06.02.2008 | Симон Рубинштейн

Ингушетия на распутье

В минувшее воскресенье управление ФСБ России по республике Ингушетия объявило о прекращении контртеррористической операции (КТО), которая уже неделю идет в республике. Режим КТО был введен в окрестностях станиц Троицкая и Нестеровская – туда был ограничен доступ граждан и транспортных средств, машины тщательно досматривались, а в дома в любой момент могли зайти сотрудники правоохранительных структур. Затем операцию перенесли в Назрань. Дальнейшее развертывание операции делало несостоятельным предположения ряда ингушских оппозиционеров, будто спецрежим в республике был введен исключительно для того, чтобы воспрепятствовать митингу протеста десятидневной давности. Впрочем, там, где митинг пытались провести, режим КТО сейчас, наоборот, снят.

Митинг 26 января организаторы объявили мероприятием в поддержку курса Владимира Путина. Но такая подчеркнутая лояльность по отношению к действующему главе государства не привлекла на площадь Согласия в Назрани тех тысяч граждан, на которые рассчитывал оргкомитет, и не помешала правоохранительным структурами принять самые решительные меры по разгону нескольких сотен собравшихся. После того как на площади завязалась потасовка, ОМОН открыл стрельбы поверх голов и применил светошумовые гранаты. В итоге те члены оргкомитета, которые не были задержаны по обвинению в организации массовых беспорядков, решили перенести митинг на 23 февраля, правда, потом от этой идеи тоже отказались.

В Ингушетии 23 февраля – это не только и не столько День защитников Отечества, сколько день памяти о депортации народа, которая состоялась в этот день в 1944 году. Это совпадение дат едва ли привело бы к какому-то новому результату: несколько сотен собравшихся могли быть разогнаны, как это случилось уже дважды – на митингах 26 января 2008 и 24 ноября 2007 года. Основное требования организаторов – ограничить действия силовых структур, жертвами которых регулярно становятся не только боевики, но и граждане, не имеющие отношения к диверсионному подполью. Само введение режима контртеррористической операции свидетельствует о том, что федеральный центр намерен, наоборот, усилить спецмероприятия на территории Ингушетии, поэтому оппозиционеры едва ли могли добиться успеха. Очевидно, это и стало отказом от идеи.

Пока население Ингушетии в целом не проявляет большой склонности к массовым уличным протестам. Некоторые наблюдатели полагают даже, что истинным мотивом значительной части участников митинга 26 января была вовсе не гражданская позиция, а намерение принять участие в анонсированной организаторами благотворительной лотерее с целым букетом ценных призов. А сам митинг мог быть направлен не столько на протест против издержек борьбы с терроризмом, сколько на дискредитацию нынешнего президента Ингушетии Мурата Зязикова.

Уровень популярности президента Зязикова, по всей видимости, достиг рекордно низких отметок еще летом, когда региональный актив главной кремлевской партии «Единая Россия» фактически отказался выбирать его членом политсовета. Избрание состоялось лишь со второй попытки, после убедительной просьбы экс-депутата ГД РФ Мухарбека Аушева. Затем для того, чтобы возглавить региональное отделение, президенту пришлось оперативно сменить большую часть политсовета. Партийные функционеры федерального уровня были свидетелями этого сложного процесса, и вполне закономерно, что Мурату Зязикову рекомендовали воздержаться от роли «паровоза» «медведей», которую на выборах в Государственную думу 2 декабря прошлого года играли большинство региональных лидеров. Ингушский список «Единой России» возглавил директор департамента растениеводства Минсельхоза России Билан Хамчиев, который позиционирует себя как один из наиболее вероятных преемников Мурата Зязикова.

«Единая Россия» показала в Ингушетии почти рекордный результат – 98% голосов при 99-процентной явке. Билан Хамчиев благополучно занял свое кресло в Государственной Думе. Но уже к концу декабря выяснилось, что с выборами в Ингушетии не все гладко: оппозиционеры объявили, что ими собраны несколько десятков тысяч заявлений граждан, которые не только не голосовали за ЕР, но и вообще не ходили на избирательный участок. Организаторы акции «Я не голосовал» утверждают, что в их распоряжении находятся более 80 тысяч заявлений, которые они готовы в любой момент передать в суд или в прокуратуру. Существование этих документов не оставляет и следов от ингушского рекорда электоральной лояльности.

В январе оппозиционеры объявили, что пока не будут спешить давать ход собранным документам, потому что опасаются, как бы Ингушетия не оказалась вообще без депутата. Однако специфика пропорциональной избирательной системы в России такова, что г-н Хамчиев в сущности не может считаться избранным от Ингушетии. В Ингушетии, по официальным данным, которые до сих пор никто не оспорил, победила «Единая Россия», которая распределила полученные мандаты таким образом, чтобы один из них достался и представителю этой республики. Если оппозиция оспорит выборы по Ингушетии, это не приведет к отзыву г-на Хамчиева, зато поставит под сомнение легитимность общенационального результата «партии власти» - что, конечно, совершенно недопустимо для Кремля.

Но даже если акция «Я не голосовал» не получит развития, она достигла своей цели - вновь поставлена под сомнение компетентность Мурата Зязикова даже в таком вопросе, как организация «правильных» итогов голосования. Необходимость замены президента Ингушетии обсуждается все активнее, причем отнюдь не только оппозиционными политиками. Парадокс заключается в том, что ингушский президент оказался в своем нынешнем положении, стараясь решить задачу, которую перед ним поставил Кремль, когда он выдвигался на выборы главы республики в 2002 году – тогда главы регионов еще выбирались голосованием граждан. Задача Мурата Зязикова состояла в том, чтобы обеспечить в Ингушетии больший уровень безопасности, возможность присутствия федеральных войск и работы силовых структур по выявлению и ликвидации боевиков.

Необходимость такого «усиления режима» была очевидна – даже если не принимать во внимание фактор близости неспокойной Чечни, Ингушетия остается регионом, прижатым к границе с Грузией, отношения с которой у России складываются непросто. Но жесткость, а подчас и жестокость, с которой начали работать российские силовики, стала вызывать возмущение у местных жителей. Ноябрьский митинг, к примеру, по сути, был спровоцирован смертью шестилетнего мальчика, застреленного при «адресной спецоперации» в одном из ингушских сел. При этом люди больше всего возмущены не столько федералами, которые так или иначе делают свою работу, сколько своим президентом, который не в состоянии гарантировать личную безопасность тем, кто не имеет никакого отношения к боевикам и фундаменталистскому подполью.

Численность этого подполья, по некоторым оценкам, достигает 500 – 600 человек – примерно столько боевиков напало на Ингушетию в июне 2004 года, и до сих пор большинство из них скрывается от правоохранительных органов. Ряды боевиков пополняются теми, кто не может найти себе работы в условиях экономической депрессии, разозлен коррумпированными чиновниками или неоправданно пострадал от действий тех же силовиков. Между тем в Ингушетии никто даже не пытается действовать по чеченскому сценарию – то есть выводить боевиков из леса под гарантии безопасности. Это напоминает замкнутый круг: дальнейшие попытки выследить всех боевиков до последнего вновь приводят к издержкам, волнующим местное население.

В Ингушетии циркулируют все более упорные слухи о том, что ключевое «кадровое решение» может быть принято уже весной – после выборов президента России в марте или после майской инаугурации. Проблема заключается в том, что любой преемник Мурата Зязикова быстро окажется в таком же сложном положении – если только в Москве не будет скорректирован весь механизм урегулирования ситуации в самой маленькой и самой горячей на сегодняшний день северокавказской республике.

Версия для печати