14.01.2021 | Алексей Макаркин

Итоги 2020 года: внутренняя политика

2020 год стал одним из самых бурных и непредсказуемых для российской политики. Последствия принимаемых решений оказались иными, чем предполагали их авторы.

Год начался с двух громких событий. Первое - отставка правительства Дмитрия Медведева, которое не справилось с задачей выхода на ощутимый для населения экономический рост. Кроме того, сильнейшим ударом по популярности и премьера, и кабинета в целом стало повышение пенсионного возраста в 2018 году. Слабая протестная активность по этому поводу не означала легитимации этого решения – просто люди пришли к выводу, что выход на улицу ничего не изменит, но может сильно испортить жизнь тем, кто «высовывается». Недовольство ушло вглубь, но не исчезло.

Новый кабинет Михаила Мишустина должен был заняться реализацией буксовавших национальных проектов и повышением темпов роста ВВП. Однако уже в марте в Россию пришла пандемия, что принципиально изменило ситуацию – сейчас рост ожидается только в 2021 году, да и то он будет восстановительным. Поэтому главной задачей правительства стала борьба с пандемией в чрезвычайной ситуации – когда во время первой волны пришлось в кратчайшие сроки высвобождать все новые больничные корпуса, а перед второй строить временные госпитали.

Начало года ознаменовалось также внесением вторым событием – внесением поправок в Конституцию, причем первоначальные планы также оказались серьезно пересмотрены. Первый, январский, пакет поправок, был призван оформить транзит, то есть передачу власти действующим президентом – его задачей стало снижение «цены вопроса» при определении кандидатуры преемника. Будущий президент лишается возможности после перерыва избираться на третий и четвертый сроки. Кроме того, усиливалось влияние Госдумы на правительство: депутаты получали возможность утверждать кандидатуры вице-премьеров и министров. Тогда же предметно встал вопрос о том, куда уходит действующий президент – и в Конституцию было внесено положение о Госсовете, в котором стали видеть чуть ли не новое Политбюро (хотя в Политбюро по определению не могут входить 85 глав регионов). В экспертном сообществе стали обсуждаться два варианта «площадок» для ухода президента – Госсовет и Совет безопасности, а также их возможное совмещение.

Затем на первый план – тоже пока еще в рамках транзита - вышла другая проблема – необходимо дать следующему президенту достаточно полномочий, чтобы держать под контролем элиту и су6элитные группы в условиях, когда опоры на сверхвысокий рейтинг может и не быть, а неформальные правила игры могут работать существенно хуже. Началось «накачивание» президента новыми полномочиями: и назначение генпрокурора, и общее руководство правительством, что снижает самостоятельность премьера, и расширение президентской квоты в Совете Федерации. Тогда же появились инициативы положения, закрепляющие систему гарантий экс-президентам – пожизненное сенаторство и процедура импичмента, списанная с аналогичной процедуры в отношении действующего президента.

А затем произошло неожиданное – перед финишем процесса внесения поправок последовало заявление президента против двоевластия (это страшное для российской политики слово, напоминающее о 1917 или 1993 годах), что сняло с повестки вопрос о его уходе в Госсовет. А буквально в последнюю минуту Валентина Терешкова озвучила поправку об обнулении, что остановило транзит и дало Путину широчайшие возможности для маневра – его правление может быть продлено до 2036 года. Хотя ранее президент несколько раз и лично, и через пресс-секретаря давал понять, что не собирается использовать конституционную реформу для продления собственных полномочий.

Причины такого разворота не совсем ясны. На продолжавшуюся полтора месяца многоходовую комбинацию такое развитие событий совсем не походило. Непосредственно перед выступлением Терешковой мейнстримным был совсем другой вариант – без обнуления, но с проведением досрочных думских выборов (его даже успел озвучить Александр Карелин). Вполне возможно, что не удалось выработать формат транзита, который бы исключал «двоевластие» и при этом сохранял бы за ушедшим со своего поста президентом реальный контроль за политическими процессами. Кроме того, при соблюдении прежних правил позиции президента объективно слабели бы с приближением 2024 года, когда он должен был покинуть Кремль – теперь эта тема потеряла актуальность.

Похоже, что тема транзита с повестки полностью не снята – свидетельством этого является ускоренное принятие законов о пожизненном сенаторстве и импичменте экс-президентам в развитие соответствующих поправок (при полной потере актуальности их можно было бы не включать в число первоочередных законопроектов). Однако эти положения не решают главного вопроса – о системе власти в случае, если сценарий преемничества все же будет реализован. Возможно, в России наблюдают за опытом Казахстана, где двоецентрие пока не привело к конфликтному двоевластию (но там Нурсултан Назарбаев имеет официальный статус лидера нации, как основатель современного Казахстана – Путин таким основателем не является).

Плебисцит, на котором поправки были одобрены, отложили из-за пандемии, но все же провели летом. Казалось, крупных изменений в последующие месяцы не произойдет, а дело ограничится принятием федеральных законов в развитие поправок, а также началом неспешной подготовки к думским выборам. Однако реальность оказалась иной. Реакционные мероприятия последнего времени – от закона о физических лицах – иноагентах до законопроекта об уголовной ответственности за блокирование транспортных путей (включая помехи для передвижения пешеходов!), от закона о возможности блокировки Facebook и YouTube до попытки поставить под госконтроль просветительскую деятельность - столь многочисленны, что непросто разобраться в причинно-следственных связях. Не «вообще» (активизация оппозиции плюс фобии перед внешними угрозами вызывают реакцию), а в связи с конкретными действиями.

Если посмотреть внимательно, то прошлогодние протесты оппозиции в Москве не привели к процессу о массовых беспорядках за отсутствием оных (нельзя же к массовым беспорядкам отнести брошенный стаканчик, дергание за рукав правоохранителя или недополученную из-за демонстрации прибыль ресторатора). Поэтому была разморожена «дадинская» статья УК, по которой дали реальный срок Константину Котову и условный – Юлии Галяминой. То есть борьба с оппозиции проходила в рамках существовавшей законодательной базы.

А потом случились хабаровские и белорусские протесты (и те, и другие – неожиданно, во внешне спокойной ситуации), помноженные на победу Байдена на президентских выборах в США. И уже после этого началось быстрое расширение законодательной базы за счет давних силовых и околосиловых «хотелок». Аргументы о том, что ситуация в стране спокойная, рейтинги власти высокие и слишком пережимать не стоит стали уязвимыми на фоне белорусского протестного «взрыва». Мнение, что так называемый «глубинный народ» полностью аполитичен и лоялен власти, столкнулось с массовыми многомесячными выступлениями в Хабаровске в поддержку «своего» губернатора Сергея Фургала, арестованного по обвинению в причастности к убийствам.

Тем более, что внутренние протесты уже давно представляются российской власти результатом внешнего заговора — и раз уж при Дональде Трампе закачалась Беларусь, то что будет при Джо Байдене, с которым в правящей элите России связывают украинский Майдан? Так что приход в Белый дом Байдена рассматривается как серьезный риск, реакция на который носит жесткий и превентивный характер, особенно накануне думских выборов. Последствия отравления Алексея Навального на этом фоне лишь усиливают общий негатив, стимулируя новые меры по борьбе с оппозицией и противодействия западному влиянию – и увеличивают накал противостояния России и Запада (в условиях обострения отношений с Германией, которая исторически считалась главным партнером России в Европе и к тому времени в наименьшей степени испортила с ней отношения).

В следующем году предстоят думские выборы, которые власть хотела бы сделать максимально управляемыми и предсказуемыми, памятуя о том, что не только президентские, но и парламентские выборы могут привести к резкому росту политической турбулентности вплоть до революционного сценария (примером являются события в Киргизии, приведшие к смене президента и правительства). Многое будет зависеть от социально-экономической ситуации в условиях прогнозируемого выхода из пандемии – россиян большая политика интересует существенно меньше, чем зарплаты, пенсии и работа. Неопределенность сохраняется.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Оригинал материала опубликован на сайте

Ежедневного журнала

Версия для печати