24.10.2007

Пять лет после «Норд-Оста»

Названием этого спектакля промаркирована одна из самых тяжелых трагедий в истории современной России. Теракт на Дубровке унес жизни 130 человек. Это случилось ровно пять лет назад. Подробности тех октябрьских событий (подробности, сразу скажем, противоречивые, не поддающиеся однозначному толкованию) запечатлены в многочисленных телесюжетах, газетных репортажах, всевозможных расследованиях, как официальных, так и неофициальных. Спустя пять лет стало ли все окончательно ясно? Пожалуй, нет.

Уголовное дело до сих пор не завершено. Свои вопросы остались у следствия. Свои - у общества. Нередко это одни и те же вопросы. Каким образом четыре десятка террористов в полном боевом снаряжении оказались в центре Москвы? Почему операция по спасению заложников привела к гибели 130 из них? Можно ли было обойтись без жертв или свести их количество к минимуму? Все ли было сделано для оказания пострадавшим четко организованной и грамотной врачебной помощи?

Ответы на эти вопросы до сих пор разнятся. Скажем, кто-то, чье мнение сформировано под влиянием чьх-то же мнений и не более, считает, что штурм здания не был оправдан реальными обстоятельствами. Кто-то, видевший те события в непосредственной близости, причастный к ним по долгу службы, утверждает обратное. К примеру, глава Комитета по безопасности Госдумы Владимир Васильев (в те дни, будучи заместителем министра внутренних дел, он работал в оперативном штабе, находился в постоянном контакте с прессой) говорит: «Все меры, которые можно было принять для того, чтобы в процессе переговоров освободить людей, были приняты. И штурм был начат только после того, как террористы начали расстреливать заложников. Штурм произошел, потому что появились погибшие, потому что возникла реальная угроза жизни всех заложников».

Такова официальная точка зрения. Попытки уточнить ее, а в чем-то и опровергнуть, разумеется, предпринимались. Скажем, «Союз правых сил» вскоре после «Норд-Оста» создал общественную комиссию, и та пришла к выводу: «Основной причиной увеличения числа жертв среди спасенных в ходе штурма заложников стала халатность должностных лиц, которые отвечали за организацию первой помощи пострадавшим, их транспортировку в стационары, а также за общую координацию действий по спасению людей после штурма». Сосредоточившись на «вопросах оказания медицинской помощи пострадавшим заложникам», комиссия не сделала никаких открытий. Ничего сверх того, что известно из прессы и многократно ею пережевано. В частных разговорах члены комиссии намекали на коррумпированность милиции и спецслужб, ссылались на некую «закрытую часть» проведенного ими расследования. Но можно было не сомневаться: ничего, что впрямую бы уличало кого-то в корыстном пособничестве террористам, в «закрытой части» не содержится. Иначе мы были бы вправе спросить: если независимые эксперты (почти все - анонимные) действительно что-то знают, и знают достоверно, то почему утаивают от общества столь важную информацию?

Тут надо заметить: до «Норд-Оста» были взрывы домов на Каширке и на улице Гурьянова. После - теракты в столичном метро, гибель в воздухе двух подорванных самолетов, Беслан… Но, мне кажется, именно «Норд-Ост» заставил власть и общество впервые проникнуться четким и полным осознанием террористической угрозы, перед которой, как и весь глобальный мир, оказалась поставлена Россия. С того момента стали меняться устоявшиеся представления о каких-то вещах. Например, о полезном и бесполезном, допустимом и недопустимом в антитеррористической профилактике. Когда на улицах Москвы стал устанавливаться «особый режим» для «лиц кавказской национальности», ужесточились паспортные проверки, послышались даже призывы депортировать всех «инородцев», большинство столичных жителей отнеслись к этому с одобрением. События на Дубровке отозвались резким обострением хронической общественной болезни - ксенофобии. Социологи зафиксировали всплеск радикальных настроений. Согласно тогдашним опросам ВЦИОМ, 30 процентов москвичей потребовали объявить столицу закрытым городом. Соблазну простых решений, созвучных массовым настроениям, иногда поддавались и городские власти.

