20.07.2006 | Сергей Маркедонов

Россия на Большом Кавказе: пределы отступления

18 июля 2006 года Парламент Грузии на своем внеочередном заседании принял постановление «О миротворческих операциях в зонах конфликтов в Грузии". Этот документ, единогласно принятый 144 депутатами, рекомендует правительству незамедлительно начать вывод миротворцев из Южной Осетии и Абхазии. Однако к такому повороту событий в непризнанных государствах Южного Кавказа и на российском Северном Кавказе готовы.

Дестабилизация общественно-политической ситуации в Южной Осетии вызвала рост политической активности внутри России. И речь идет вовсе не о борениях внутри Кремля или на Старой площади вокруг «цхинвальского вопроса». В российском субъекте федерации Северной Осетии происходящее по другую сторону Кавказского хребта воспринимается весьма остро и болезненно. Для Владикавказа все то, что происходит в непризнанной Юго-Осетинской Республике, является фактором внутренней политики, также как для Еревана все то, что происходит на территории НКР.

12 июля 2006 г. глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров заявил, что в случае вооруженного конфликта между Грузией и Южной Осетией народ республики поддержит «братьев на юге». «Сомневаюсь, что власти республики смогут сдержать добровольцев, которые решат быть рядом с народом Южной Осетии, если ему будет угрожать реальная опасность. В случае агрессии Грузии по отношению к Южной Осетии Северная Осетия готова оказать любую помощь братскому народу юга», - сказал Мамсуров на встрече с ветеранским активом партийно-хозяйственных органов республики. Лидер Северной Осетии не пытался изменить свой политический имидж, представ перед жителями республики в образе национал-радикала. В его заявлениях не было и «ирредентистских» призывов, что наверняка будет отмечено в Тбилиси. Мамсуров (весьма сдержанный и аккуратный политик) просто констатировал, что в случае эскалации грузино-осетинского противоборства и возможной военно-полицейской реинтгерации Южной Осетии в состав Грузии конфликт не ограничится рамками одной непризнанной республики.

Тезис о Большом Кавказе как едином регионе с общими социально-экономическими и геополитическими проблемами зачастую рассматривается как атавизм российского имперского мышления. Для объяснения этнополитических процессов в этом регионе предлагается использовать так называемый «пограничный принцип», то есть рассматривать проблемы российского Северного Кавказа отдельно от ситуации в независимых государствах Южного Кавказа. Реальные же этнополитические процессы на постсоветском пространстве показывают, что практически все межэтнические конфликты, начинавшиеся на Юге Кавказа, имеют логическое продолжение по другую сторону Кавказского хребта. Одним из ярких примеров таких «связанных» конфликтов является «осетинская проблема». Грузино-осетинский конфликт стал первым межэтническим противоборством в постсоветской Грузии, переросшим в масштабное вооруженное столкновение в январе 1991-июле 1992 гг. Этот конфликт оказал существенное воздействие на ход и результаты первого межэтнического конфликта на территории РФ - осетино-ингушского. Военная фаза последнего пришлась на октябрь-ноябрь 1992 г. Оба конфликта с участием осетинской стороны не разрешены до сих пор. Если же говорить о грузино-осетинском конфликте, то в мае–июне 2004 г. он вступил в стадию нового обострения. Новым пиком эскалации конфликта стало лето 2006 г. (убийство секретаря Совбеза Южной Осетии Олега Алборова, военные учения грузинской армии, постоянные заявления Тбилиси о готовности решить проблему реинтеграции Цхинвали военным путем).

"Осетинский" вопрос новейшего времени встал в повестку дня одновременно с "грузинским".

Демократизация общественно-политической жизни в позднесоветский период открыла возможность для дискуссий по проблемам этнонационального развития, ранее табуированным. Вспыхнувшая в Юго-Осетинской АО в 1988 г. эпидемия брюшного тифа дала толчок формированию общественных неформальных объединений. Наиболее влиятельным стало движение «Адамон Ныхас» («Народное вече»). Сначала оно выступало с социально-экономическими и экологическими лозунгами, содержащими критику в адрес Тбилиси за недостаточное внимание к региону. Затем претензии к республиканским властям Грузии стали перемещаться в плоскость межэтнических отношений. Элита Южной Осетии, испуганная перспективами "грузинизации", приняла в ноябре 1989 г решение о повышении статуса автономной области до автономной республики. О том, что такие страхи не были маниакальными фобиями, свидетельствует анализ партийной и советской печати Грузии в 1988-1989 гг. Детонатором взрыва этнозащитного национализма в Южной Осетии стала статья профессора Кванчилашвили «Что будет потом?», опубликованной в газете «Литературная Грузия» («Литературули Сакартвело»). В этом памфлете автор выдвинул тезис о том, что необходимы «искусственные ограничения деторождаемости у национальных меньшинств, создающих опасности перерождения грузинской нации», а также невозможность «широкого расселения осетин не только на территории Шида Картли (т.е. Внутренняя Картли- грузинское обозначение территории Южной Осетии – С.М.), но и по всей Грузии недопустимо быстрыми темпами».

Обострение ситуации в Южной Осетии активизировало этнонациональное движение в Северной Осетии (Северо-Осетинская АССР была создана в 1936 г.). Северная Осетия была первой из автономных республик, включившейся в "парад суверенитетов". 20 июля 1990 г. была принята Декларация о государственном суверенитете Северо-Осетинской ССР (через месяц после принятия российской Декларации и раньше всех союзных республик за исключением прибалтийских). Североосетинское руководство придерживалось жесткой "просоюзной политики", что объяснялось вовлеченностью республики в разрешение проблемы Южной Осетии и грузино-осетинского конфликта. Только в СССР могло произойти объединение двух Осетий в единое национально-государственной образование. В этой связи многие политические мероприятия в Северной Осетии проводились "в пику" российскому центру (оппоненту союзному руководству). В республике не проводился референдум о введении поста президента РСФСР (март 1991 г.). До августа 1991 г. в Северной Осетии вопреки российскому законодательству совмещались должности первого секретаря обкома КПСС и председателя Верховного Совета.

В результате эскалации грузино-осетинского противостояния в Северную Осетию в начале 1990-х гг. прибыло порядка 43 тыс. беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии. Беженцы весьма способствовали радикализации этнонационалистических настроений в североосетинском обществе. В это же время лидеры Северной Осетии и северо-осетинские националисты оказались вовлечены в другой межэтнический конфликт. Принятие российского Закона «О реабилитации репрессированных народов» (26 апреля 1991 г.), предполагало территориальную реабилитацию одного из «наказанных» Сталиным народов - ингушей. Проблема в том, что территория т.н. Пригородного района, ставшая «яблоком раздора» межу осетинами и ингушами, была в результате депортации ингушей в 1944 г. передана под юрисдикцию Северной Осетии, а после восстановления Чечено-Ингушской АССР в 1957 г. не была ингушам «возвращена». «Реабилитационный» закон сопровождался требованиям ингушской общественности к немедленному возврату принадлежащей им земли (Второй съезд ингушского народа). Ответную реакцию было нетрудно спрогнозировать - «Ни пяди родной земли!». В значительной степени беженцы из Южной Осетии стали массовой опорой радикалов Северной Осетии, требовавших сохранения «территориальной целостности» своей республики. В начале 1990-х гг. произошло формирование образа двуединого врага - грузинского «империализма» и ингушского «национализма». Даже спустя почти 15 лет с момента трагедии 1992 г. некоторые североосетинские издания рассматривают ингушское этнонациональное движение как "анклав грузинского фашизма" и рассматривают грузинских и ингушских этнонационалистов как два вызова осетинскому "национальному возрождению".

Позиция беженцев из Южной Осетии во многом стала определяющим фактором в скоротечной осетино-ингушской войне (31 октября - 4 ноября 1992 г.), завершившейся выдавливанием ингушей из Пригородного района. В ходе этого конфликта на стороне Северной Осетии приняла участие юго-осетинская бригада «Ир». По различным оценкам, от 40 до 70 тыс. человек стали в результате этой «быстрой войны» вынужденными переселенцами. Как видим, одни 40 тыс. беженцев породили другие 40 тыс. вынужденных переселенцев. Горючий материал одного конфликта был использован в другом. Во многом проблема обустройства и адаптации беженцев из Южной Осетии была решена северо-осетинским руководством с использованием сублимации этнической нетерпимости южных осетин против другого «врага осетинского народа» - ингушей. И сегодня около 7,5 тыс. выходцев из Южной Осетии проживают в спорном Пригородном районе. По словам ведущего специалиста по осетино-ингушскому конфликту Александра Дзадзиева, «часть из них живет в домах и квартирах, ранее принадлежавших ингушам, по мнению которых, именно эта категория осетинского населения - основной противник их возвращения в места своего прежнего проживания». А без решения проблемы возвращения ингушей осетино-ингушский конфликт так и останется тлеющей, но не потушенной горячей точкой.

Однако юго-осетинская проблема для Северной Осетии, а значит, и для России в целом не сводится только к формату осетино-ингушского. Со стороны жителей Северной Осетии раздаются голоса об иждивенчестве и социальном паразитизме этнических собратьев- южан. В известном смысле юго-осетины (кударцы) занимают в Северной Осетии нишу «лиц кавказской национальности, оккупировавших рынки и торговые лотки». Как видим, этнические проблемы осетин Севера неотделимы от проблем Юга. Только разрешенные в комплексе они могут стать залогом мира по обе стороны Большого Кавказа. Очевидно, что сегодня российская политика на Юге Осетии проходит испытание на прочность, которое организовал ей молодой амбициозный грузинский лидер. Михаил Саакашвили постепенно становится заложником своего аджарского триумфа и предвыборных обещаний «собрать Грузию». Он будто бы взял на себя повышенные обязательства по совершению новых аншлюсов проблемных территорий. Но если Абхазии Саакашвили готов предоставить самый высокий статус в составе Грузии, то в соответствии с грузинской Конституцией никакой Южной Осетии не существует, есть «Цхинвальский район». По сути дела формула Звиада Гамсахурдиа «В Грузии нет осетинской автономии, а есть осетины, проживающие на территории Грузии» сохраняется. Между тем во время форума по урегулированию грузино-осетинского конфликта под эгидой ОБСЕ в Гааге (осень 2003 г.) были озвучены результаты социологического исследования общественного мнения Южной Осетии в 2002 г. К слову сказать, опрос проводился при помощи специалистов Школы государственного управления им. Дж. Кеннеди при Гарвардском университете, обеспечивавших этническую неангажированность. Согласно данным этого опроса только 7% респондентов высказались за те или иные формально-правовые отношения с Грузией (федерация, конфедерация, автономия). В 1997 г. количество сторонников государственного сосуществования с Грузией равнялось 21%. Интересно и то, что среди респондентов возраста 20-29 лет не нашлось ни одного (!) защитника установления той или иной формы грузинского суверенитета.

Самым лучшим вариантом для России в осетинской проблеме было бы сохранение нынешнего status quo при постоянном инициировании новых миротворческих планов. Главным лозунгом дня должна стать не идея воссоединения двух Осетий под державной дланью РФ, а неукоснительное выполнение Дагомысских соглашений, при элиминировании которых Юг Осетии можно будет спокойно «сдавать». Если у России нет ресурсов для ирредентистской политики, было бы лучше не артикулировать эту политику столь активно. Иначе неизбежна потеря лица в случае сдачи нашего сегодняшнего партнера - непризнанного государства Южной Осетии.

Между тем Южная Осетия не должна повторить судьбу Аджарии, от которой внутри России мало что зависело. В случае же «сдачи» Южной Осетии Северная Осетия получит дополнительную порцию беженцев, и тогда возможны два варианта событий - развитие внутриосетинского конфликта или же эскалация осетино-ингушского конфликта. И то, и другое будет означать дестабилизацию обстановки уже на российской территории. Во втором случае при проведении переселенческой политики по заселению беженцами из Южной Осетии Пригородного района, возможен взрыв с ингушской стороны.Ингуши, как и чеченцы, – вайнахи, и ресурс долготерпения «мирных вайнахов» в ряде случаев может быть исчерпан. К таким случаям относится новая волна заселения беженцами из Южной Осетии Пригородного района и новое вытесенение вернувшихся на прежние места вынужденных переселенцев-ингушей. На этом фоне не кажется столь уж нереальным более тесный союз «мирных вайнахов» с чеченскими сепаратистами.

Очевидно, что уступка России грузинскому давлению на Цхинвали – путь к эскалации внутрироссийских межэтнических (и даже внутриэтнических - внутриосетинских) проблем. Новый триумф Саакашвили и потакание его активной наступательной политике для России означает не только потерю лица. Это путь к новым вызовам в нашей внутренней политике. А посему пришла пора поставить пределы российского возможного отступления в Закавказье. Что можно было в Аджарии, то нельзя в Южной Осетии. Помня о Северной…

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати