21.04.2017 | Сергей Маркедонов

Турция после референдума: ожидания для Кавказа

Конституционный референдум в Турции, состоявшийся 16 апреля 2017 года, привлек к себе значительное внимание в странах Закавказья. Турецкая республика является стратегическим союзником Азербайджана, важным экономическим партнером Грузии и геополитическим оппонентом Армении, который последовательно поддерживает позицию Баку в нагорно-карабахском конфликте.

И хотя сегодня отношения между Москвой и Анкарой отошли от опасной черты, у которой они оказались после трагического инцидента с российским бомбардировщиком Су-24, их нельзя назвать безоблачными. Несмотря на то, что основные расхождения между Турцией и РФ сосредоточены в Сирии, на закавказском направлении консенсуса также не наблюдается. У Москвы и Анкары имеются различные взгляды на широкий спектр проблем, начиная от урегулирования этнополитических конфликтов и заканчивая перспективами транспортно-энергетического освоения Кавказского региона.

Поправки к 18 статьям Основного закона завершают переход Турецкой республики от парламентской модели к президентской системе. Главным бенефициаром реформы становится действующий президент Реджеп Тайип Эрдоган. После того, как в 2002 году «умеренно исламистская» Партия справедливости и развития, возглавляемая им, победила на парламентских выборах и впервые сформировала правительство, этот человек в том или ином качестве является первым лицом в турецкой политике. До марта 2003 года он был просто лидером победившей партии (из-за судимости и четырехмесячного пребывания в тюрьме в 1999 году за пропаганду исламистских взглядов Эрдоган не смог сразу получить пост премьера), затем в течение 11 лет он занимал пост главы правительства. И, наконец, в августе 2014 года он был избран президентом. Впрочем, в турецких экспертных кругах популярна шутка о том, что сегодня Эрдоган - это не фамилия, а особая должность. За 15 лет нахождения на турецком политическом Олимпе он не раз демонстрировал бойцовские качества и умение противостоять, как внутренним, так и внешним вызовам, от кого бы они ни исходили (США, Евросоюз, Россия, Израиль).

За это же время турецкая внешняя политика подверглась значительной корректировке.

Эрдоган разрушил многие знаковые табу, существовавшие во времена кемалистов. Сегодня после того, как Эрдоган одержал победу на конституционном референдуме, тезисы об окончательном закате эры Кемаля Ататюрка в Турции, стали общим местом. Стоит ли в этой связи ожидать резкого всплеска активизации Анкары в Закавказье? Думается, однозначного ответа на этот вопрос не существует. Действительно, в течение многих десятилетий после создания современной Турции в 1923 году ее элита игнорировала кавказское направление. Вдохновленная идеями Кемаля Ататюрка о том, что ислам и имперское наследие консервируют отсталость и сдерживают модернизационные импульсы, она была обращена к Европе (а после 1945 года и к США). В итоге Кавказ, а также Ближний Восток и Балканы были отодвинуты на задний план турецкой внешней политики. В годы «холодной войны» Турция была лишь натовским форпостом по отношению к южной части Советского Союза, «вероятного противника» Запада. Но пересмотр этого подхода начался отнюдь не во время появления Эрдогана на политическом Олимпе Турции.

С распадом СССР, окончанием «холодной войны» и распадом биполярного мира Анкара вступила новую геополитическую реальность. На карте мира появился независимый тюркоязычный Азербайджан. Турция признала его независимость 9 декабря 1991 года, то есть уже на следующий день после подписания Беловежских соглашений и еще до принятия Алма-Атинской декларации, ставшей правовым фундаментом для СНГ. Для Анкары это имело особое символическое значение. По словам турецкого эксперта Мустафы Айдына, «после того как в Азербайджане установилась советская власть, многие лидеры и интеллектуалы из Азербайджанской Республики переехали в Турцию и внесли свой значительный вклад в создание Турецкой Республики. Они жили здесь, создавали литературные и общественно-политические произведения, умирали в Турции, создав твердую основу для сегодняшних отношений».

В то же самое время появление независимой Армении (не союзной республики в составе СССР) политически актуализировало весь комплекс проблем армяно-турецких отношений, который до этого был ограничен по преимуществу трагическими сюжетами истории начала ХХ века. При этом региональные конфликты в Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Абхазии, Чечне происходили не только в непосредственной близости от государственных границ Турции, но и вызывали живое участие представителей различных сообществ кавказского происхождения внутри страны. Тот же карабахский вопрос до сих пор является для Анкары проблемой не только внешнеполитического позиционирования, но и внутренней повестки дня. Во многом именно в силу этого процесс нормализации турецко-армянских отношений до сих пор не приносит каких-то ощутимых результатов и пребывает в состоянии «застоя».

В новых постсоветских реалиях у Анкары также появился шанс повысить свою капитализацию как энергетического и логистического центра. Это – роль моста для международного транзита энергоресурсов из России, Закавказья, Прикаспийского региона и, возможно, арабских стран на европейский рынок и в Израиль.

Первым провозвестником нового турецкого внешнеполитического курса стал харизматичный Тургут Озал (1927-1993). Именно он заявил о готовности нести ответственность за территории и регионы, которые являлись частью исторического пространства Османской империи. При этом риторика Озала (как и его действия) включала и элементы «жесткой силы» (давление на Армению, что закончилось в итоге сухопутной блокадой) и добрососедскую дипломатию (формирование позитивной повестки с Грузией, несмотря на сохранение для Турции «абхазского окна»). Затем ключевой фигурой в процессе формирования новых региональных отношений Турции стал Исмаил Чем (в 1997-2002 гг. министр иностранных дел республики). Во многом благодаря его стараниям Москва и Анкара, пережив драматический этап осмысления северокавказских реалий на фоне противостояния в Чечне, отказались от использования «сепаратистского оружия» друг против друга.

Следовательно, приход к власти Эрдогана (в различных его ипостасях) не развернул внешнеполитический курс Турции на 180 градусов. Изменения, нацеленные на активизацию региональной политики Турции (Закавказье, Балканы и Ближний Восток) были сформулированы до установления доминирующего положения Партия справедливости и развития и ее лидера. Эрдоган продолжил и укрепил этот вектор. При этом и его предшественники, и он сам понимали те ограничители, которые имеются для реализации политики Анкары на закавказском направлении. Речь, прежде всего, об особой роли России, претендующей на первые позиции в этой части постсоветского пространства. Фактически до «арабской весны» между Турцией и Россией действовало негласное разделение сфер интересов: Ближний Восток признавался приоритетом Анкары, а Закавказье - Москвы. Однако переформатирование Ближневосточного региона, ускоренное событиями 2010-2011 годов в Тунисе, Египте и Сирии, сформировало у России и Турции разное восприятие. Для Анкары эта турбулентность рассматривалась, как шанс на укрепление своих позиций как ведущего игрока на Ближнем Востоке, а для Москвы - как угроза для экспорта радикального исламизма на Большой Кавказ (включающий независимые закавказские государства, и северокавказские республики внутри РФ). Отсюда и новый узел российско-турецких противоречий вокруг Сирии (к слову сказать, завязавшийся отнюдь не в 2015 году, а фактически с начала вооруженного конфликта в этой стране), и риски переноса ближневосточных проблем на кавказскую почву. Этот негативный сценарий не был реализован, но прошлогодняя эскалация в Нагорном Карабахе показала, что высокие риски и возможности сохраняются. В этой связи прагматизация отношений между Москвой и Анкарой по Сирии становится в значительной степени залогом недопущения новых эскалаций в Закавказье. В противном случае велика опасность использования противоречий двух евразийских гигантов.

И здесь возникает немаловажная дилемма. В контексте внутриполитических изменений в Турции («закручивание гаек» после провалившегося военного переворота, конституционные изменения, нацеленные на укрепление института президента и де факто личной власти Эрдогана) все чаще звучит тема охлаждения между Вашингтоном и Анкарой. Во время кампании по проведению референдума президент Турции с завидной регулярностью бросал обвинения в адрес США, а также Европейского союза. Однако инцидент с российским бомбардировщиком показал, что антиамериканизм (и антивестернизм) не является надежной гарантией от потенциального «удара в спину». Более того, окончательное торжество неоосманизма в Турции, не сдерживаемого различными противовесами с Запада (а США и Франция, как два сопредседателя Минской группы «здесь и сейчас» не заинтересованы в эскалации нагорно-карабахского конфликта), увеличивает самостоятельность и непредсказуемость, как Эрдогана лично, так и его страны в целом. Со всеми вытекающими из этого последствиями для Закавказья, и особенно для конфликта в Нагорном Карабахе, где угрозы возобновления войны на много порядков выше, чем в Абхазии и в Южной Осетии.

Понятное дело, удержание президента Турции в орбите американского влияния продиктовано отнюдь не альтруистическими соображениями. Новое обострение отношений с Ираном, наступившие с приходом в Белый дом Дональда Трампа, требует мобилизации «исламских союзников» (Турции, Азербайджана, монархий Персидского залива). И определенные авансы Анкаре и Баку будут предоставлены, несмотря на имеющиеся в этих странах проблемы с соблюдением прав человека и демократических свобод. В то же самое время, Вашингтон, скорее всего, не будет (да и не сможет) делать «окончательный выбор» в пользу Турции и Азербайджана против Армении. По справедливому замечанию американиста Арега Галстяна, несмотря на то, что новый советник администрации вопросам России и Европы Фиона Хилл (в недавнем прошлом эксперт Института Брукингса, известного вашингтонского «мозгового центра») жестко критикует Москву, она «осознает сложившиеся реалии в регионе, которые могут привести к широкомасштабному конфликту с непредсказуемыми последствиями. В связи с этим, она многократно призывала Белый дом проявлять осторожность в отношениях с Баку, который активно наращивает свои военно-технические возможности». Другим «противовесом» сторонникам сближения с «исламскими союзниками» может стать экс-посол США в Ереване Джон Хефферн. В этой связи становится очевидным, что имея значительные расхождения с Вашингтоном по широкому спектру вопросов (от Сирии до Украины), Москве стоит осторожно и избирательно относиться к тем лидерам, кто избрал антиамериканизм в качестве своего идеологического приоритета. Быть против действий США не означает автоматически быть сторонником российских действий.

Сергей Маркедонов - доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета

Версия для печати