28.08.2006 | Татьяна Становая

Правый радикализм в России

21 августа на одном из самых крупных вещевых рынков России прогремел взрыв. По версии следствия, мотивами преступления стала национальная нетерпимость: организацией акции занимались студенты-химики, которые таким образом проявили свое отношение к китайским, вьетнамским и индийским торговцам рынка. Взрыв стал серьезным поводом для разговоров об эскалации праворадикальных настроений, которые выходят из изолированной субкультуры и распространяются в широкие слои населения.

В России в 90-е годы было много споров о том, какой радикализм для страны более опасен и более актуален: левый или правый. Тогда больше внимания уделялось именно левому радикализму: споры о возможном коммунистическом реванше, политические спекуляции (особенно в период президентской кампании в 1996 году) по поводу «красной угрозы» и т.д. создавали ощущение, что именно левый радикализм способен наращивать свой потенциал. Тем более, это казалось вероятным на фоне непростых либеральных реформ и ощутимого падения уровня жизни населения. А вот перспективы правого радикализма, напротив, занижались. Во-первых, власть не видела в нем серьезного политического противника – субкультура фашизма в России пока является одной из наиболее «равнодушных» к действующей власти. Во-вторых, считалось, что в стране, победившей фашизм, правых радикалов не потерпит общество: до тех пор, пока сильна историческая память.

Однако как показывают последние год-полтора, в России правый радикализм получил более широкое распространение, чем левый. Тому есть фактические подтверждения: участившееся число нападений на иностранцев и вообще преступлений на почве национальной неприязни; резня в синагоге; взрыв на Черкизовском рынке.

Последний случай заслуживает особого внимания. В результате взрыва на рынке погибли 10 человек и более 40 получили ранения. Пострадавшие – преимущественно выходцы из Китая, Вьетнама и Индии. Организаторов взрыва очень быстро удалось поймать, ими оказались студенты, которые «кустарно» изготовили взрывное устройство. Как удалось установить следствию, подозреваемые не состояли ни в каких более или менее известных фашистских организациях. Фактически речь идет о неком сообществе, активно использовавшем для коммуникации Интернет и самоорганизующемся на идейной основе: «ненависти к нерусским». По некоторым данным, задержанные уже активно сотрудничают со следствием, признавшись в совершении преступления и подтвердив свои мотивы.

Взрыв на Черкизовском рынке показывает, что правый радикализм выходит за рамки локальной организованной субкультуры и трансформируется в националистические настроения, разделяемые в обществе. При этом меняются и методы: они радикализируются. Кроме старых, хорошо известных организаций националистов появляются новые, причем разных типов. Одни из них действуют легально, носят массовый характер и претендуют на определенную респектабельность: например, Движение против нелегальной иммиграции. Другие насчитывают всего несколько человек и носят импровизированный и конспиративный характер – подобной организацией и являются студенческая группа, которая совершила взрыв на рынке (напомним, что не так давно мини-группа из двух националистов средних лет, выступавших против «наплыва» кавказцев в Москву, подорвала электричку Грозный-Москва – правда, тогда обошлось без жертв).

Тот факт, что правый радикализм оказался более востребованным, имеет под собой ряд причин, которые сегодня могут создавать реальную угрозу для российского общества.Действительно, правый радикализм сейчас для молодежи кажется более привлекательным, чем левый. Левый связан с интернационализмом и социализмом – идеями, которые в радикальном виде не пользуются подавляющей поддержкой. Сегодня для молодых людей как наиболее потенциально восприимчивой к радикализму аудитории, быть радикальным социалистом «не модно»: это выглядит как анахронизм.

