских маршалов российскими орденами: в данном случае действует универсальный принцип.

Бывший глава КГБ Владимир Крючков был приглашен на инаугурацию Владимира Путина в 2000 году: как и Собчак, он был начальником нынешнего президента, но только в 1980-е годы, а дистанция между главой разведки и офицером резидентуры в ГДР была неизмеримо большей, чем между мэром Петербурга и его заместителем. Приглашение фактически носило характер неформальной политической реабилитации, но государственных наград Крючков не получил. Когда он скончался в 2007 году, на прощании с ним присутствовали директора ФСБ Николай Патрушев и Михаил Фрадков, но не сам Путин[3]. Таким образом, Крючков был признан значимой фигурой «корпоративного», но не общегосударственного масштаба.

Таким же «корпоративным» героем, только для вооруженных сил, стал генерал армии Валентин Варенников. Он оказался единственным фигурантом «дела ГКЧП», отказавшимся от амнистии, так как не только не входил в состав комитета (и, следовательно, защищаться от обвинений ему было легче), но и мог уверенно рассчитывать на оправдание как признанный герой афганской войны, пользовавшийся уважением в армии. На суде над Варенниковым в 1994 году военный прокурор фактически выступил в роли адвоката генерала и обвинителя Михаила Горбачева: неудивительно, что военачальник был оправдан[4]. При Путине Варенников не удостаивался наград, но вошел в состав попечительского совета общественного Военного фонда. Когда он скончался в 2009 году, Путин в официальной телеграмме назвал Варенникова «настоящим патриотом и гражданином, человеком, чья жизнь по праву может служить ярким примером несгибаемой силы духа, верности долгу, офицерской чести, высоким нравственным идеалам»[5].

Самая противоречивая ситуация сложилась с Михаилом Горбачевым, который, наряду с Борисом Ельциным, остается основной мишенью для коммунистов и национал-патриотов. При Путине он был награжден лишь орденом Почета к 70-летию, тогда как Дмитрий Медведев в свое президентство отметил его высшей государственной наградой: орденом Андрея Первозванного. Путин подчеркнуто воздерживается как от дифирамбов, так и от публичной критики в отношении бывшего советского президента, а Горбачев в свою очередь то одобряет текущую политику российской власти, то дистанцируется от нее. Героем для современной российской власти он не является, но и преследованиям не подвергается.

Неприятие фигуры Горбачева связано в первую очередь с образом «слабого лидера», который не смог удержать власть и сохранить единство страны. Поэтому он остается негативным примером для российских руководителей на протяжении всего существования современной России. Уже в 1993 году Борис Ельцин в кризисной ситуации вел себя совершенно иначе. В то же время в слабости обвиняли и ГКЧП, который не решился штурмовать Белый дом, хотя в данном случае это стало в немалой степени следствием коллективного руководства при отсутствии сильного лидера. (Позднее Варенников вспоминал, что уже 20 августа «было совершенно понятно, что руководителя у страны нет»[6].) Большинство членов ГКЧП были чиновниками, которые не привыкли брать на себя ответственность за серьезные решения, а сторонники путча, готовые к более жестким действиям, в решающий момент оказались на периферии событий. Альберт Макашов все три кризисных августовских дня провел в своем штабе в Куйбышеве, а Валентин Варенников был направлен ГКЧП в Киев и вернулся в Москву лишь 20 августа, когда инициатива уже была упущена. Неудивительно, что после 1991 года примеров коллективного руководства в России больше не было.