После «Норд-Оста» подверглись коррекции и нормы поведения журналистов при освещении кризисных ситуаций. Руководители ведущих СМИ, объединившись в Индустриальный комитет, подписали Антитеррористическую конвенцию - свод этических самоограничений. С тех пор эта конвенция действует. В ней - бесспорные постулаты. Нельзя показывать такое, что может вооружить террористов, и без того вооруженных до зубов, еще и сведениями о планах спецслужб. Нельзя давать сообщения, способные усугубить положение заложников. Нельзя брать интервью у террористов. Нельзя сеять панику. Нельзя тиражировать слухи, обнародовать непроверенные факты. И т.д и т.п. Все правильно. Недостает, на мой взгляд, важной вещи: ответственность прессы за информацию о чрезвычайных событиях не увязана с ответственностью власти, предоставляющей эту информацию. Ведь не чем иным, как «дезой», оказалось сообщение, что террористы на Дубровке намерены освободить «лиц мусульманского вероисповедания» и грузин. Откуда оно взялось, нетрудно догадаться: всю информацию журналисты получали из оперативного штаба, иных источников не было. Вполне допускаю, что для успеха операции оперативный штаб может вбрасывать сообщения, сбивающие террористов с толку (они ведь тоже смотрят телевизор, слушают радио). Но убежден: к такого рода «утечкам» прессе следует относиться с большой осторожностью. Потому что ее адресат - не террористы, а общество, дезинформировать которое нельзя даже из самых благих побуждений. И еще. Всюду и всегда спецслужбы стремятся отгородить свою территорию красными флажками. Так же как всюду и всегда журналисты стараются вырваться за флажки. И то и другое нормально. Ненормально - когда в кризисных ситуациях пресса руководствуется только интересами спецслужб, выдавая их за интересы общества.…8 февраля 2003 года мюзикл «Норд-Ост» впервые после страшного «антракта» был сыгран вновь, и при полном аншлаге. Потом начал стремительно терять зрителей. А потом и вовсе прекратил существование. Причина банальна: спектакль не делал сборов. Верные девизу каверинских героев - «бороться и искать, найти и не сдаваться!», - Георгий Васильев и Алексей Иващенко предприняли все, чтобы продлить спектаклю жизнь. Продюсерами двигало не только желание спасти проект и отбить хотя бы часть вложений. «Мы чувствовали, что должны восстановить спектакль, потому что не только на сцене, но и в жизни добро должно быть сильнее зла», - говорил Васильев. И обижался на прессу: почему она, «высоко оценивая художественный уровень постановки, основное внимание сконцентрировала на мрачном»? Я думаю, понятно - почему. Потому что небесного цвета задник с белыми облаками на нем не избавлял сценическое пространство от проступавшей и все заслонявшей траурной изнанки, а сменой красных кресел на синие зрительный зал так и не был отмыт от крови и уже никогда не отмоется.

Многие зрители, чего там говорить, ходили на восстановленный «Норд-Ост», как зеваки на место происшествия. Увидеть вживую то, что во всех деталях и подробностях знакомо по телекартинке. Ой, Вань, гляди! Вот здесь, как раз где мы сидим, сидели шахидки… А вот, кажется, тут валялся Бараев с бутылкой «Хенесси»… Погоди-ка, а где оркестровая яма?..

Причина кассового провала вскоре окончательно прояснилась: желающих удовлетворить обывательское любопытство оказалось отнюдь не аншлаговое количество, а настоящие ценители жанра, за редким исключением, предпочли воздержаться от похода на Дубровку.

Может, стоило не стирать следы трагедии, а намеренно сохранить... ну хоть дырки от пуль? Вместо списка спонсоров, вывешенного в фойе, вывесить списки погибших? Начинать каждый спектакль минутой молчания? Сделать «Норд-Ост» музыкальным мемориалом, средством патриотического воспитания? Нет, все равно по доброй воле на такой, извините, «мюзикл» никто не пошел бы. Спектакль возрождению не поддавался. Проклятие, нависшее над ним, уже было не выветрить никаким «Норд-Остом».

Валерий Выжутович - ведущий программы "Газетный дождь" канала ТВЦ, политический обозреватель "Российской газеты"

Версия для печати