30.07.2007 | Сергей Маркедонов

Чечня: между двумя сепаратизмами

Российское политическое сообщество оказалось настолько убаюканным разговорами о стабилизации в Чечне, что информационные сообщения о боевых столкновениях в Веденском районе республики 23-24 июля 2007 года, не вызвали какой-либо реакции. В данном случае речь идет не об алармистских прогнозах, а о содержательном понимании тех политических процессов, которые происходят сегодня в Чечне. Что же касается журналистских взглядов, то, по большей части рассуждения пишущей братии не выходили за пределы «размышлизмов» о том, что столкновения военнослужащих батальона «Восток» с боевиками повредят имиджу Рамзана Кадырова.

Можно подумать, в России вообще, и на Северном Кавказе в частности какие-то катаклизмы (будь то гибель людей или вооруженные столкновения) являются фактором, определяющим карьерное положение того или иного чиновника. Для этого необходима только одна предпосылка- наличие публичного политического пространства. Сегодня таковое практически отсутствует, а потому ситуацию в Чечне следует рассматривать без учета «имиджевых характеристик»

Ичкерия vs. «системный сепаратизм»

Гораздо более важно понять, означает ли это столкновение (а также другие более мелкие стычки, нападения, диверсии) конец пресловутой «стабилизации» в Чечне? И если да, то, в какие сроки это может произойти? А если нет, то, по каким причинам рейды боевиков можно считать делом обреченным? Можно ли говорить о своеобразном «втором дыхании» сепаратистов в Чечне или же это предсмертная агония? А если не агония, то под какими идеологическими знаменами будет консолидировано чеченское «сопротивление»?

Пока же столкновения 23-24 июля 2007 года лишь продемонстрировали одну, в общем вполне очевидную вещь. Недовольные республиканской и федеральной властью, их политикой в Чечне - существуют. Никакие рейтинги и эффектная пропагандистская кампания не ликвидируют недовольство властью, поскольку предпосылки для неприятия властной политики всегда найдутся. Было бы верхом легкомыслия считать, что политика «кадыровизации» власти снимет все острые социально-политические противоречия в республике. Все, что удалось сделать Рамзану Кадырову, как на посту президента Чечни, так и в период его фактического руководства республикой - это запустить проект «национального возрождения». Компонентами этого проекта стали привлечение вчерашних боевиков и даже сепаратистских лидеров в органы власти и управления, милицейские ряды, большая (по сравнению с другими регионами) политическая самостоятельность, подчеркнутое фрондирование, претензии на общекавказскую гегемонию. На фоне того эмпирического опыта, который был у чеченцев весь постсоветский период (а это Ичкерия в двух вариантах или военные антисепаратистские кампании, выбор невелик), кадыровский проект национального возрождения имел серьезные перспективы и шансы на успех. Собственно говоря, боевые столкновения 23-24 июля эти шансы не сделали существенно более низкими.

Государственный эксперимент «Ичкерия» - не отвлеченная реальность. Есть эмпирический опыт государственного строительства (две модели госстроительства). В 1991-1994 гг. был реализован светский националистический проект, в 1996-1999 гг. независимая де-факто Чечня строилась с опорой на исламские традиции (шариатские суды, шариатская безопасность, уголовный кодекс, скопированный с Суданского УК). И обе попытки не были удачными ни с социально-экономической точки зрения, ни с точки зрения политической стабильности. Оба раза само чеченское общество раскололось в поиске лучшей модели государственного устройства и защиты собственной идентичности. И здесь еще один миф. «Чеченский кризис» постсоветского периода - это не перманентная борьба русских и чеченцев, Чечни и России. Это также противостояние Дудаева и Городского совета Грозного, Дудаева и Автурханова, Завгаева и сепаратистов, сторонников суфийского ислама и т.н. «ваххабитов». И кровь в Чечне в течение всех 1990-х гг. проливалась не только в столкновениях «федералов» и «боевиков».

Свои «внутричеченские» разломы также объективно работали против сепаратистской идеи и сецессии как ее практического инструмента. В отличие от Абхазии или Нагорного Карабаха чеченские лидеры не смогли консолидировать народ вокруг идеи самостоятельного государства. Не удалось избежать (также в отличие от абхазского или карабахского казусов) и вооруженного внутреннего противоборства и внутричеченского «сепаратизма» (так был назван в начале 1990-х гг Надтеречный район). Отсюда и массовый отъезд чеченцев из Чечни, т.е. из собственного «национального очага» в Россию. Которая, кстати сказать, в течение 1990-х гг. не перестала восприниматься, как «своя» страна. Ичкерия в двух своих изданиях не предоставила своим непризнанным гражданам ни возможностей для карьерного роста, ни понятных «правил игры», ни внутриполитической стабильности. Таким образом, важнейшей предпосылкой того, что открытый сепаратизм в Чечне в ближайшее время не будет востребован, является неудача государственного строительства по-ичкерийски. Именно эта причина гораздо более важна, чем внешняя поддержка ичкерийского движения или, например, брутальная политика федерального центра.