Крах коммунизма

Одним из непосредственных последствий поражения ГКЧП стала приостановка деятельности КПСС, состоявшаяся 23 августа 1991 года. На первый взгляд кажется, что крах компартии явился итогом поражения путчистов. В определенной степени это так, но поражение путча стало лишь финальной частью деградации компартии, которая утратила дееспособность еще до падения ГКЧП. Обращение «Слово к народу», опубликованное 23 июля 1991 года и ставшее идеологическим предвестником путча, апеллировало сначала к «партиям, большим и малым, к либералам и монархистам, к централистам и земцам, к певцам национальной идеи», – и только затем к компартии, деятельность которой его авторы оценивали крайне критично (из-за передачи власти «легкомысленным и неумелым парламентариям, рассорившим нас друг с другом, наплодившим тысячи мертворожденных законов, из коих живы лишь те, что отдают народ в кабалу, делят на части измученное тело страны»). Деятельность Русской православной церкви в этом документе характеризуется куда более положительно. В тексте обращения, подписанного, в частности, тремя будущими обвиняемыми по делу ГКЧП (Валентином Варенниковым, Василием Стародубцевым и Александром Тизяковым), нет упоминаний о коммунистическом светлом будущем, а о советской власти говорится только в контексте ее укрепления и превращения в «подлинно народную»[7]. Показательно, что одним из подписантов и участников работы над текстом выступил тогдашний главный идеолог ЦК компартии РСФСР Геннадий Зюганов, хотя и это не привело к насыщению текста коммунистической идеологией.

В обращении ГКЧП к советскому народу также ничего не говорится о коммунизме, зато его авторы ратуют «за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ», а также за многоукладный характер народного хозяйства и поддержку частного предпринимательства, причем как в производстве, так и в сфере услуг[8]. Отметим, что именно последний тип негосударственных предприятий подвергался особенно острой критике со стороны коммунистических ортодоксов. Впрочем, преувеличивать «рыночные» устремления ГКЧП не стоит: в случае победы путча его лидерам пришлось бы «закручивать гайки», активно применяя административные рычаги. Что же до демократии, то можно обратить внимание хотя бы на антипарламентскую риторику «Слова к народу» и на запрет большинства СМИ, ставший одним из немногих практических решений ГКЧП.

В подготовке путча участвовал лишь один член Политбюро ЦК КПСС последнего созыва – Олег Шенин. Зато Стародубцев до начала перестройки находился в напряженных отношениях с региональным партийным руководством в Тульской области, а двое его братьев были осуждены по обвинению в экономических преступлениях[9]. Генерал Макашов, единственный командующий военным округом, активно и инициативно поддержавший ГКЧП, в своих мемуарах не скрывал негативного отношения к политработникам – за немногими исключениями[10].

Фактически коммунистическая партия оказалась на обочине политического процесса: она не смогла ни поддержать Горбачева, остававшегося ее лидером, ни выступить на стороне ГКЧП (хотя симпатии партийных функционеров были по большей части на стороне путчистов, здесь показательно массовое снятие портретов Горбачева в официальных учреждениях). Неудивительно, что возрождение компартии в виде КПРФ в начале 1993 года, прошедшее под руководством того же Зюганова, состоялось преимущественно под державными лозунгами, а ортодоксальные коммунисты создали собственные партийные структуры. В настоящее время КПРФ представляет собой традиционалистскую партию, которой свойственны популизм в экономике и приверженность консервативным морально-нравственным ценностям в политике. Усиливающийся сталинизм коммунистов, совпадающий с подъемом сталинистских настроений в обществе в целом, также носит державный характер, что вполне соответствует линии ГКЧП.

Реванш державников

В то же время поражение ГКЧП, крах КПСС и последовавший за ним распад СССР не привели к созданию в России стабильной демократии. Можно назвать целый ряд причин этого: в первую очередь отсутствие двух периодов, отличавших транзит стран Центральной Европы – «национально-освободительного» и «европейского». «Освобождать» Россию было не от кого; отсюда, кстати, и весьма скептическое отношение к празднику 12 июня, непосредственно связанному с принятием Декларации о государственном суверенитете РСФСР. А что касается Европы, то ни она не готова была интегрировать такое большое государство, как Россия, ни сама Россия не желала интегрироваться в европейское политическое пространство, считая «ученичество» недостойной для себя позицией. В подобных условиях невозможно было создать стабильную проевропейскую демократическую коалицию. В свою очередь нараставший социально-экономический кризис привел к эрозии, а затем и распаду неустойчивого союза рыночников и популистов, благодаря которому Ельцин пришел к власти. Отсутствие привлекательного образа будущего привело к поиску образцов в мифологизированном прошлом, к идеализации «России, которую мы потеряли». Только для одних эта Россия была царской, для других – брежневской.

На этом фоне Ельцин, главный победитель августа 1991-го, оказался перед выбором: либо продолжать свой прежний «антисоветский» курс, либо менять его, используя адаптированную к новым реалиям имперскую традицию. Первый вариант сталкивал его с многочисленными союзными силовиками, которые автоматически перешли на российскую службу, но сохранили советский менталитет. Ельцин видел их на Всеармейском офицерском собрании, состоявшемся в Москве 17 января 1992 года, меньше, чем через месяц, после распада Союза. Тогда офицеры были растеряны и разгневаны, и можно было предположить, что их гнев со временем будет только расти.

В этих условиях российский президент отказался от поддержки как сторонников силовых реформ, так и недавних «антисоюзных» сил на постсоветском пространстве. Ставка была сделана на лояльность, тогда как карьеры наиболее известных нонконформистов оказались сломанными вне зависимости от того, на чьей стороне они оказались в августе 1991 года. Наиболее яркий пример – майор Сергей Евдокимов, прославившийся переходом 19 августа на сторону российской власти. Хотя «по горячим следам» он и был произведен в подполковники, но позже ему пришлось покинуть свою воинскую часть и довольствоваться мелкой должностью в военкомате, которая и стала завершением его военной карьеры[11]. В то же время капитан Сергей Суровикин, обвиненный в гибели трех молодых людей на Садовом кольце, сделал блестящую карьеру и с 2013 года в звании генерал-полковника командует войсками Восточного военного округа. Обвинения в его адрес были сняты, так как он дисциплинированно выполнял приказ[12].

По сути дела Ельцин принял решение стать «царем Борисом», фактическим преемником союзного центра в тех случаях, когда это было возможно. На прибалтийском направлении он не стал конфликтовать с Западом – и российские войска из этих стран были выведены в согласованные сроки. Но в конфликтах, разгоравшихся в Молдавии и Грузии, Россия поддержала силы, еще недавно ориентированные на единый Союз. Ее вмешательство в ход необъявленных военных действий позволило создать фактические протектораты в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье. В результате генералы и офицеры, воевавшие за Союз в горячих точках начала 1990-х, снова оказались при деле, причем российская власть, в отличие от союзной, выглядела более решительной. Во время силового противостояния в Москве в сентябре–октябре 1993 года армия и спецслужбы в целом соблюдали нейтралитет, а 4 октября, хотя и не без колебаний, поддержали Ельцина, что стало решающим фактором в поражении сторонников Верховного Совета[13].

Таким образом, реванш державников начался не в путинский, а в ельцинский период – при Путине он просто сделался более масштабным. Но этот реванш не означает реабилитации путча ГКЧП, который остается в истории страны драматичным эпизодом, не прибавившим в глазах большей части общества славы никому из его участников.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Оригинал – Новое литературное обозрение

[1] См.: Августовский путч и ГКЧП (www.levada.ru/2016/08/15/avgustovskij-putch-i-gkchp).

[2] См.: Годовщина путча. На чьей стороне были симпатии россиян в августе 1991-го (fom.ru/Proshloe/12814).

[3] См.: Мемория: Владимир Крючков (polit.ru/news/2016/02/29/kryuchkov).

[4] См.: Варенников В.И. Неповторимое. М.: Советский писатель, 2002. Т. 6. С. 553–622.

[5] Цит. по: www.russkiymir.ru/news/12994.

[6] См.: Варенников В.И. Указ. соч. Т. 6. С. 251.

[7] Там же. С. 79–83.

[8] Там же. С. 242–245.

[9] См.: Афанасьева А. Тула стала Городом-героем благодаря Юнаку (myslo.ru/news/arhiv/article-4085).

[10] См.: Макашов А.М. Трагедия СССР. Кто ответит за развал. М.: Алгоритм, 2012. С. 81–86.

[11] Яковлева Е. Народный фронт 1991-го // Российская газета. 2011. 19 августа (www.rg.ru/2011/08/19/putch.html).

[12] Вячеслав Дадонов: «Профессия – служить Родине». Интервью // Московский комсомолец. 2011. 29 марта (www.mk.ru/editions/daily/2011/03/29/576651-professiya-sluzhit-rodine.html).

[13] Подробнее см.: Макаркин А. Наследие распада: как Россия воспроизводит опыт гибридной войны // РБК. 2016. 9 февраля (www.rbc.ru/opinions/politics/09/02/2016/56b9c69f9a794774fe7bb874?from=ty...).

Версия для печати