Правый радикализм в молодежной среде вызывает гораздо больше отклика и одновременно предоставляет более широкий инструментарий для самовыражения. В значительной степени это связано с тем, что крайне правые смогли найти тему, которая считается значимой представителями различных социальных и возрастных групп – тему миграции, возможного изменения этнического состава населения страны. Эта тема носит многоплановый характер. Во-первых, она связана с сугубо бытовым дискомфортом, который многие россияне испытывают при общении с представителями других национальных культур. Во-вторых, с конкуренцией на рынке труда между «коренным» и «пришлым» населением – последнее готово на менее выгодные условия труда и понижает существующие в этой сфере стандарты. В-третьих, с существенным влиянием «пришлого» населения в сфере торговли (что было характерно и для антисемитизма, который в течение веков мотивировался аналогичным образом – теперь место евреев-лавочников в качестве аллергенов занимают кавказцы и «азиаты» со столичных рынков). В-четвертых, с фобиями, рождающимися как реакция на «наплыв чужаков», что воспринимается как реальная угроза стабильности в стране (недавние события во Франции являются для носителей этой фобии дополнительным аргументом в пользу их позиции). В-пятых, с дискредитацией интернационализма, которая началась еще в советское время, когда он был официально признан в качестве составной части коммунистической идеологии. Банкротство последней способствовало и отказу от советской «политкорректности» в отношении представителей других национальностей.

Кроме того, в отношениях между властью и националистами сложилась противоречивая ситуация. С одной стороны, Кремль, взявший на вооружение идеологию «гражданского патриотизма», выступает против этнократических тенденций. Обращает на себя внимание судьба рогозинской «Родины», которая пыталась разыграть национальную карту, сделав одним из лейтмотивов своей кампании по выборам в Мосгордуму тему борьбы с нелегальной миграцией (получившем отражение в известном ксенофобском ролике), что нашло отклик у избирателей. О последнем свидетельствовали данные социологии, говорившие о том, что «Родина» могла получить 16-20% голосов избирателей.

С другой стороны, элиты постсоветской России имеют большую историю отношений с праворадикалами. Еще Борис Березовский так или иначе содействовал становлению не зарегистрированной до сих пор НБП. Сегодня ситуация усугубилась. Кремль не может выступать против идеологии этнократии. Более того, он является автором патриотической мобилизации, которая провоцирует этнократизм. Режим Владимира Путина по своей сути стремится к идейной гегемонии и не может не впитывать элементы ксенофобии. В условиях, когда ставка делается на то, чтобы стать силой большинства, очень трудно бороться с умонастроениями этого большинства. По данным ВЦИОМа, в «курсе» Путина» 70% видят «наведение порядка», 70% - укрепление «вертикали власти», 65% - защиту интересов русских, их национальных ценностей (таким образом, вне зависимости от намерений власти национализм получает дополнительную легитимность в общественном мнении). Несмотря на реализуемые либеральные реформы в экономической сфере, в политике власть проводит ярко выраженный нелиберальный курс. Более того, происходит и переосмысление места России в мире. После «унизительных» для большинства населения 90-х годов появилась надежда на «возрождение России». Одновременно растет в публичном пространстве степень антагонизма с Западом, все большей популярностью пользуются идеи евразийства, «третьего пути» России и «миссии» русской нации. Появляется несоответствие формирующимся внутри страны запросам на место России в мире реальному положению дел: это и рождает потребность в изменении этого места, но более радикальными методами.

Политика Кремля во многом способствует стиранию грани между «здоровым» и «нездоровым» патриотизмом. Перелом произошел в 2003-м и усугубился в 2005 году. Патриотизм стал актуальной политической модой. В 2003-м здесь огромную роль сыграли парламентские выборы, где идеология патриотизма стала единой для всех политических сил. В 2005 году, после «оранжевой революции» в Украине, появилась потребность в защите «нации» от внешнего влияния.

Одновременно это накладывается и на политику Кремля, который своими действиями (или, напротив, бездействием) проводит грань между «здоровым» и «нездоровым» фашизмом фактически по критерию лояльности и нелояльности. Лояльный национал-радикал не признаётся в публичном пространстве фашистом, в то время как оппозиционер получает такой «ярлык». Общество, которое не признает эти ярлыки, начинает более спокойно относиться к «лояльному» национализму.

В прошлом году Кремль начал активно бороться с «оранжевой угрозой». Либеральная оппозиция не раз позиционировалась прокремлевскими силами как близкая к фашизму (движение «Наши» отождествляло с фашизмом Ирину Хакамаду, Гарри Каспарова, Борис Немцова и т.д., что профанирует антифашистскую тему). Была проведена, правда, не слишком эффективная, кампания в СМИ с целью сблизить с фашизмом даже «Яблоко» (при этом опрос ВЦИОМа свидетельствует о том, что «Яблоко» с фашизмом не отождествляет никто). Партия «Единая Россия» инициировала антифашистский пакт, который, по сути, был направлен против рогозинской «Родины», однако аналогичные высказывания и даже более решительные действия представителей других партий (например, Николая Курьяновича из ЛДПР) не вызывают такой реакции провластных структур.

После скандального «правого марша», проведенного в ноябре прошлого года, появился даже термин «официальный националист», к числу которых относили Жириновского и Рогозина (сам по себе Рогозин все равно продолжает восприниматься как «свой» для власти, несмотря на случившиеся с ним неприятности). Персонами грата для власти остаются такие идеологи национализма, участники «правого марша» и при этом убежденные противники «оранжистов», как Егор Холмогоров, баллотировавшийся в Мосгордуму в прошлом году по списку «Свободной России», и автор термина «нерусь» Константин Крылов.

Таким образом, в общественном сознании возникает вполне резонная «путаница»: кто же все-таки является фашистом? Тот, кто митингует с «гламурными фашистами» НБП против политики власти, или тот, кто выдвигает лозунг «Россия для русских», но при этом решительно выступает против «оранжевых»? Как следствие ФОМ фиксирует снижение числа тех, кто считает угрозу фашизма реальной. Если в 2002 году 79% опрошенных считали, что фашистские организации в нашей стране есть, а 6% – что их нет, то, по данным опроса, в марте этого года, эти доли составляют соответственно 65% и 12%. Это можно объяснить тем, что национализм частью населения стал восприниматься как здоровый патриотизм. Одновременно социологические службы фиксируют, что фашизм «молодеет».

Показательно, что попытки власти противодействовать неконтролируемому росту праворадикальных настроений в этой ситуации часто ведут к противоположным результатам. Так, по телевидению пошел вал сюжетов о скинхедах: тем самым, государственные СМИ пытались представить их в негативном виде и «отпугнуть» население. Однако эти сюжеты, по мнению наблюдателей, напротив, вдохновляли правых радикалов на более активные действия. Высказывания и лозунги, попавшие в эфир, в большей степени походили на пропаганду, которая не сопровождалась компетентными комментариями журналистов. Все это могло лишь провоцировать активность правых радикалов, которые видели результаты деятельности других скинхедов и пристальное внимание к ним. Именно внимание к ним расценивается как высший признак «признания» их эффективности. Скинхедов стали замечать в публичном пространстве, что толкает других правых радикалов не отставать от них.

Судя по сложившейся ситуации, власть не осознала угрозу правого радикализма в России. И более того, существующая власть не имеет иммунитета против «вируса» правового радикализма. Власть во многом провоцирует рождение подобных настроений. Однако парадокс заключается в том, что сама власть на сегодня является единственным действенным сдерживающим механизмом против правого радикализма: элита коммерциализирована и ориентирована на высокие стандарты потребления, в ее интересы не входят какие-либо серьезные потрясения, связанные с возможной неуправляемой активность праворадикалов. Поэтому она вряд ли допустит выход радикалов за определенные рамки. Однако именно тут и возникают определенные вполне ощутимые риски: во-первых, режим будет трансформироваться после ухода с поста президента Владимира Путина, и в перспективе возможные внутриэлитные сдвиги могут ослабить сдерживающие мотивации против праворадикалов. Во-вторых, праворадикализм может превратиться в неконтролируемую силу, с которой справиться будет крайне сложно.

Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати