18.04.2006 | Валерий Выжутович

Лечение просвещением

Общественная палата включилась в борьбу с экстремизмом и ксенофобией. Программа этой борьбы, принятая в минувшую пятницу, содержит 49 пунктов. Ровно столько - не больше, не меньше.

Само количество выданных рекомендаций невольно наводит на размышления об их качестве.

Ну например… Милиционерам предложено пройти аттестацию на знание межэтнических проблем. Тут сразу вспоминается недавнее нападение столичных расистов на министра культуры Кабардино-Балкарии Заура Тутова. И, в частности, выразительный эпизод с приездом на место происшествия майора милиции, дежурного по ОВД «Соколиная Гора». Выйдя из машины, он, по свидетельствам очевидцев, велел погромщикам разойтись по домам. Потом выслушал потерпевшего. Тот сообщил, что нападавшие кричали «Россия - для русских!». «А что, разве не так?» - пожал плечами страж порядка и отбыл восвояси. Теперь ему, значит, будет прописан курс лекций по толерантности. И просветившись, он, уж будьте уверены, проникнется терпимостью к «инородцам», а нацистам, напротив, спуску не даст?

По данным социологов, уровень ксенофобии в милицейской среде даже выше среднеобщественного. Что находит выражение не только в бытующих настроениях, но и в правоохранительной практике. Особый режим для «лиц кавказской национальности», реальную эффективность которого продемонстрировали и события на Дубровке, и взрывы в столичном метро, и другие теракты, действует уже несколько лет. Сначала кавказцев хватали на улицах. Потом пошли квартирные облавы. Был период, когда граждан с определенной внешностью обыскивали возле мечетей.

Все мы, грешные, ходим под Богом. А населяющие Москву чеченцы, ингуши, аварцы, черкесы, кабардинцы, прочие выходцы с Кавказа ходят еще под статьями УК. Под статьей 222 (хранение оружия). И под статьей 228 (хранение наркотиков). В любое время дня и ночи любой из тех, чей состав преступления выражается смуглым усатым лицом, может быть задержан, обыскан без всяких прокурорских санкций и должен сапоги целовать надзирателям «обезьянника», чтобы те не подвели его под какую-либо из этих статей или под обе сразу. Список кавказцев, отправленных за решетку по фальсифицированным обвинениям, весьма обширен и регулярно пополняется. Сотрудники милиции в доверительных беседах признаются, что каждому ОВД спущен план по работе с ЛКН («лицами кавказской национальности»): задержание, выдворение, посадка.

Подобных дел - десятки. Правозащитники обращают внимание на их однотипность. И говорят о целенаправленной кампании. Во-первых, замечают они, до того, как в стране стали случаться теракты, жалобы кавказцев на подбрасывание им наркотиков и боеприпасов столь обильно не поступали. Во-вторых, задержанием занимаются сотрудники управлений по борьбе с организованной преступностью, хотя в делах фигурируют не рецидивисты и не участники преступных группировок, а случайные граждане, никогда не попадавшие в оперативную разработку. В-третьих, весьма сомнительны мотивы «преступлений»: какого черта, скажите, квалифицированным врачам, инженерам, предпринимателям - людям стабильного социального положения, давно живущим в Москве с женами и детьми, не употребляющим наркотиков и не имеющим криминальных связей, - какого черта им вдруг понадобилось носить при себе или держать дома героин и автоматные патроны?

Такова ксенофобия в милицейских погонах. Лечить ее просветительскими инъекциями можно сколько угодно. Но верят ли сами участники состоявшегося «консилиума» в эффективность такого лечения?

Теперь о другом предложении. Его внес глава комиссии ОП по коммуникациям, информационной политике и свободе слова Павел Гусев. Он призвал медиасообщество обратить взгляд на себя и подумать, не способствует ли российская пресса разжиганию межнациональной вражды. «Несколько лет назад руководители СМИ договорились не давать слова террористам, - напомнил Гусев. - Сейчас пришло время сделать то же самое в отношении экстремистов, всяких политических авантюристов. Нам нужно собраться и подписать такую хартию или кодекс».

Действительно, после теракта на Дубровке случилось небывалое: в журналистском цехе, все постсоветские годы являвшем собой твердый и, казалось, неприступный бастион свободы слова, вдруг заговорили о цензуре. И не как об угрозе, а как о благе и суровой необходимости - в исключительных, разумеется, обстоятельствах. Точнее, заговорили о самоцензуре. Генеральный директор Первого канала Константин Эрнст, оценивая освещение трагических событий в Москве собственной информационной службой, помнится, так и сказал: «Мы собрались и приняли решение, что вводим очень жесткую самоцензуру». Еще яснее и категоричнее выразился в те дни генеральный секретарь Союза журналистов России Игорь Яковенко: «Война и свобода слова - вещи абсолютно несовместимые».

Да, трудно возражать против адресованного журналистам призыва «не болтать лишнего», пока взрывоопасная (в буквальном смысле) ситуация не разрешилась и когда всякое неосторожное слово может сработать как детонатор. Можно согласиться и с Яковенко: да, на войне свобода слова уступает место пропаганде. Недаром же после событий на Дубровке поправками в законы о СМИ и о противодействию терроризму был наложен запрет на информацию, «раскрывающую специальные приемы и тактику проведения контртеррористических операций». Журналистам напомнили бесспорные вещи. Нельзя показывать такое, что может вооружить террористов, и без того вооруженных до зубов, еще и сведениями о планах спецслужб. Нельзя давать сообщения, способные усугубить положение заложников. Нельзя сеять панику. Нельзя тиражировать слухи, обнародовать непроверенные факты.

Все так. Но до сих пор нет внятного ответа на вопрос: будет ли ответственность прессы за распространяемую информацию когда-нибудь (хотя бы для создания прецедента) увязана с ответственностью власти, эту информацию предоставляющей? Ведь - снова вспомним Дубровку - не чем иным, как провокационной «дезой» оказалось сообщение, что террористы намерены освободить «лиц мусульманского вероисповедания» и грузин. Откуда оно взялось? А оттуда: тщательно отфильтрованную, «нужную» информацию журналисты получали только из оперативного штаба, иных источников не было. Последовавшее вскоре отключение Министерством печати передатчика «3 канала» стало наказанием за «разжигание межнациональной розни»: мол, зачем показали прием новых членов в РНЕ, снаряжающего своих добровольцев в поход против кавказцев. А откуда пошло «разжигание»? Кто вдохновил баркашовцев? И почему версия о «мусульманах» и грузинах сошла на нет тихо, как бы сама собой, не получив чрезвычайно необходимого официального опровержения?

Осторожность, следование принципу «не навреди» при освещении конфликтов на национальной почве, разумеется, необходимы. Но дело в том, что грань между «можно» и «нельзя» здесь трудно прочертить раз и навсегда. Ни закон о средствах массовой информации, ни рекомендации Общественной палаты не могут до конца регламентировать работу репортеров. Только корпоративные договоренности и добровольные этические самоограничения способны сделать это.

Правда, и тут нужна мера. Россия - такая страна, где цензура, пусть и в виде внутреннего редактора, имеет свойство, только дай ей волю, распространяться вширь, выходя из очерченных ей берегов.

Валерий Выжутович - обозреватель «Российской газеты», ведущий программы «Газетный дождь» канала ТВЦ

Версия для печати