12.02.2019 | Алексей Макаркин

Венесуэла и Россия: сходства и различия

В Венесуэле оппозиция добивается отставки президента Николаса Мадуро, легитимность которого она не признает. Острое политическое противостояние в этой стране повлекло за собой очередной этап дискуссий на тему сходства и различий этой страны и России.

Признаки сходства налицо – от нефтяной экономики до конфликта с Западом. От ограничения возможностей политического действия для оппозиции (с разным успехом, как мы видим по венесуэльскому примеру, где один из лидеров оппозиции вступил в исполнение обязанностей президента при поддержке парламента – в сегодняшней России это из области политической фантастики) до высокой роли силовых структур в системе власти.

Но при ближайшем рассмотрении получается, что различия между двумя странами существенно весомее, чем сходство. И связаны они с принципиально разным опытом, который прошли две страны, и с существенными отличиями двух обществ. Можно выделить несколько факторов, которые играют ключевую роль в венесуэльских событиях.

Характер режима

Во-первых, характер режима. В России харизма лидера сочетается с опорой на государственный аппарат. Однако особенностью харизмы является ее прежде всего «внешний» характер. Россияне ставят Владимиру Путину в заслугу рост международного влияния страны, присоединение Крыма, а некоторые вообще готовы поддержать власть, только «лишь бы не было войны». Такой характер харизмы не предусматривает большого количества подарков населению – вспомним, что даже на пике нефтяного благополучия нулевых годов рост преференций граждан был тщательно лимитирован, а значительная часть средств шла в «кубышку» Стабфонда (что помогло, когда цены упали).

В Венесуэле харизма Уго Чавеса была прежде всего «внутренней» - внешний фактор в виде распространения боливарианской идеи по Латинской Америке (Боливия, Никарагуа, Эквадор при Рафаэле Корреа) важен, но глубоко вторичен. Чавес, а затем и Мадуро держатся на поддержке беднейших слоев населения, которым разрешено создавать парамилитарные формирования, всегда готовые побить нелюбимых ими представителей среднего класса. В России это невозможно – даже в нулевые годы, когда власть без особого успеха экспериментировала с мобилизацией молодежи в свою поддержку, речь шла о создании симулякров. В Венесуэле все серьезно. Не менее важно и то, что лояльность бедняков покупают не только с помощью ликвидации монополии государства на насилие, но и посредством социальных программ – от кубинских врачей до дешевого жилья, от программы помощи детям до прямых выплат. Покупка стоит больших денег – и поэтому даже при желании нынешние венесуэльские власти не могут отказаться от популистской социальной политики, приведшей страну к финансовой катастрофе и тотальному дефициту. Бедняки подсели на иглу – и если убрать ее, то защищать режим будет некому.

Характер среднего класса

Во-вторых, характер среднего класса. В России нет массового среднего класса, который осознанно являлся бы сторонником демократии не в прикладном смысле (в начале 1990-х многие голосовали за демократов, рассчитывая на экономическое чудо), а в ценностном. Немалая часть российского среднего класса – это люди, тесно связанные с государством, силовики и гражданские чиновники. Что же до «негосударственного» среднего класса, то немалая его часть колеблется в зависимости от ситуации, будучи лояльна государству в оптимистичные нулевые, качнувшись к оппозиции во время митингов на Болотной и Сахарова, поддержав присоединение Крыма в 2014-м и снова предъявляя претензии к власти в настоящее время.

В Венесуэле огромная часть среднего класса всегда находилась в оппозиции к Чавесу. Ориентир для нее – конкурентная политическая демократия 1958-1998 годов, от свержения диктатуры Переса Хименеса до победы на выборах Чавеса. Средний класс регулярно голосовал за оппозицию на выборах разного уровня, как общенациональных, так и региональных. В 2004 году 40% избирателей проголосовали на референдуме за отзыв Чавеса с поста президента. В 2006-м оппозиционный кандидат получил на президентских выборах 36,9%, в 2012-м – 44,3%, в 2013-м (после смерти Чавеса, уже против Мадуро) – 49,1%. В 2015 году оппозиция получила полный контроль над парламентом. Только после этого режим Мадуро начал «закручивать гайки» по полной программе, не допустив лидеров оппозиции к президентским выборам 2018-го и сформировав Конституционную ассамблею как альтернативу парламенту.

Политическая самостоятельность и дееспособность среднего класса способствовала рекрутированию новых лидеров оппозиции, не связанных с неудачами 1980-1990-х годов (когда падение цен на нефть сильно ударило по венесуэльской экономике, как и по советской). И председатель Национального собрания Хуан Гуайдо, и один из его заместителей Сталин Гонсалес (в Латинской Америке любят называть детей в честь пролетарских вождей – например, нынешнего президента Эквадора, бывшего левака, а ныне центриста, признавшего Гуайдо главой Венесуэлы, зовут Ленин) – это выходцы из студенческого протестного движения нулевых годов. Один тогда изучал инженерное дело, другой – право, и оба были радикальными противниками Чавеса, находившегося в зените своей популярности. Это выходцы из среднего класса – и при этом люди протеста, а не олигархии. Протест, приведший к власти Чавеса, нельзя было победить с помощью верхушечного переворота как в 2002 году - эффективно противопоставить победившему (но за два десятилетия изрядно себя дискредитировавшему) протесту можно было другой протест, только поддержанный не беднотой, а средним классом.