Нынешняя элита Чечни, выросшая и возмужавшая в условиях поиска собственной идентичности после распада СССР (поиска, отягченного войнами и конфликтами), сделала выбор в пользу альтернативного открытой сецессии «нациестроительства». Этот выбор в краткосрочной перспективе гораздо более привлекателен, чем ичкерийский сепаратизм. Однако нет сомнения в том, что это именно проект строительства «национального государства». В своих публикациях я определил этот тип политической стратегии, как «системный сепаратизм». «Системным» он является в том смысле, что реализуется в рамках Российского государства (с формальной точки зрения), не претендует на создание собственной «державы», однако фактически не является подконтрольным федеральной власти. Определять эту стратегию, как «сепаратизм» нам представляется возможным по нескольким основаниям. Во-первых, республиканская элита Чечни во главе с Рамзаном Кадыровым апеллирует к «национальному возрождению», претендует на особую роль и особое место в РФ. Во-вторых, фактически Грозный проводит свою внутреннюю и даже внешнюю (Ливан, казусы с Южной Осетией и Абхазией) политику, не всегда согласованную с Москвой или не всегда вписывающуюся в планы российской власти. В-третьих, идеология современной чеченской элиты обращена на поиск внутринационального консенсуса зачастую в ущерб общероссийским интересам (здесь от всепрощенчества по отношению к вчерашним боевикам, до самостоятельной интерпретации событий 1990-х гг.). Однако «системный сепаратизм» имеет свой ресурс популярности. Именно «системный» сепаратизм смог (пусть и временно, и из конъюнктурных соображений) обеспечить Чечне особую роль внутри России, а для жителей республики обеспечить определенные «правила игры» и карьерные возможности. Используя российский ресурс для решения своих политических задач, власти в Грозном очень умело создали представление о стабилизации ситуации в республике. После двух военных кампаний и внутричеченских конфликтов нынешняя ситуация воспринимается если не как абсолютное благо, то как «меньшее из зол». «Чеченизация власти» также исключила такой негативный для многих в Чечне момент, как этническое противоборство. Власть в Грозном стала восприниматься, как «своя». Таким образом, сегодня говорить о том, что Доку Умаров и его соратники имеют шансы «перевернуть республику» вряд ли возможно. Сегодня можно выбирать между карьерой в кабинете и карьерой «по-басаевски». Для общества, уставшего от войны, романтика гор не всегда привлекательна.

Оборотная сторона «стабилизации»

Однако это всего лишь одна сторона чеченской медали. Вторая сторона заключается в том, что модель кадыровского «системного сепаратизма» является уязвимой в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Во-первых, эта модель власти, которая сконцентрирована в одних руках. В отличие от «ичкерийских времен» власть в современной Чечне моноцентрична. А значит, она не позволяет существовать оппозиции в принципе. Тем более, глава Чечни - жесткий политик, не склонный к сентиментальности. Во-вторых, власть Рамзана Кадырова связана пуповиной с Кремлем (не зря именно президент Чечни является последовательным сторонником идеи «третьего срока» для Владимира Путина).

От президента Чечни во многом зависит и стабильность нынешней «вертикали власти». Таким образом, потенциальные оппозиционеры не смогут найти «управу» на кремлевского любимца в Москве. В этой схеме, которая была предложена и реализована, прежде всего, федеральной властью, нет клапанов для выброса оппозиционной энергии. Более того, эту энергию невозможно отслеживать и цивилизованно контролировать. Подавлять- да, но не контролировать! До Москвы далеко, а победить Кадырова внутри Чечни с опорой «на собственные силы» не удастся (тем паче, что у президента Чечни есть свой ресурс популярности). Но даже если о победе речь не вести, а думать, например, о конкуренции, то и здесь шансов немного. А значит, рано или поздно моноцентричная власть замкнется и будет работать на воспроизводство самой себя. Таким образом, для «внутренних оппозиционеров», недовольных «кадыровизацией» потенциально не остается других путей, кроме, как идти в горы (для кого-то – возвращаться в места прежней дислокации). А ведь недовольными могут быть не только чиновники, провинившиеся перед шефом, но и обыватели, которые не смогут найти эффективной защиты от произвола уже «своих» силовиков. Более того, свое недовольство Кадыровым они будут неизбежно связывать с недовольством Россией в целом. Еще один «вызов» заключается в том, что на Востоке зачастую провал националистического сепаратистского проекта делает актуальным исламский радикализм. Не зря ведь так называемый «президент Ичкерии» Доку Умаров педалирует тему именно «исламской солидарности», а не независимой государственности. Однако в этом смысле Чечня становится одним из центров (хотя и важным центром) общекавказского «джихада».

Таким образом, Москве следует преодолеть эйфорию, которая сложилась в высших коридорах власти по поводу Чечни. «Кадыровизация» Чечни – это метод, с помощью которого можно решить тактические задачи по «замирению республики». Такие задачи, как инкорпорирование чеченцев в общероссийские структуры (не только и не столько власти, сколько «повседневности»), не решаются. Не решается и задача (которую когда-то в 1994 году Москва заявила, как приоритетную) установления правового порядка в республике. Неформальные и закулисные связи решают намного больше, чем формально-правовые. Закрытость республики, а также нежелание Москвы формировать в Чечне новую постконфликтую элиту откладывают возможность полноценной социальной реабилитации Чечни. В свою очередь без этой реабилитации любое недовольство в республике (как и любая оппозиция) будут иметь не самую цивилизованную форму. А значит, ситуации июля 2007 года будут периодически повторяться. Чтобы их количество не перешло в качество, Москва должна самым серьезным образом пересмотреть основы своей политики в Чечне. В 21-м веке невозможно строить региональную политику с опорой на имперские форматы (передача региона на откуп лояльным лидерам, предоставление региональных преференций и отсутствие общегосударственных правовых регуляторов).

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати