29.12.2016

Алексей Макаркин: «Внешнеполитическая мобилизация слабеет, но ощущение величия сохраняется, так как связано с более глубинными чувствами, чем просто крымский эффект»

Политком.RU обсудил с первым вице-президентом Центра политических технологий Алексеем Макаркиным динамику общественных настроений в России в уходящем году.

2016 год прошел для власти внешне стабильно и не принес особых проблем: рейтинги президента остаются на высоких отметках, выборы в Госдуму закончились хорошим результатом «партии власти», выборы других уровней также не принесли сюрпризов. При этом экономическое положение продолжает постепенно ухудшаться. В чем причина лояльности в условиях кризиса?

Прежде всего, стоит отметить, что за последний год российское общество вступило в новую фазу – фазу депрессии. Эффект крымской мобилизации ушел, восприятие санкционного режима как шанса на стимулирование внутреннего роста за последний год тоже прошло – стало ясно, что импортозамещения не получается настолько, чтобы переломить ситуацию в социально-экономической сфере. Началась новая стадия – депрессия. То есть люди стали осознавать, что ситуация не только не улучшается, но и не будет улучшаться в ближайшей перспективе. Все это приводит к тому, что, с одной стороны, усиливается политическое безразличие – причем безразличие не только к власти, но и к оппозиции. Мы видим снижение явки на выборах: если на парламентских выборах 2011 года она составила 60%, то в 2016 – 48%. Эти голоса не переходят к оппозиции – ни к либеральной, ни антилиберальной – эти люди просто становятся безразличны к политике. С другой стороны, люди адаптируются к новым условиям жизни. Те, кто не могут поехать на отдых за границу, едут по России. Те, кто не могут путешествовать по России, едут на садовый участок. Сокращают расходы, некоторые пытаются крутиться в поиске новых заработков.

При этом власть всячески стимулирует внешнеполитическую мобилизацию, поддерживая эмоцию величия страны: пусть мы не живем хорошо, но зато мы великая страна. Причем сокращение внешних амбиций во имя внутреннего благополучия популярностью не пользуется. Ведь в конце 80-х популярной стала идея о том, что необходимо отказаться от масштабных внешнеполитических проектов, свернуть космические программы и за счет этого обеспечить высокий уровень жизни. В результате космические программы сократили, отказались от союзников, а жить лучше не стали. Теперь люди считают, что, если сейчас отказаться от своих амбиций, то все равно это не поможет справиться с экономическими проблемами, зато в итоге мы и потеряем шанс стать великой страной и лучше жить тоже не станем.

Так что внешнеполитическая мобилизация слабеет, эмоций становится меньше, но все равно ощущение величия сохраняется, так как связано с более глубинными чувствами, чем просто крымский эффект.

Можно отметить и целый ряд других факторов, также не способствующих протестной активности: это и банальный страх после нескольких показательных уголовных дел в отношении рядовых активистов и простых пользователей интернета, перепечатавших пост в фейсбуке, и фактор безальтернативности действующей власти. Люди считают оппозицией прежде всего Зюганова и Жириновского – но даже многие их избиратели не представляют этих политиков на посту президента. Так что можно сказать, что 2016 год для власти был в целом успешным.

С чем, на ваш взгляд, связана неспособность либеральной оппозиции стать бенефициарами усиливающегося разочарования общества?

Прежде всего с сохранением антилиберальной инерции. Она, в свою очередь, связана не только и не столько с крымской, «патриотической» мобилизацией, а скорее с воспоминанием о 90-х как об экономически трудных и политически нестабильных временах. Подобные воспоминания также стимулируются консервативной волной последних лет и позиционированием либералов как иностранных агентов и как силы, разрушающей моральные основы общества (эффект «пляшущих девушек»). Вообще концепция сближения с Западом на условиях Запада еще с 90-х стала дискредитированной – и это очень сильный фактор, ограничивающий либеральный политический лагерь.

При этом интересно отметить новую тенденцию, проявившуюся в этом году – городские протестные слои, которые в 2012-м посматривали на Болотную, на последних думских выборах частично проголосовали за ЛДПР, что стало одной из причин удачного выступления партии. Жириновский успешен, он 25 лет в политике, он подчеркнуто антикоммунистичен (что значимо для этих людей) и, главное, сегодня на фоне некоторых спикеров, так как, например, Дмитрий Киселев, Жириновский уже не воспринимается как маргинал – его идеи стали мейнтримными. И в то же время ЛДПР – партия системная, партия «крымского консенсуса», поэтому она стала подходящим вариантом для тех, кто хочет продемонстрировать протест, но в то же время хочет остаться с большинством, не желает от него отрываться. Для власти же рост ЛДПР абсолютно безопасен и безобиден.

А почему протестные голоса не могут собрать левые партии? Кризис нарастает, а поддержка КПРФ остается в лучшем случае на прежнем уровне, при этом возникает ряд новых проектов на левом фланге, но и они оказываются не способны получить сколько-нибудь значимые результаты…

Что касается традиционного электората КПРФ, то эти люди лояльны своей партии, поскольку с недоверием относятся к другим партийным проектам в той же политической нише. Если же говорить, о потенциальном электорате, который мог бы добавить голосов коммунистам в условиях снижающегося уровня жизни, то проблема в том, что эти избиратели находятся в еще более сложном положении и в еще более депрессивном состоянии, чем либералы. Те хоть как-то крутятся, уходят в интернет-пространство, образуют горизонтальные сети, пытаются хоть что-то делать. Левый же электорат, во-первых, более разрознен (он не мобилизуем через социальные сети). Во-вторых, они с воодушевлением восприняли присоединение Крыма (власть начала хоть что-то делать для восстановления СССР). И, в-третьих, эти люди настолько заняты поиском хлеба насущного, что им просто не до политики. Аналогичная ситуация в этом лагере, кстати, была и в 90-х, что было одной из причин, почему, несмотря на сильное обнищание, коммунистической оппозиции не удавалось прийти к власти.

Говоря о факторах лояльности общества власти, несмотря на все трудности, вы упомянули эффект безальтернативности. Но рассмотрим гипотетическую ситуацию появления альтернативной фигуры. Возможно ли это в сколько-нибудь обозримом будущем?

Появление такой фигуры возможно при двух вариантах. Первый вариант – выходец из нынешней элиты. То есть это должен быть представитель истеблишмента, который в какой-то момент должен встать и что-то прокричать. На нашей памяти такой пример – Борис Николаевич Ельцин, который также встал и что-то прокричал на октябрьском пленуме ЦК КПСС. При этом это «что-то» потом еще было несколько раз дополнено, переделано, улучшено «сарафанным радио». Поняв, что Ельцин представляет опасность, КПСС начало искать на него компромат. Но ничего серьезного так и не нашли. Ельцин же взял на вооружение стратегию дискредитации наиболее раздражавших советское общество пороков – бюрократизм, номенклатурные привилегии и т.п. Какая ситуация сейчас? Сейчас в стране, как известно, есть такое явление как системная коррупция. Поэтому если кто-то из элиты вдруг встанет и скажет, что он один тут в белом, то ему быстро напомнят о всех коррупционных эпизодах. Мы видим, как министр федерального правительства Улюкаев решил уйти в отставку – даже не выступить оппозиционером, а просто выйти из игры. Это было расценено как серьезное нарушение негласных правил игры, что, возможно, стало одной из причин того, что с ним произошло. Причем после того, как его арестовали, особого сочувствия в обществе он не нашел. Так что в нынешних условиях принудительной консолидации элит, помноженной на системную коррупцию, появление альтернативной фигуры из среды нотаблей практически невозможно.

Остается второй вариант – появление такой фигуры снизу. Однако в условиях сегодняшней медийной политики для того, чтобы такой человек стал известен, об этом должны многократно повторить по центральным каналам в праймтайм. В противном случае такой политик просто не сможет выйти из информационной блокады. В этом смысле сегодняшняя ситуация принципиально отличается от конца 80-х годов – тогда люди читали! Им давали листовки на плохой бумаге, написанные слепым шрифтом с огромным количеством текста… и они читали. Люди были изголодавшимися по альтернативной информации. Сегодня же они пресытились такими вещами и воспринимают только аудио-визуальные каналы передачи информации, прежде всего телевидение, причем в формате ток-шоу. А ток-шоу у нас, как известно, построены по такому сценарию, в котором альтернативная точка зрения находится в заведомо проигрышном положении.

За последнее время в западном мире отмечается серьезный рост правопопулистских настроений, что уже привело к победе Дональда Трампа в США, к росту поддержки Марин Ле Пен во Франции, к Брекзиту в Великобритании. Как вы считаете, затронет ли этот процесс Россию? И, если да, то как у нас он может проявиться и во что вылиться?

А он уже проявился. В 2012 году в разгар демонстраций на Болотной российская власть сделала ставку на апелляцию к морально-нравственным ценностям и антилиберальной риторике. Это случилось еще до крымских событий. Российская специфика в этом смысле состоит в том, что власть у нас, по уже заезженному выражению А.С.Пушкина, единственный европеец. Можно дополнить, что она не только единственный европеец, но и единственный антиевропеец и вообще главный хедлайнер любой идеологической программы. Поэтому правая волна, идущая на Западе «снизу», как антиистеблишментная, в российских условиях была приватизирована самой властью и использована в ее интересах.

Если же говорить о других политиках, которые могли бы заработать политические очки на этой волне, то в России есть такой политик – неувядающий Владимир Вольфович Жириновский, который, как я уже упомянул, теперь воспринимается не как маргинал, а как яркий представитель мейнстримного течения. Если же говорить о других представителях правого политического лагеря, то там все слишком раздроблено и, главное, упираются в проблему информационной изоляции, о которой мы уже говорили. Возьмем, например, фигуру Стрелкова, который был довольно популярен в период своей воинской славы. Но когда он попытался заняться политической деятельностью в России, то его просто никто не воспринял – в телевизоре-то его не было, о его проектах просто никто и не узнал.

И напоследок хотелось бы услышать прогноз на новый 2017 год. Начнем с давно мусирующихся слухах о том, что, якобы, президентские выборы могут быть проведены уже в следующем году. Какова вероятность такого сценария?

Президентских выборов в 2017 году, думаю, не будет. Вероятность их проведения была, если бы в США победила Хиллари Клинтон. Тогда российская власть настраивалась бы на продолжение и, возможно, усиление конфронтации с Западом, а в самой России можно было бы конструировать образ врага и мобилизовать на этой основе общество. Однако после победы Трампа появились надежды на некоторую разрядку в отношениях, поэтому мобилизационный сценарий стал неактуальным.

Судьба правительства?

Правительство, думаю, тоже не уйдет в отставку. Наиболее кризисный период у кабинета министров был в конце 2014 года, когда обострился финансовый кризис, резко упал рубль. Однако усилиями финансово-экономического блока и ЦБ ситуацию удалось стабилизировать. И сейчас, думаю, у президента уже нет серьезных претензий к правительству. И если ничего обвального не случится, то будет действовать неформальная договоренность Путина и Медведева о том, что премьер находится на своем посту, как минимум, до конца президентского срока.

Общественные настроения?

Общественные настроения, думаю, в 2017 году также будут сохранять инерцию. Финансовое положение с учетом некоторого повышения нефтяных цен способно обеспечивать выполнение основных социальных обязательств государства. Поэтому, если ничего обвального не случится, то, думаю, до 2018-го серьезных проблем у власти быть не должно, в том числе и на президентских выборах.

Проблемы могут начаться дальше – после марта 2018 года. Сейчас у людей, как мы уже говорили, нет особых иллюзий по поводу улучшения социально-экономической ситуации. Но при этом все-таки есть ожидания неухудшения и некоторого постепенного улучшения, если не сейчас, то в среднесрочной перспективе. После же президентских выборов эти ожидания могу разойтись с реальностью. Власть не готова к структурным реформам, а готова только к оптимизационным – урезать социальные расходы, повышать пенсионный возраст и т.д. По всей видимости, при сохранении текущей конъюнктуры на внешних рынках после марта 2018 года придется принимать подобные решения, и людям они явно не понравятся. И вот это противоречие между ожиданием неухудшения и умеренного улучшения в среднесрочной перспективе с одной стороны, и дальнейшими урезаниями и ухудшением условий жизни, с другой, может стать для власти самым серьезным политическим испытанием, начиная с 2012 года. При этом если в 2012 году проблемы были с «чужими», которых можно было назвать «иностранными агентами», то здесь проблемы будут уже со своими. Но это все же перспектива не следующего года.

Беседовал Роман Ларионов

Версия для печати