20.09.2017 | Игорь Бунин

Франция: новый политический год и стратегия модернизации Э. Макрона

В мае Эммануэль Макрон стал президентом Франции, породив надежды на обновление социально-политической жизни страны. Рейтинг одобрения президента достиг 62%. За счет активных внешнеполитических действий и умелого позиционирования в публичной сфере ему даже удалось несколько нарастить свой рейтинг (до 64%).

На некоторое время Макрон даже поверил, что он добился «состояния благодати» (État de grace), которым пользуется по крайней мере первые сто дней каждый новый президент Франции, несмотря на то, что в первом туре он получил всего 24% голосов, а его блестящая победа над Марин Ле Пен с результатом 66% была обеспечена прежде всего стремлением французов не допустить успеха крайне правого кандидата, их приверженностью республиканским ценностям. Газета «Фигаро» писала, что «через месяц после выборов президент Франции пользуется таким «состоянием благодати», на которое он не мог надеяться даже в самых безумных мечтах». Но сейчас Макрон признал, что французы голосовали за него во втором туре, чтобы «преградить путь Национальному фронту», как «крайнее средство спасения».

К новому политическому сезону эйфория сменилась разочарованием. Эмманюэль Макрон подошел к новому политическому году с резким падением своей популярности. К сентябрю Макрон потерял 22 процентных пункта после избрания и его рейтинг достиг самого низкого уровня для четвертого месяца президентского мандата. По данным социологической службы IFOP, в конце августа 2017 года к нему позитивно относилось 40% французов, тогда как через четыре месяца правления 54% опрошенных благоприятно относились к Ф. Олланду, а к Н. Саркози - даже 69%. «Медовый месяц» между Макроном и Францией закончился раньше обычного срока. Эффект кампании был исчерпан и даже сообщение о проведении в Париже Олимпийских игр не вызвало особого энтузиазма.

Разочарованный реакциями французов, Макрон стал говорить о сложностях проведения реформ во Франции. «Французы ненавидят реформы. Если можно их избежать, они обязательно это делают», - заявил он недавно в Бухаресте. В своем программном интервью еженедельнику «Пуэн» он вновь подчеркнул, что «Франция идет на реформы реже, нежели меняется в результате внезапных судорог». И комментаторы согласны с этой точкой зрения: «Франция всегда предпочитала громогласные революции, которые ничего не меняют, оставляя позади себя трупы и ресентимент, прежде чем вернуться к статус-кво», - писал еженедельник «Пуэн»[i].

Реформы Макрона в сфере политики.

Ещё во время избирательной кампании французская пресса называла Макрона «разрушителем традиционных форм общественной жизни», ломающего все прежние политические устои. Он подорвал традиционное разделение на левых и правых, нарушил принцип правительственной солидарности, взорвал социалистическую партию. Он создал новую, абсолютно ни на что непохожую партию - «На Марше!», которую объявил «и правой, и левой», поменяв традиционный кофликт между трудом и капиталом на принципиально новый - отношением к глобализации и национальному суверенитету. Он выиграл парламентские выборы, опираясь не на профессиональных политиков («нотаблей»), а на выходцев из гражданского общества. Он назначил премьер-министром Эдуара Филиппа, представителя Республиканской партии, тем самым создав раскол в правом лагере, от которого республиканцы до сих пор не избавились.

После победы Макрон продолжил свою политику слома традиционных структур во всех сферах общественной жизни, включая международные отношения: он пообещал превратить Францию «просто в великую державу», когда рассуждал о планах Валери Жискар д'Эстена в 70-ые годы сделать Францию «великой державой среднего уровня», а, выступая в Афинах, на родине европейской демократии, предложил организовать в ЕС в течение шести месяцев широкое обсуждение реформы европейских институтов, чтобы выявить приоритеты развития на ближайшие 5-10 лет, и к лету 2018 года выработать синтез (но пока его предложения ограничиваются созданием общего бюджета и поста министра финансов ЕС). Как обычно, для Макрона главное «замутить « ситуацию, а потом попытаться найти выход из возникшей проблемы.

Во французском госаппарате Макрон изменил систему рекрутирования высших чиновников, введя ряд элементов американской «spoils system». Отношения с государственными служащими у новой власти явно не складываются: она явно «закручивает гайки»[ii]. Олланд все время искал синтез, который позволил бы ему сохранить электоральную поддержку среди госслужащих, традиционной опоре соцпартии. Во-первых, если Олланд начал в 2016 году повышать базовую ставку государственных служащих после «замораживания», проведенного Саркози, и первоначально продолженного левым правительством (итого – шесть лет), то Макрон вновь её заблокировал. Во-вторых, с 2018 года Макрон решил ограничить возможность для государственных служащих болеть без потери зарплаты. Фийон принял постановление, которое позволяло администрации штрафовать чиновников на один рабочий день в случае болезни (в частном секторе размер штрафа достигает зарплаты трех дней), и оно принесло позитивный эффект – болеть стали реже. Олланд отменил постановление предыдущего правительства как «несправедливое». Теперь «справедливый» подход Олланда будет пересмотрен. В-третьих, Макрон собирается сократить численность госслужащих на 120 тысяч человек. В-четвертых, правительство предполагает увеличить взносы государственных служащих в систему государственного обеспечения на 1,7 процентных пункта, не компенсируя это повышением зарплаты[iii]. В ответ профсоюзы государственных служащих решили 10 октября провести забастовку[iv].

Президент Франции подверг жесткой критике «политический класс» и методы его функционирования и обвинил политиков в «бесплодных спорах и пустых амбициях». Подход Макрона соответствовал настроениям, царившим во французском обществе. По данным CEVIPOF, накануне президентских выборов 89% опрошенных думали, что «политические деятели практически не задумываются о проблемах простых людей». Французский социолог Брюс Теэнтюрье писал, что избиратели сами навязали главную тему президентской кампании - «разблокировать политическую систему».

Реагируя на эту потребность, Макрон первым делом приступил к подготовке законопроектов, призванных вернуть доверие общества к политикам. В связи с делом «пенелопагейт», жены Франсуа Фийона, обвиненной в фиктивной работе в качестве его помощника, был принят закон, запрещающий депутатам, сенаторам, министрам и деятелям местного самоуправления нанимать близких родственников на работу в качестве своих помощников, несмотря на наличие в прежнем парламенте лоббистской ассоциации, защищающей этот порядок (около 200 депутатов и сенаторов). Одновременно был принят закон, лишавший депутатов представительских расходов, за которые они даже не были обязаны отчитываться (5372 евро в месяц) и специального ресурса на поддержку общественных ассоциаций в своем округе (130 тыс. евро в год) .

Макрон заявил о подготовке законопроектов, оптимизирующих деятельность парламента, изменяющих избирательную систему с помощью введения элементов пропорциональности (с 20% квотой), сокращающих численность депутатов, сенаторов и выборных лиц местных органов власти на треть, а также резко уменьшающих возможность совмещения выборных мандатов.

Социальные реформы.

В программе Макрона намечены преобразования во всех сферах социальной жизни (шесть крупных реформ за 18 месяцев): от реформы трудовых отношений (закон уже принят), до реформы системы пособий по безработице, которую предполагается распространить на «независимых» (ремесленников, торговцев и фермеров) и сделать государство третьим участником этой системы, жилищной реформы, реформы пенсионной системы, реформы системы образования и преобразование режима чрезвычайного положения, который продлевался шесть раз, в гражданский кодекс. Главный лозунг этих изменений: «Освободить энергию, защитить французов, инвестировать в экономику».

Проведение реформ – всегда трудная и рискованная задача. Понятно, что для реализации «глубинной трансформации», о которой говорит Макрон, требуется ряд условий, большинства которых нет во Франции. Не существует доверия к элите, которую все время подозревают в своекорыстных замыслах. Нет понимания смысла реформ и их неотвратимости. Все время возникают сомнения в справедливом распределении того бремени, которое вынуждено нести общество вследствие преобразований. Если же реформы затрагивают сущностные интересы и «завоеванные права» («droit acquis») или бьют по устоявшимся привычкам, то общество зачастую не склонно принимать реальность, предпочитая минимизировать возникшие угрозы и сохранить целостную картину мира (в соответствии с «когнитивным диссонансом» Леона Фестингера). Даже если угроза понятна и идентифицирована, возникает иллюзия, что ситуация «устаканится» сама по себе, без всяких реформ и особого риска. Последние тридцать лет политическим деятелям явно не хватало смелости, их преследовал страх перед социальными волнениями и протестом оппозиции (самый яркий пример политика Ширака в середине 90 годов). В результате, как писали французские политологи, «на смену славному послевоенному тридцатилетию пришли тридцать лет дрёмы»[v]. Во Франции с её приверженностью к законченным идеологическим схемам и двухсотлетней историей раскола общества на левых и правых проведению реформ мешает идеологическая ригидность, жесткая приверженность к определенной системе ценностей. Когда же реальность всё же заставляет производить изменения, реформаторы предпочитают ограничиваться полумерами, небольшими изменениями, фактически оставляя систему в прежнем положении.

Только в долгосрочном плане можно будет понять реальный реформаторский потенциал Эмманюэля Макрона и его команды и оценить готовность французов принять «глубинную трансформацию». Некоторые комментаторы полагают, что первые оценки реформаторского курса Макрона можно будет сделать только к новому году. Министр труда Мюриэль Пенико подчеркивала: «Обновление социальной модели должно затрагивать все шесть сторон, как в кубике Рубика, и на всех надо преуспеть»[vi].

Реформа трудового закодательства.

Эту реформу Макрон назвал «коперниковской революцией», основой «глубокой трансформации» французского общества. Эта реформа продолжала те преобразования, которые начались ещё во время правления Франсуа Олланда, в период проведения закона Ель Комри через парламент. Этот законопроект натолкнулся на жесткое сопротивление профсоюзов, которые организовали единый фронт из двух крупнейших профсоюзных объединений – ВКТ и «Форс увриер», сумели провести одиннадцать демонстраций, и численность самой мощной из них достигла 400 тыс. (по данным профсоюзов, более миллиона). К демонстрантам присоединялись профессиональные «бунтовщики», вышедшие из различных анархистских объединений, порой из соседних стран, действовавшие под пиратским флагом, в капюшонах, как кагуляры 30-ых годов, или в белых масках «анонимов». Они были вооружены самым различным оружием – от камней и дубинок до коктейлей «молотова» и 554 полицейских и жандармов пострадали от их действий. Против законопроектов выступала даже часть депутатов от соцпартии, так называемые «фрондёры». Правительство пошло на ряд уступок, которые совершенно не удовлетворили патронат, и вынуждено было прибегнуть к статье Конституции 49.3, что открывало возможность принимать законы без обсуждения в нижней палате.

Правительство Филиппа избрало другую тактику: обладая устойчивым парламентским большинством, оно провело через Национальное собрание закон, позволяющий принимать законы с помощью ордонансов, выведя их тем самым из-под критики общественного мнения, прессы и оппозиции. Затем правительство в течение трех месяцев согласовывало свой проект с профсоюзами и патронатом. Во время переговоров министру труда Мюриэль Пенико удалось разорвать прежний единый фронт двух профсоюзов и добиться доверия президента «Форс увриер» Жана- Клода Майи, который занял менее критическую позицию, чем даже профсоюз ФДКТ, который в 2016 году поддержал законопроект Ель Комри.

Макрон пошел на важную уступку профсоюзам, сохранив в ряде сфер деятельности приоритет отраслевых соглашений над трудовым договором на предприятии. Но в целом профсоюзы вынуждены были занимать оборонительные позиции и радовались любой уступке правительства. В лучшем положении оказались предприниматели и их головная организация-Меdef, но на предприятиях от 50 до 300 занятых им не удалось добиться возможности подписывать соглашение напрямую с персоналом, без участия профсоюзного делегата. Конечно, для предприятий с числом занятых менее 50 проведение переговоров с персоналом существенно облегчено. На предприятиях свыше 50 занятых была упрощена система представительства персонала и три института представительства (комитет предприятия, делегат персонала, комитет по гигиене, безопасности и условиям труда) были объединены в один – в Социальный и экономический комитет предприятия (ранее предприниматели старались не переходить порога в 50 занятых и не увеличивать персонал своего предприятия из страха расширения представительства коллектива). Главным достижением патроната стала статья одного из ордонансов, позволяющая предприятию пересматривать такие важные параметры коллективного договора, как зарплата и график рабочего времени, если дирекция добьётся согласия представителей персонала. В целом реформа практически не касается гигантов французской промышленности, те 250 компаний, которые реализуют треть добавочной стоимости рыночного сектора, но даёт прекрасные возможности для развитий мелких фирм, которые создают менее 15% богатства страны. Она не приносит особых плюсов и для среднего бизнеса, по показателям которого Франция отстает от своих конкурентов.

Конечно, реформа Мюриэль Перико не является ни «революцией» в трудовых отношениях, как утверждал Макрон, ни «государственным переворотом в социальной сфере», как заявил Жан-Люк Меланшон, лидер радикальной партии «Непокоренная Франция!» Если сравнивать с жаркой весной 2016 года, когда начинались дебаты по закопроекту Эль Комри, то реакция профсоюзов является относительно умеренной. ВКТ призвала выйти на демонстрацию 12 сентября, но не получила формальной поддержки других профсоюзов, хотя часть её членов вышли на улицу. Меланшон предлагает французам выйти на улицу 23 сентября. За исключением движения «Непокоренная Франция!» движения протеста не поддержала ни одна политическая партия, лишь отдельные социалисты вышли на улицу. В этих протестах не ощущается ни радикализма, ни энтузиазма, это скорее «последний бой ради сохранения чести», как пишет еженедельник «Пуэн». 12 сентября в демонстрациях участвовало, по данным полиции, 223 тысячи человек, в Париже – 24 тысячи. Не обошлось без схваток с полицией, поскольку к демонстрации примкнули «кагуляры» (правда, их было немного). Протест был скорее направлен против социальной политики Макрона, а не против реформы трудового кодекса. По опросу Оdoxa, большинство французов (68%) думают, что демонстрации 12 сентября оказались провальными. Скорее всего, правительство выдержало первый напор протеста.

Макрон заявил, что он не уступит требованиям «бездельников, циников, экстремистов», что еще больше раззадорило протестующих и вызвало осуждение большинства французов (60%). Нельзя исключить эффекта вовлечения в движение протеста новых групп населения, недовольных реформой, особенно студентов и лицеистов: 80% французов предполагают, что движение будет расширяться. Как пишет социолог Гаэль Слиман, «в этом прогнозе есть и элемент желания». Две трети левых избирателей надеются, что движение протеста расширилось, тогда как правые и сторонники «правящей партии» его осуждают и хотели бы, чтобы оно постепенно ушло в песок (60%)[vii].

Да и общественное мнение, которое первоначально воспринимало эту реформу с опаской и тревогой, сейчас её поддерживает, хотя и с небольшим перевесом. По данным института общественного мнения ODOXA, 52% опрошенных думают, что реформа будет содействовать развитию занятости и росту экономики. 60% опрошенных считают, что Макрон должен идти до конца, а не отступить под давлением профсоюзов. 69% одобряют идею соглашений на мелких предприятиях напрямую с персоналом, без участия профсоюзов. Столько же одобряют возможность проведения референдума на предприятии по инициативе дирекции. 61% позитивно относятся к приоритету соглашений на предприятии над общенациональными договорами между патронатом и профсоюзами. Фактически содержание нового закона соответствует общественным настроениям и правительство не пытается навязать французам более радикальный подход в области трудовых отношений.

С помощью этой реформы Макрон, безусловно, выиграл битву за общественное мнение, но вряд ли она принесет существенные дивиденды в борьбе с безработицей. Она не затрагивает все те структурные элементы, от которых, по мнению большинства экономистов, зависит уровень безработицы: ни содержания трудовых договоров, которые носят весьма жесткий и обязывающий характер для предпринимателей, ни 35часовую рабочую неделю, ни высокую минимальную зарплату, ни пособия по безработице. Отмечая отдельные продвижения в законе, Жан-Марк Морель, эксперт в области трудовых отношений, подчеркнул: «Правительство заявило о новой революции, но в конечном счете этот проект носит менее интенсивный характер, нежели закон Ель Комри». Конечно, безработица может упасть, но скорее не под воздействием этого закона, а за счет экономического подъема и более позитивного настроя предпринимателей.

Реформа в области жилищной политики.

13 сентября правительство собирается представить в парламент законопроект о «жилищной политике и мобильности». В своей программе Макрон настаивал на том, что государство тратит чересчур много денег на помощь нуждающимся в жилье (около 40 миллиардов евро), но не добивается существенных успехов. Поэтому надо изменить парадигму и порвать с политикой, которая приводила к тому, что государственная поддержка нуждающимся арендаторам приводила лишь к росту арендной платы. Средства надо направлять на строительство в зонах повышенной напряженности, чтобы стоимость жилья начала падать. «Строить быстрее и дешевле и помогать остро нуждающимся», - призывал Жак Мезар, министр, отвечающий за жилищное строительство[viii].

Первым шагом этой политики стало сокращение с октября жилищных пособий на 5 евро в месяц, что, однако, вызвало широкое недовольство многих социальных групп. Макрон подтвердил, что эта политика будет продолжена, но в министерстве уточнили, что сокращение пособий будет происходить только в результате снижения арендной платы социального жилья. Непонятно, правда, почему собственники жилья должны понижать арендную плату после сокращения пособий нуждающимся. Высокая стоимость жилья объясняется министром Мезаром «лавиной сложных процедур и норм», усложняющих выдачу разрешений на строительство. Однако многие предшественники Макрона пытались облегчить эту процедуру, но не достигли особых успехов.

Реформа пенсионной системы.

Французская пенсионная система является одной из самых сложных в мире. Она раздроблена на 35 базовых режимов и 29 дополнительных. В итоге каждый француз платит в среднем в 2,3 различные пенсионные кассы, а доля лиц, получающих пенсии от двух и более систем достигает 40% всех мужчин и 30% женщин, уходящих ежегодно на пенсию. Многие застрахованы в 6 или 7 кассах одновременно.

Давно звучали призывы упростить систему, но все попытки правых правительств провести реформы заканчивались печально: например, план Жюппе в 1995 году решить проблему специальных пенсионных режимов натолкнулся на мощный взрыв недовольства, а предпринятое в 2010 году Фийоном повышение пенсионного возраста до 62 лет привело к мобилизации протеста в течение 14 дней и выходу на улицу до 3 миллионов человек[ix].

Макрон обещал не подымать возраст выхода на пенсию, не повышать взносы в пенсионные фонды и не понижать пенсии. Он призывал лишь упростить систему, сделать её универсальной и справедливой, чтобы «каждый вложенный евро давал одинаковые права». Но после победы на президентских выборах выяснилось, что к 2021 году дефицит пенсионной системы достигнет 21 миллиарда евро и пришлось искать решение текущих проблем, а не думать о системном кризисе. Правительство решило увеличить вклад пенсонеров в кассы «общей солидарности» на 1,7 процентных пункта, не компенсируя ничем падение их доходов. Эта мера должна затронуть 8 миллионов пенсионеров, получающих более 1200 евро в месяц (беднейшие категории будут освобождены). И президент добавил: «Бедными в настоящее время является в большей мере молодежь, нежели пенсионеры. И я прошу жертв у более обеспеченной категории."

Но ударить по этой возрастной категории смертельно опасно для любого политика: пенсионеров всегда обхаживали, особенно перед президентскими выборами. Как известно, пенсионеры чаще других категорий голосуют на выборах, в большей мере интересуются политикой и хорошо в ней разбираются. На каждых выборах их голос звучал громче, чем у других социально-профессиональных групп. В 2007 году большинство лиц старше 60 лет голосовали за Саркози. Через пять лет они отвернулись от него и поддержали Олланда. В 2017 году Фийон завоевал их симпатии в первом туре, но во втором они выбрали Макрона, не желая победы крайне правой Марин Ле Пен. Но после того, как они узнали, каких жертв от них требует новый президент, они начали убегать от Макрона. Падение президентского рейтинга к сентябрю во многом вызвано разочарованием лиц старших возрастов[x].

Реформы в системе образования.

Французская система образования находится в явном кризисе: в 2016 по последней классификации Pisa (Международной программы по оценке образовательных достижений учащихся) Франция занимает 26 место по математике и 19 по чтению среди государств, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития[xi].

Министр Жан-Мишель Бланке готовит грандиозные реформы в системе национального образования, философия которых прямо противоположна идеологии соцпартии. Наджад Валло-Белкасем, министр образования в правительстве Олланда, исключила из школьной программы изучение древних языков, двуязычные классы, стажировку в других европейских странах. Её идеи были данью образовательного проекта, главной целью которого является уменьшение социального неравенства и ограничение принципа меритократии, а принципы восходят к Жан-Жаку Руссо, который в книге «Эмиль,или о воспитании» отрицал любое знание, привнесенное извне. В окончательном виде этот подход был изложен философом Пьером Бурдье в 1964 году в его знаменитой работе «Наследники» и стал входить в образовательную практику после 1968 года[xii].

Новый министр, напротив, обещает восстановить и преподавание латыни и греческого, и двуязычные классы, и систему европейских стажировок в колледжах. В начальной школе классы сокращаются вдвое, до 12 детей в одном классе, восстанавливается возможность делать уроки вечером в классе под присмотром школьного учителя и разрешено переходить на четырехдневную наделю (для одной трети коммун)[xiii]. 7 из 10 опрошенных поддержали проект сокращения учеников в начальной школе, 64% - план возвращения к четырехдневной неделе. 8 из 10 позитивно относятся к восстановлению двуязычных классов и столько же к возможности делать уроки в школе под присмотром учителя.

Требует реформы и система бакалавриата, которую Макрон собирается провести в конце своей легислатуры: сократить количество экзаменов до четырех, сэкономив таким способом немало денег, а по остальным предметам выставлять оценки на основании успеваимости учеников в школе. Это ключевой момент, поскольку диплом бакалавра во Франции считается начальным этапом высшего образования и открывает доступ в университет. Однако Макрон заявил, что не может каждый бакалавр обладать правом поступления в университет, хотя это законодательно закреплено. Он настаивает на том, чтобы отказаться от жеребьевки бакалавров при поступлении в университет, когда на том или ином факультете (особенно на медицинском, юридическом, псохологическом) больше абитуриентов, чем мест (при этом никто не решается ввести реальный отбор, который противопоказан левой культуре). Вместо вступительных экзаменов бакалавры играют в «русскую рулетку» и порой лучшие из них становятся её жертвой. В итоге 60% студентов отсеиваются после первого года обучения. Иначе говоря, отбор происходит через провалы, а не совершается благодаря личному успеху. Деканаты предлагают предоставить им возможность самим формировать предварительные условия поступления, но могущественные студенческие профсоюзы усматривают в этом «скрытую селекцию» и обвиняют министра в консерватизме и в ориентации на правых. Хотя создание предварительных условий поступления на факультеты (les préreques) включено в президентскую программу («нам надо перестать верить в то, что университет есть решение для всех»), в рабочих группах, которые обсуждают изменения в системе поступления в университет, принцип отбора по-прежнему остается табуированным[xiv].

Борьба с террором.

В области борьбы с терроризмом Макрон решил не продлевать в ноябре чрезвычайное положение, однако все меры по борьбе с террористами должны войти в гражданский кодекс: министерство внутренних дел без судебного разбирательства получит право задерживать подозреваемых, принимать решение о ношении электронного браслета, проводить административные обыски (в том числе и ночью), закрывать места религиозного культа (мечети). Все эти меры будут возможны только в рамках борьбы с терроризмом, тогда как в период действия чрезвычайного положения они могли быть распространены и на обычных преступников.

Если сравнивать программу борьбы с терроризмом Макрона и Олланда, то главное отличие заключается в том, что новый президент стал называть «кошку кошкой» - он назвал борьбу с «исламским терроризмом» приоритетом своей внешней политики, тогда как левые и даже другие государственные деятели Франции избегали использовать подобную терминологию.

Пересмотр политики коммуникаций с обществом.

В своих размышлениях о природе власти Макрон писал, что его не устраивает концепция «нормальной» власти, которую проповедовал Франсуа Олланд во время своего правления, ибо такая власть превращается «в президентство анекдота, кратковременных событий и немедленных реакций». C точки зрения Макрона, необходимо действовать как король («быть Юпитером»), восстановив вертикаль, авторитет и даже сакральность власти, одновременно стараясь быть ближе к народу. Он предлагал вернуться к «духу и букве конституции Пятой Республики». Президент-«Юпитер» не должен заниматься всем и за все отвечать. Он должен быть гарантом системы и нести ответственность только за основные приоритетные программы.

Макрон абсолютно не принимал ту систему коммуникаций, которую выстроил Олланд, постоянно общавшийся с прессой и совершавший множество промахов в своей коммуникативной стратегии. Каждое слово президента должно быть на вес золота, поэтому необходимо ограничить его общение с журналистами и даже более тщательно контролировать взаимоотношения высших чиновников со средствами массовой информации. Можно сказать, что по сравнению со своими предшественниками Макрон первоначально был «молчаливым президентом»: он отменил ритуальное интервью перед журналистами 14 июля, во время национального праздника, прекратил давать интервью без микрофона, между журналистским сообществом и президентом возникла четкая дистанция. Задача молодого президента - «не допустить появления любого неконтролируемого имиджа».

Во-первых, сам имидж президента стал важнее, чем содержание его дискурса, что вскоре привело к негативным последствиям. Понятно, что ПР сам по себе не является волшебной палочкой: люди не будут поддерживать пустоту и любая коммуникация должна опираться на содержание. «Чересчур много ПР, чересчур много фотографий создали впечатление «избалованного ребенка, попавшего в магазин с конфетами», - писала газета «Фигаро».

Во-вторых, Макрона подводит его ставка на технократов, его нежелание опираться на реальных политиков. В правительстве практически нет медийных фигур, широко известных публике и обладающих реальным весом в общественном мнении. В результате Макрон остается в одиночестве, без команды политиков, которые могли бы его поддержать или даже заменить в случае необходимости. Социолог Жан-Давид Леви отмечал, что в отличие от Николя Саркози, у которого «даже в трудные моменты находились политики, способные его поддержать словом и в некотором смысле слова умереть за него», Макрону явно не хватает войск, «готовых ему помочь и сражаться за него». Даже в выступлениях его премьера чувствуются «колебания» и неспособность объяснить смысл программы президента. Он явно не способен выполнять обычную фукцию премьера – быть предохранительным щитом президента.

Наконец, его поведение на общественной сцене грешит явным высокомерием. Специалисты по коммуникациям отмечают, что у французов возникает ощущение, что перед ними «отличник в школе, гений, живущий в башне из слоновой кости, который не нуждается в общении, чтобы объяснить гениальность своих мыслей и который, следовательно, всегда будет непонят своим окружением»[xv]. Директор бизнес-школы Гийом Биго писал о том, что Макрону не удалось поддержать достоинство президентской власти и частично в этом вина его прежнего менеджерского опыта и тех рекомендаций, которые он почерпнул из учебников по управлению крупными корпорациями. «Между селфи с поп-певицей Рианна, фотосессией в стиле спортивного поколения (Макрон-футболист, Макрон-пилот, Макрон на подводной лодке) и искусственным приведением к повиновению начальника генштаба французской армии менеджерская природа Макрона взяла вверх. Под одеждами Короля-Солнце обнаружился мелкий высокомерный консультант.» Настоящего лидера никогда не волнуют внешние символы власти, тогда как менеджеру обязательно надо доказывать, что он есть реальный начальник и он кричит в гневе: «Я – ваш командир», тем самым признаваясь в своей слабости.

Но надо отдать должное молодому президенту: он способен быстро осознавать свои ошибки и сразу же приступать к коррекции своего поведения. В своей медийной политике он совершил поворот на 180 градусов: во время своей поездки в Восточную Европу он взял с собой журналистов, с которыми беседовал без записи, что раньше он себе категорически запрещал, без всякого смущения объяснял свою внутриполитическую стратегию за границей (ранее он обещал не говорить о ситуации во Франции за рубежом), вернувшись во Францию дал программное интервью еженедельнику «Пуэн», а, чтобы быть ближе к народу, обещал каждые две недели выступать по радио, и, наконец, назначил нового ответственного за свой ПР – Брюно Роже-Пти, профессионального журналиста, специалиста в области политики. Министрам и депутатам было велено активнее включаться в политические битвы и чаще выступать в прессе и на телевидении.

Есть ли шансы на успех политики модернизации Макрона?

По сравнению со своими предшественниками, особенно с Саркози, Макрон изначально оказался в невыгодном положении: Саркози получил в первом туре 31% голосов, на 7 пунктов больше, чем Макрон, который, вдобавок, столкнулся с небывалым абсентеизмом во втором туре. Саркози был избран в период экономического подъема и мог некоторое время распоряжаться его плодами, тогда как Макрон вынужден отменять патерналистские решения своих предшественников.

Французские социологи отмечают, что имидж новой власти обычно формируется в первые месяцы после победы на президентских выборах. Как писал Жером Фурке из института общественного мнения IFOP, французы осознали, что от них сейчас потребуют по крайней мере «слезы и пот», если воспользоваться хотя бы частично выражением Уинстона Черчиля, и компенсируют их эвентуально намного позже. Премьер-министр сообщил о том, что жилищные пособия будут урезаны на 5 евро в месяц (в августе 60% недовольных) и что взносы в систему социального обеспечения вырастут (53% недовольных). Поскольку жертвами последнего решения правительства должны стать прежде всего пенсионеры, то по социальным позициям Макрона в этой среде нанесен серьезный удар: к сентябрю он потерял среди них треть своих сторонников.

Кроме того, система власти, которую пытается построить Э. Макрон, наталкивается на ряд объективных препятствий. Во-первых, попытки создать весьма искусственную вертикаль в обществе, исторически основанной на демократических принципах и на системе «сдержек и противовесов», вызывает негативную реакцию французов. Каждая попытка выйти хотя бы на сантиметр из традиционной системы разделения властей, наталкивается на сопротивление и элиты, и общества. Отсюда осуждение увольнения Пьера де Вилье как «злоупотребление властью» или петиция французов, моментально собравшая 300 тыс. подписей, против придания особого статуса жене Макрона. Во-вторых, эгалитаристские и индивидуалистические тенденции общественного развития, впервые ярко проявившиеся во время «майской революции 1968 года», вступают в конфликт с «монархическим» характером Пятой Республики, в которой президента называли «республиканским монархом», и к истокам которой хотел бы вернуться Макрон. В обществе, в котором доминируют эгалитаристские и индивидуалистические ценности, весьма трудно строить вертикаль даже на предприятии или в семье, не говоря уже о государстве.

В-третьих, хотя разделение на левых и правых во Франции во многом стирается, его базовые принципы сохранились. Макрон, проповедующий центристскую систему ценностей, оказывается между двух огней: одни идеи вызывают критику правых, другие - левых. Ни те, ни другие не могут себя идентифицировать с политикой Макрона. Избранный под лозунгом «ни правые, ни левые», он видит, как политики обоих лагерей выступают против него, тем самым подрывая его социальную базу. Как пишут французские журналисты, «Макрона избрали в президентское кресло, а три месяца спустя он сидит на двух стульях, которые опасно разъежаются»

Наконец, сам технократический поход Макрона, отсутствие широкой общественной поддержки, которую могла бы дать только такая идеология, которая обладала бы элементами новой утопии, способной заменить и идеалы социализма, и идеологию либерализма, обрекает нового президента на политическое одиночество. Программа, призывающая «разблокировать» французское общество, способна вдохновить часть технократов и предпринимателей, но вряд ли вызовет энтузиазм в широких слоях общества, зачастую больше озабоченных потерей ежемесячных 5 евро жилищных пособий.

Вместе с тем характер падения рейтинга Макрона несопоставим с провалом Трампа в американской политической системе. Трамп столкнулся с сопротивлением всего истеблишмента, с конфликтами в собственной партии, кризисом своей команды, ужесточением политической борьбы в американском обществе. В результате происходит восстановление позиций Демократической партии, накапливаются предпосылки для импичмента американского президента. Напротив, в краткосрочном плане Макрону ничего не угрожает: у него устойчивое большинство в Национальном собрании и сплоченная команда, а его политические конкуренты ослаблены и раздроблены и не знают, какую стратегию следует избрать. В Национальном фронте не могут выработать новую программу и стратегию, обострилась борьба межу различными группировками. В ФСП действуют серьезные центробежные тенденции и она оказалась без лидера, без программы, без денег и, видимо, вскоре вынуждена будет продать свой офис. Среди республиканцев началась обычная для правых партий борьба за власть, в партии намечается раскол между «правыми без комплексов», склонными договариваться с НФ, и центристами, готовыми работать с новым президентом. Самой активной и шумной оппозицией стала «Непокоренная Франция!" Меланшона, но у нее нет союзников и она чересчур радикальна для современной Франции. Угрозы для Макрона и его партии носят скорее долгосрочный характер и относятся к будущим президентским выборам, к 2022 году.

Само падение рейтингов у Макрона и Трампа носит принципиально разный характер: у Макрона рейтинг падает потому, что он пытается системно реализовать долгосрочную программу модернизации, которая требует жертв от большинства социальных групп. Что касается Трампа, то он пришел к власти без долгосрочной стратегии, опираясь лишь на «ressentiment» простых американцев, на потерю ими прежних статусных позиций, на ностальгию по прежнему величию. Отсюда непоследовательность и хаотичность его действий. Французский журнал «Экспресс» заметил, что американцы завидуют французам, которые сделали прагматичный и разумный выбор, проголосовав за политика, который понимает те вызовы, которые существуют для Франции в современном мире, в противоположность американским избирателям, которые предпочли авантюриста и демагога.

Главный вопрос заключается в том, примут ли французы подготовленную Макроном стратегию модернизации Франции, несмотря на те жертвы, которые от них она потребует, или предпочтут политику «иммобилизма» и сохранение завоеванных позиций в социальной сфере, защиту «droits aquis», как это традиционно было во Франции.

Игорь Бунин - президент Центра Политических Технологий

[i] Pourquoi gouverner les Français s'ils sont ingouvernables?- Le Point, 30.08.2017

[ii] La grogne monte dans la fonction publique.- Le Figaro, 14.09.2017

[iii] Entre Macron et les fonctionnaires, les sujets de discorde s'accumulent déjà.-Le Figaro, 14.09.2017

[iv] Grève du 10 octobre: les quatre raisons de colère des fonctionnaires.-fracetvinfo.fr., 15.09.2017

[v] Ce qui empeche la France de se réformer.- Les Echos.fr. 06.09.2017

[vi] Jacques-Olivier Martin:«Rendez-vous à Noel."-Le Figaro, 04.09.2017

[vii] Les Francais partagés sur la suite de la fronde sociale.- Le Figaro, 18.09.2017

[viii] APL, PINEL, logement: ce que prépare le gouvernement.- Le Figaro, 05.09.2017

[ix] Retraites: la réforme explosive de 2018.- Le Figaro, 08.09.2017

[x] Pourquoi Macron n'a pas peur de s'attaquer aux retraités.-Le Figaro, 12.09.2017

[xi] Discipline, dérives islamistes: et si l'école changeait enfin?-Le Figaro, 16.09.2017

[xii] Jacques Julliard: «L'intellectuel a le devoir de rester un homme seul».- Le Figaro, 04.09.2017

[xiii] Tout ce qui change à la rentrèe. -L'Express, 04.09.2017

[xiv] Sélection à l'université: Macron veut en finir avec le tirage au sort.- Le Figaro, 01.09. 2017

[xv] Les quatre erreurs de communication d'Emmanuel Macron(OPINION)-La libre.be/debats. 06.09.2017

Версия для печати