Массовая эмиграция

Как в России, так и в Венесуэле нет «железного занавеса», препятствующего эмиграции. Недавний опрос Левада-центра об эмиграционных настроениях россиян вызвал разные трактовки. Дмитрий Песков концентрирует внимание на том, что «подавляющее большинство граждан заявило о неготовности и нежелании вообще переезжать куда-либо из России». Действительно, 61% россиян заявили, что «определенно» не собираются уезжать – это самый высокий показатель за последние годы (в 2017 году было 56%, даже в «крымском» 2014-м – 45%). Всего же с разной степенью определенности о своем нежелании уезжать говорят 82%, что чуть выше показателей 2017 года (79%) и 2014 года (77%). Так что увеличение числа тех, кто точно хочет остаться, идет в основном за счет тех, кто на вопрос об отъезде до этого выбирал более мягкую формулировку «скорее нет». Похоже, что многие из тех, кто изредка мечтал об эмиграции (но не более того) сейчас окончательно пришли к разумному выводу, что никаких реальных возможностей для этого у них нет.

В то же время в опросе есть другие важные цифры. Молодые респонденты в возрасте от 18 до 24 лет в два раза чаще показателя по выборке в целом заявляли о своем желании (тоже разном – одни более определенно, другие менее) уехать за границу на постоянное место жительства: 41% против 17% соответственно. Задумывается об эмиграции 21% москвичей. Таким образом, в числе потенциальных эмигрантов – молодые, образованные и ресурсные, которые по разным причинам (от денег до морального климата) не могут полностью себя реализовать.

С точки зрения перспектив развития страны это очень тревожный симптом. Но политически такая тенденция может быть выгодна власти, которая учитывает опыт СССР, где противников режима вынуждали оставаться в стране, принуждая к актам лояльности (например, к голосованию на неконкурентных выборах), чем плодили недовольство. Сейчас же у людей есть возможность уехать, причем, как правило, имея возможность вернуться – исключая немногочисленных активных оппозиционеров, которым угрожает реальный срок лишения свободы. Таким образом в стране уменьшается число потенциальных участников протестных акций. Уже многие участники массовых протестных акций 2011-2012 годов проживают за пределами России.

В Венесуэле эмиграция куда выше. Самым масштабным движением людей за последнее время назвала эмиграцию ее жителей Организация Объединенных Наций 19 октября 2018 года в своем микроблоге в Twitter. «Около 5 тысяч человек выезжают из Венесуэлы каждый день. Это самое большое движение населения в Латинской Америке за ее недавнюю историю. Перемещены более 2,6 миллиона венесуэльцев», - сообщалось в тексте публикации. На самом деле, это минимальные цифры. По подсчетам исследователя из Университета имени Симона Боливара Клаудии Варгас, начиная с 2013 года, страну покинуло 4,4 миллиона венесуэльцев. Ее исследование также указывает на нелегальные пути выезда из страны через границы с Колумбией и Бразилией.

Это третья и самая массовая миграция из страны. Первая началась после прихода к власти Уго Чавеса в 1999 году, и затронула достаточно узкий слой элиты, бежавшей от боливарианского социализма в основном в США, Испанию, Панаму и Колумбию. Вторая волна эмиграции началась в 2003 году и тоже была локальной – она затронула около 20 тысяч инженеров и техников нефтяной промышленности страны, которые бастовали против режима Чавеса. После неудачи забастовки они покинули страну, но на стабильности режима это не сказалось – ушедшим нашли замену. Вообще попытки саботажа деятельности экономических структур или государственных учреждений обычно не приводят к желаемому результату, даже если носят массовый характер – вспомним неудачную забастовку чиновников в России после прихода к власти большевиков. Более квалифицированных специалистов заменяют менее опытные, но идеологизированные администраторы, качество управления падает (плачевное состояние венесуэльской «нефтянки» отмечают многие эксперты), но режим сохраняет свои позиции, пока пользуется поддержкой масс.

Третья волна эмиграции началась вскоре после избрания Мадуро президентом и носит преимущественно экономический характер – люди бегут от нищеты, дефицита товаров, высокой преступности. Эмиграция захватывает все слои населения – от образованных профессионалов до людей с неполным средним образованием. На этом фоне процент оппозиционеров, «выдавленных» Мадуро из страны под угрозой ареста, незначителен, хотя среди них есть немало статусных деятелей. Массовая эмиграция снижает давление на режим, но не снимает проблему. Несколько сотен тысяч активных симпатизантов оппозиции, регулярно участвующих в акциях протеста как в Каракасе, так и в провинции, уезжать не собираются и готовы противостоять Мадуро.

Роль церкви

В-четвертых, роль церкви. В России доминирующая в стране Русская православная церковь традиционно лояльна власти. Период острого конфликта после большевистской революции в 1917-1927 годах выглядит аномалией – уже в 1927-м заместитель патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) издал декларацию, в которой говорилось не только о политической лояльности власти, но и о сотрудничестве с ней. Священнослужители, несогласные с такой позицией, на разных этапах церковной истории подвергались каноническим санкциям. Православное диссидентство в советское время затронуло лишь незначительную часть клира и верующих – не было ничего похожего на роль Римско-католической церкви в Польше.

В настоящее время все священноначалие полностью поддерживает власть – с ее критикой выступает лишь заштатный епископ Евтихий (Курочкин), отправленный на покой в 2012 году и сейчас являющийся настоятелем храма в Ишиме. Но его история лишь подтверждает правило – в отличие от своих коллег по епископату, владыка Евтихий в 1990 году, будучи игуменом РПЦ, перешел в Русскую православную церковь за границей (РПЦЗ), где и стал епископом. После объединения РПЦ и РПЦЗ в 2007 году он оказался единственным «зарубежным» архиереем на территории СНГ, поддержавшим это решение, после чего за ним был признан епископский сан. После этого он временно управлял бывшими приходами РПЦЗ на территории России, перешедшими в состав РПЦ, а после окончания пятилетнего переходного периода остался невостребованным. Представляется, что по отношению к нему не применяются канонические санкции из-за нежелания раздражать его бывших коллег по РПЦЗ.

В Венесуэле ситуация совершенно иная. Комиссия по справедливости и миру Конференции епископов Венесуэлы потребовала, чтобы правительство и силы безопасности избегали репрессий и произвольных арестов протестующих. Комиссия напомнила об индивидуальной ответственности за нарушение основных прав, и призвала венесуэльский народ молиться за Венесуэлу, чтобы восстановить конституционный порядок, достичь духовного и материального процветания страны. Целый ряд епископов пришли сопровождать мирные демонстрации. Среди них епископ Луис Энрике Рохас, вспомогательный епископ Мериды; Марио Моронта епископ Сан-Кристобаля; Виктор Уго Басабе, епископ Сан-Фелипе; Улисес Гутьеррес, архиепископ Сьюдад-Боливара. В то же время ряд других иерархов не участвуют в акциях оппозиции, но не поддерживает и режим Мадуро и сочувствуют его противникам – похоже, что они хотят сохранить возможность выступить в роли посредников.

В сложившейся в Венесуэле ситуации церковь может сыграть активную общественную роль – от посредничества между режимом и оппозицией (но последняя соглашается на диалог только при условии отставки Мадуро) до создания альтернативного механизма распределения продовольствия, которое верные режиму силовики пока блокируют на границе с Колумбией.

Роль армии

В-третьих, роль армии. В России это «великая немая» - как называют французскую армию при республике. Всякие декабристские наклонности из нее выжгли в советское время – расстрелами маршалов и командармов, изгнанием Жукова за бонапартизм, контролем со стороны политорганов. Из опыта начала 1990-х военные вынесли нехитрую истину – немногочисленные офицеры, засветившиеся как демократы или их противники, сломали свои карьеры. А в выигрыше оказались строго выполнявшие приказы начальства – вначале советского, затем российского.

В Венесуэле за полвека (1952-2002 годы) военные неоднократно вмешивались в политику. Вначале «диктатура развития» генерала Переса Хименеса – попытка соединить жесткий авторитаризм и реализацию многочисленных инфраструктурных проектов. Затем демократическая революция под руководством адмирала Ларрасабаля, за которой последовали восстановление политических свобод и проведение конкурентных выборов, которые революционный адмирал честно проиграл. В 1992 году в условиях масштабного кризиса (как социально-экономического, так и морального, связанного с коррупцией во власти) – попытка военного переворота, совершенная под левыми лозунгами подполковником-десантником Чавесом, ставшим в результате народным героем. В 2002-м – попытка свергнуть уже президента Чавеса, предпринятая консервативно настроенными генералами.

Поэтому сейчас в Венесуэле ключевым фактором является позиция армии. Часть военного руководства тесно связана с наркомафией – и для нее пути назад не видно. Но к большинству офицерского корпуса это не относится – отсюда и борьба между властью и оппозицией за его лояльность. Несколько офицеров (среди них один генерал), в основном принадлежащих к ВВС, уже выступили за отставку Мадуро, однако командование армии отмежевалось от них и официально продолжает поддерживать президента.

Поэтому Венесуэла – не Россия. Впрочем, есть еще одно отличие, для России не столь оптимистичное. Венесуэльский опыт показывает, что страна долго, в течение многих лет, но целенаправленно «закипает», пока ситуация не взрывается. Но даже самые завзятые пессимисты не предрекают распада Венесуэлы при любом развитии политического конфликта. А в российской истории лояльный народ, если ощутит полный тупик, может в короткие сроки коренным образом поменять свое отношение не только к конкретной власти, но и к государственным институтам в целом, что фатально сказывает на судьбе государства. В ХХ веке так было дважды – в 1917-м и 1991-м.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати