27.04.2007 | Сергей Маркедонов

Кавказская политика Ельцина

Сегодня о первом президенте России Борисе Ельцине трудно (и, наверное, невозможно) писать объективно и беспристрастно. То дело, которое начал первый президент России (размежевание с советским периодом нашей истории, создание новой российской государственности), еще далеко от своего завершения. Поэтому все те, кто будет браться за «ельцинскую тему», как участники этого трудного и неоднозначного по своим результатам перехода, будут оценивать историческую роль Бориса Николаевича в соответствии со своими представлениями о самом процессе «бегства от СССР».

Однако нельзя не признать, что период 1990-х гг. не был периодом одного лишь «хаоса и провалов» (как иной раз интерпретируют те события ловцы политической конъюнктуры). Это было время становления нового государства, которое к 1991 году еще не имело ни собственного управленческого класса (поскольку КПСС уже перестала быть релевантным механизмом госвласти), ни законодательной базы (хотя бы для противодействия национал-экстремистам в Чечено-Ингушетии), ни армии. Сама же российская власть начала 1990-х г. была эклектичным смешением различных институтов. Это было соединение Советов на всех уровнях (от Москвы до глубинки) и новой президентской власти (функционировавшей по другим несоветским принципам).

И все это в условиях «парада суверенитетов» не только вовне, но и внутри России. Добавим также, что в период обретения Россией своей политической субъектности «парад суверенитетов» использовался против ее лидеров союзным руководством. На специальном пленуме ЦК КПСС «О национальной политике партии в современных условиях» (19-20 сентября 1989 года) в качестве «инициативы с мест» была озвучена следующая идея: «Глубокие социально-экономические и культурные сдвиги, произошли в автономных образованиях». А потому был предложен специальный союзный закон о преобразовании автономных республик в составе РСФСР в самостоятельные союзные республики. 26 апреля 1990 года был принят Закон СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации» (закон об автономиях), который, по сути, «выравнивал» статус союзных и автономных республик. В этих условиях во главе России встал Борис Ельцин. По справедливому замечанию политолога Федора Лукьянова, «Ельцину выпал самый опасный отрезок, когда распрямившаяся пружина истории освободила мощные политические силы. То, что Россия устояла под их натиском, — заслуга Бориса Ельцина, сколько бы ошибок он при этом ни совершил. Считается, что при нем Россия утратила статус великой державы, проводила несамостоятельную политику, унижалась перед Западом. Однако оценивать тогдашнее поведение Кремля следует не в абсолютном, а в относительном измерении, соотнося успехи с вложениями и имевшимися резервами. При таком подходе восприятие меняется».

Чрезвычайно важное замечание! Сегодня исследователи и журналисты, занимающиеся сравнением «путинской стабильности» и «ельцинской нестабильности» оперируют не столько фактами, сколько клише и стереотипами. Во многих публикациях, посвященных началу 1990-х гг. отсутствует анализ того «коридора возможностей», который был у первого президента России. В значительной степени оценки Ельцина даются, что называется из «сегодняшнего дня». Как - будто у Ельцина в начале 1990-х гг. была отстроенная система «вертикали» (кстати, непраздный вопрос, а кто ее строил и передал Путину?)? Как-будто ему сопутствовала благоприятная экономическая конъюнктура (выгодные цены на нефть)? Российская армия (со всеми выводами войск из Восточной Европы, Германии и советских республик) была создана только в 1992 году, а к середине 1990-х стала напоминать что-то похожее на армию, а не на кочевой табор. Думается, что адекватная оценка исторической роли Ельцина будет возможна лишь тогда, когда деятельность первого президента будет анализироваться не с «обобщающих» позиций, а, что называется «по пунктам». Что сделал Ельцин в отдельных направлениях внутренней и внешней политики? Ответ на этот вопрос поможет понять тот вклад, который первый президент России внес в создание новой государственности. Прекрасным полем для анализа особенностей ельцинской внутренней политики является Кавказский регион. Именно Северный Кавказ во многом остается тем регионом, от которого зависит и единство России, и состоятельность российской политической идентичности, и эффективность государственных и общественных институтов РФ.

Едва только справившись с «путчем трясущихся рук», Российское государство столкнулось с вызовом иного порядка. Речь идет об этнонационализме и региональном партикуляризме. Во многом Россия была сама устроена по образу и подобию Советского Союза (36 ее субъектов были построены по национально-территориальному принципу). У каждого из них был свой исторический счет к Москве (в любом обличии, советском или демократическом). Если говорить о Кавказском регионе, то в шести из семи существующих сегодня субъектов федерации, до сих пор существуют такие проблемы, как память о депортации и требование восстановления исторической справедливости. С началом политической либерализации на Кавказе призывы к свободе означали не столько защиту прав человека, сколько претензии на доминирование своего этноса и его «коллективных прав». В 1990-1991 гг. Кавказский регион стал рекордсменом по количеству самопровозглашенных государства. В одной только Карачаево-Черкесии были провозглашены Республика Карачай, Черкесская Республика, две казачьи республики (Баталпашинская и Урупско-Зеленчукская), Республика Абаза. В Дагестане были заявлены претензии на разделение единой республики по этническому принципу. В Кабардино-Балкарии шла борьба за «размежевание» между представителями двух «титульных этносов». В 1992 году в Пригородном районе Северной Осетии прошел вооруженный конфликт между осетинами и ингушами, стоивший жизни 478 человекам. Учитывая то, что конфликт продолжался 5 дней, можно себе составить представления о среднем количестве убитых за один день противоборства, а также о том, каким было бы количество жертв, если бы это противостояние не было бы остановлено. И, наконец, Чечня. В 1991-1994 гг. на ее территории существовало фактически самостоятельное квазигосударство, проводившее свою внутреннюю и внешнюю политику. Добавим сюда также и влияние этнополитических конфликтов на Южном Кавказе (осетино- грузинский и грузино- абхазский) на ситуацию в Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Адыгее и Карачаево-Черкесии (КЧР). 4 декабря 1994 организация, называвшая себя Парламентом Конгресса Народов Кавказа, приняла решение «об оказании народами Северного Кавказа коллективной помощи Чечне в случае вторжения российских войск». В 1996 году были предприняты попытки создания самостоятельной Республики Балкария (даже был избран ее глава, отставной генерал-полковник Суфьян Беппаев). В середине 1990-х гг. активно дебатировался вопрос о создании Черкесской Республике вне состава КЧР. В декабре 1998 года так называемый Маджлис «Конгресса народов Ичкерии и Дагестана» призвал к джихаду против неверных и даже учредил «Иностранный легион».

Именно в таких условиях приходилось действовать первому президенту России на Северном Кавказе. Требовалась постоянная реакция на поступающие вызовы, умение находить компромиссы (там, где это было возможно) и необходимость использования силы. Так, например, после совместных жестких действий федеральной и республиканской власти в Кабардино-Балкарии (осень 1992 года), когда был распущен митинг Конфедерации горских народов Кавказа в Нальчике (КГНК), Москва пошла на предоставление определенных преференций тогдашнему президенту республики Валерию Кокову. Именно КБР стала второй после Татарстана республикой, с которой был заключен Договор о разграничении полномочий (1 июля 1994 года). В КЧР Москва решила до поры до времени не проводить выборы президента (первый раз они состоялись только в 1999 году). Этот подход позволил держать ситуацию под контролем, а также ввести в систему целый ряд радикалов начала 1990-х гг. Сложные механизмы согласования интересов помогли избежать и полномасштабного карачаево-черкесского конфликта в 1999 году. В Дагестане в 1994 году была создана не имеющая в России аналогов система этнического квотирования, позволившая сбить накал конфликтов в республике (новая их волна связана как раз с переходом к персонифицированной системе власти). И даже пресловутая «система паритета» в Адыгее (когда этническому меньшинству - адыгейцам было гарантировано 50 % мест в региональном парламенте) на определенном этапе помогла сдержать полномасштабное противоборство между русскими и адыгейцами. В целом же Российская власть в 1990-е гг. стремилась не обострять ситуацию на Кавказе. Лишь выстроив систему государственных институтов и решив «основной вопрос всякой революции»- вопрос о власти, Москва могла себе позволить жесткость, как в Чечне. Таким образом, ельцинская Россия периода «хаоса и провала» смогла предотвратить целый ряд конфликтов (между кабардинцами и балкарцами, карачаевцами и черкесами, русскими и адыгейцами, дагестанские конфликты между чеченцами-аккинцами и аварцами, лакцами и кумыками, неоказаками и ногайцами с одной стороны и аварцами с другой). В отличие от той же Грузии или Таджикистана в России осетино-ингушский конфликт в его «горячей фазе» продолжался всего 5 дней. И хотя жертвам и беженцам от этого легче не стало, следует отдать должное российской власти, сумевшей (несмотря на отсутствие вертикали) перевести вооруженное противоборство в формат переговоров.

Чечня - особая статья в кавказской политике Ельцина. Сегодня многие (в основном на обывательском уровне, не владея эмпирикой) обвиняют первого президента Росси в его неготовности к диалогу с Дудаевым. Однако подобного рода выводы не соответствуют действительности. Уже в декабре 1991 года со стороны Верховного Совета России в Чечню была направлена группа экспертов, однако лидер сепаратистов отказался обсуждать проблемы взаимоотношений между Россией и Чечней. В марте 1992 г. в Дагомысе прошла встреча российских и чеченских экспертов, на которой были обсуждены основы урегулирования российско-чеченских отношений. В марте же 1992 года Чечня отказалась от подписания Федеративного договора (31 марта). Таким образом, руководители непризнанной Чечни продемонстрировали, что возглавляемая ими республика находится вне российского правового поля. Активизация переговорного процесса между федеральным центром и мятежной кавказской «окраиной» началась в ноябре 1992 г. Этот процесс был обусловлен вовлечением Москвы в урегулирование осетино-ингушского конфликта. Была достигнута договоренность о разведении российских сил и дудаевских формирований по линии их соприкосновения (административные границы Чечни и Ингушетии). В конце 1992 года руководством сепаратистов были сформулированы основные принципы урегулирования российско-чеченских отношений. От России требовалось признание Чечни независимым государством, субъектом международного права. При этом Чечня должна была сохранить экономическое единство с Россией, а также делегировать полномочия по обеспечению безопасности. Таким образом, сепаратистская Чечня продемонстрировала своеобразное «потребительское» понимание национального суверенитета Требования о личной встрече с главой России стали для Джохара Дудаева главным политическим требованием. Накануне проведения апрельского референдума о доверии Президенту и Верховному Совету России Дудаев собственноручно обратился к Ельцину с предложением аналитических услуг по выработке «постреферендумной стратегии действий». В своем обращении лидер сепаратистов назвал победу президентской власти над Верховным Советом России «наименьшим злом» и даже обозначил себя в качестве противника дезинтеграции РФ. Однако по справедливому замечанию этнополитологов Эмиля Паина и Аркадия Попова, «слишком липкая настойчивость, с какой Дудаев домогался встречи с Борисом Ельциным, подсказывала, что доверяться ему просто опасно. Если б такая встреча состоялась, она бы лишь укрепила Дудаева, придав ему недостающую легитимность и тем самым окончательно деморализовав лояльную к России и рассчитывающую на ее помощь чеченскую оппозицию. В то же время никакие предварительные договоренности об условиях, на которых Ельцин мог бы согласиться на эту встречу, не имели бы никакого значения...»

После октябрьских событий 1993 года стремление Ельцина пойти на уступки Чечне блокировались главным образом самой чеченской стороной. Лидеры непризнанного государства оказались не готовы принять так называемый «татарстанский вариант» (Договор между РФ и Республикой Татарстан, по которому регион получал значительные полномочия и прежде всего признание республиканского суверенитета). 14 апреля 1994 года российский президент дал поручение Правительству РФ подготовить проект Договора о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между РФ и Чечней (по татарстанскому образцу). 21 апреля 1994 года глава российской президентской администрации Сергей Филатов заявил, что «чеченская сторона, к сожалению, так и не определилась по двум ключевым пунктам: признание руководством республики статуса субъекта Российской Федерации и заключение двустороннего соглашения по аналогии соглашения с Татарстаном».

29 ноября 1994 г. было оглашено Обращение Президента Б.Н. Ельцина «К участникам вооруженного конфликта в Чеченской Республике» В нем уже с первых строк была обозначена позиция российской власти по статусу Чечни: «На древней кавказской земле - неотъемлемой части нашего Отечества - льется кровь». Российский Президент выдвинул политический ультиматум - в течение 48 часов с момента обращения сложить оружие, прекратить огонь, освободить всех незаконно удерживаемых граждан и распустить незаконные вооруженные формирования. Таким образом, до президентского обращения в ноябре 1994 года российское руководство не единожды декларировало приверженность политическим средствам урегулирования "чеченского кризиса". За время переговоров между российской и чеченской сторонами в 1991-1993 гг. Дудаеву было сделано 11 предложений по выбору модели разграничения полномочий между Москвой и Грозным, но все они были отвергнуты лидером сепаратистов. Через день после предъявления ультиматума участникам вооруженного конфликта в Чечне вышел Указ Президента РФ № 2137с «О мерах по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики». Однако Чечня и силовое решение проблемы этой республики стояло в политике Ельцина особняком, хотя сегодня именно «чеченский вопрос» затмевает все другие гораздо более позитивные дела первого президента. И не только на Северном Кавказе.

Таким образом, проблемы Северного Кавказа начала девяностых годов были отложенным платежом по советским долгам. Первое пробуждение региона было вызвано не российской федеральной властью, а региональными политическими сообществами. И эти сообщества представляли главным образом перекрасившиеся национал-коммунисты, конвертировавшие «дружбу народов» в махровый этноцентризм. Не везде им удалось сохранить свою власть. В той же Чечне местные национал-коммунисты, разбудившие этнонационалистического зверя, были им же и съедены. Но в целом, «парад суверенитетов» был верхушечным делом, в котором населению отводилась роль митинговой пехоты. Именно эти элиты заставляли российскую власть замирять Кавказ методом проб и ошибок – договорами и уступками, полицейскими операциями и военными кампаниями, «хасавюртами», договорами о разграничении полномочий, покупкой региональных элит. В результате волну межэтнической конфликтности (за исключением Чечни) удалось существенно снизить. Сегодня Ельцина модно по поводу и без повода подвергать остракизму. Однако Ельцин (не имея дееспособных государственных институтов, создавая их по «ходу пьесы») сумел не допустить разделения двусубъектных республик по этническому принципу, смог «заморозить» (хотя и не разрешить) осетино-ингушский конфликт, не дать подняться «русскому реваншу» на Кубани и в Ставрополье.

Однако ключевые вопросы развития Кавказского региона остались не просто без разрешения, но и без должной постановки.

Среди них:

• перенаселение республик, как следствие высокая безработица и острота земельных отношений;
• урбанизация по-горски, то есть переселенческий процесс с гор на равнину;
• архаизация социально-политической жизни;
• «окукленнность» этнических и конфессиональных групп;
• полиюридизм, сильное влияние обычного права.

Сегодняшние же проблемы российской власти в регионе во многом вызваны ошибками и просчетами самой власти, ее нежеланием решать существующие проблемы. Нынешние кризисные явления на Кавказе уже не спишешь на Ельцина. Они порождены уже самой «вертикалью». Казалось бы у Путина в отличие от Б.Н. было отстроенное государство, лояльный парламент, поддержка населения. Однако вся государственная политика путинской России на Кавказе свелась к «застойному сценарию». Фактически государство действует ситуативно, увеличивая контингенты внутренних войск, проводя бессистемные рейды и зачистки, не устраняя предпосылки кавказского терроризма и экстремизма. Начиная с 2000 года, укрепление вертикали в Северо-Кавказском регионе свелось к заключению нового пакта федерального центра с региональными элитами. Последние отказываются от националистического дискурса (публично, но не в сфере «повседневности») и демонстрируют лояльность и преданность Кремлю. За это Кремль закрывает глаза на маленькие слабости региональных режимов. Таким образом, сегодня российская власть берет все худшее из наследия ельцинской эпохи. Разница только в том, что Ельцин делал это, занимаясь возведением фундамента Российского государства. Нынешняя же власть просто не хочет решать сложные проблемы Кавказского региона, глубоко вникать в них, интегрировать в российский социум.

Сегодня главная задача федеральной власти на Северном Кавказе — продолжение стратегического курса автора фразы «Дорогие россияне». Сегодня «россиизацию» Кавказа жителей, слабо «воображающих себя» гражданами одной страны - Российской Федерации нельзя более откладывать. Население региона в большинстве своем на первое место ставит этническую, конфессиональную, родовую, но не общегражданскую российскую идентичность. Для того чтобы преодолеть эту ситуацию необходимо преодоление внутрирегионального апартеида, оптимизация внутренней миграции. Для этого российской власти требуется принципиально иная кадровая политика. Проводниками «российской идеи» на Кавказе должны стать не лично преданные бюрократы и не коррумпированные чиновники, а политически мотивированные люди (как представители Москвы, так и слой так называемых «еврокавказцев», то есть выходцев из республик Кавказа, нацеленных на реализацию модернизационного, а не трайбалистско-традиционалистского проекта). Реализация этого проекта была бы самой лучшей памятью об отце- основателе современной Российской Федерации.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати