02.09.2008 | Сергей Маркедонов

Ингушетия: новая повестка дня

Трагическая смерть владельца оппозиционного сайта «Ингушетия.Ру» Магомеда Евлоева может существенным образом изменить этнополитическую ситуацию на Северном Кавказе. И дело даже не в том, что обычно гибель знакового оппозиционного журналиста нередко становится «моментом истины» для власти, выявляет, как на рентгеновском снимке все ее слабые и сильные стороны. И не в самих обстоятельствах гибели Евлоева (летел на одном самолете с президентом республике Муратом Зязиковым, сейчас интенсивно обсуждается роль правоохранительных структур в этом деле), хотя сам фон этих трагических событий должен стать предметом серьезнейшего разбирательства на федеральном уровне. Сегодня смерть бывшего владельца оппозиционного сайта (который в ингушских политических условиях был и есть - не просто веб-ресурс, но своеобразный виртуальный аналог газеты «Искра», вокруг которого группируются противники республиканской власти) имеет все шансы стать не региональной или общероссийской, а международной новостью. До сих пор дестабилизация в самой маленькой северокавказской республике обсуждалась разве что на правозащитных семинарах или конференциях (в частности ситуации в Ингушетии посвятил один из своих форумов известный фонд Джеймстаун).

После 31 августа 2008 года ингушская ситуация может стать предметом уже широкой политической дискуссии. Оговоримся сразу. Такая дискуссия, скорее всего, будет носить конъюнктурный характер (в тех же США тема будет актуализирована перед выборами). Многое будет зависеть от адекватных и профессиональных действий российской власти (федеральный центр должен был намного раньше понять, что Ингушетия- это не региональная или местная проблема, это - серьезный вопрос для всего государства). Однако именно в начале осени 2008 года представители ингушской светской (и до сего момента лоялистской) оппозиции впервые высказали мысль о возможности обсуждения статуса Ингушетии вне России. Об этом в интервью «Эхо Москвы» заявил Магомед Хазбиев: «Нам нужно просить Европу или Америку отсоединить нас от России, если мы не угодны этой стране».

Конечно, на основании таких достаточно осторожных заявлений и оговорок трудно делать окончательные выводы. Наверное, было бы также преувеличением говорить об оппозиции, как выразителе воли всего народа Ингушетии. Нелюбовь к действующей власти еще не означает полного одобрения действий и лозунгов оппозиции. Следует также отметить, что требование отставки Зязикова не тождественно сепаратизму. Однако об определенной радикализации той части оппозиции, которая еще вчера апеллировала к российскому президенту и российскому же законодательству, мы можем говорить. Словосочетание «международное сообщество» все активнее входит в политический словарь ингушских оппозиционеров. Теперь уже не только республиканская, но и федеральная власть становится мишенью для критики. Между тем, еще совсем недавно ингушские правозащитники и оппозиционеры считали иначе. Председатель Комитета по защите прав вынужденных переселенцев и эксперт Московской Хельсинкской группы по Северному Кавказу Асламбек Апаев направил в январе 2008 года обращение к тогдашнему президенту РФ Владимиру Путину (а не в Совет Европы или в Европейскую комиссию) с требованием наказать «виновников безобразия и беззакония» в Ингушетии. Следовательно, Москва не рассматривалась, как главный вызов значительной частью ингушского населения. В сентябре 2008 года происходит определенная коррекция взглядов некогда лоялистской оппозиции.

В обстоятельствах, когда формально-юридическое признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии широко обсуждается (и зачастую в негативном для РФ ключе) данная новость наверняка привлечет к себе внимание. Для жестких оппонентов последних внешнеполитических решений российского президента (типа сенатора Джона Маккейна) будет найден прекрасный повод для «подтверждения прогнозов» о том, что признание двух бывших грузинских автономий станет началом распада Российского государства.

Хочется надеяться, что объективное следствие и судебное разбирательство точно установят все обстоятельства трагической гибели оппозиционного журналиста и меру ответственности каждого. Однако даже если принять версию о сопротивлении Евлоева сотрудникам правоохранительных структур, то, как говорится, «тщательнее надо быть». И профессиональней. Это как раз тот случай, где излишний либерализм не помешал бы. Надо было беречь Евлоева, как зеницу ока для того, чтобы никто не мог впоследствии интерпретировать случившееся, как специально антиингушские действия и как повод для обращений в международные инстанции. И это- проблема не регионального, а общенационального уровня. Когда «местечковость» и отсутствие контекстуального мышления (умения связывать внутриполитические события и международные реалии) превалируют в действиях ответственных лиц, это является угрозой национальной безопасности страны. Намного большей, чем финансирование Грузии по линии НАТО или американского бюджета. Она является намного большей (и в определенных случаях критической), хотя бы потому, что мы сами не в состоянии повлиять на решения Белого дома или Североатлантического Альянса. Здесь мы можем выступать лишь в роли критиков и оппонентов. Иное дело - внутриполитическое пространство. Не решая же в течение долгих лет наши внутренние проблемы, замалчивая их, не умея взаимодействовать с оппозицией, мы сами открываем широкие ворота для политического радикализма. Напомним, что в прошлом году, когда в Турции был убит армянский журналист Грант Динк, премьер-министр Реджеп Эрдоган назвал это вызовом «национальному единству страны». В результате четких действий турецких правоохранительных структур и спецслужб убийца был найден, что называется, по «горячим следам». Заметим, речь шла не просто об оппозиционном журналисте. Грант Динк был для Турции представителем «армянского мира» (у Анкары и Еревана сегодня нет официальных дипломатических отношений, а проблема геноцида армян давно вызывает изжогу у турецкого истеблишмента). И, тем не менее, эту проблему Эрдоган решил жестко и профессионально. И вовсе не из-за абстрактного альтруизма и человеколюбия. Просто турецкий премьер решал проблему в широком контексте внешней и внутренней политики страны (понимая, что убийство на этнической почве раскалывает Турцию, а антиармянская риторика мешает его стране продвигаться на европейском направлении и создает ненужную напряженность с США). Как говорится, ничего личного. В случае же с евлоевским инцидентом (и взаимоотношениями с ингушской оппозицией вообще) Москва должна дать четкий сигнал: она не считает ингушей второсортными гражданами. Можно спорить, так ли это на самом деле (есть аргументы и за и против). Но такое восприятие в республике есть. Его можно замалчивать, лакировать рассказами о «привлекательном для туристов Джейраховском районе». Однако от этого проблема не становится меньше.

В этой связи чрезвычайно важным является ответ на вопрос: «Действительно ли взаимосвязаны между собой признание независимости Южной Осетии и очередная дестабилизация в Ингушетии?» Такой вывод напрашивается, если следовать логике сторонников «прецедентного подхода» (одно самоопределение влечет за собой другие). Между тем прямого воздействия одного сюжета на другой нет, хотя взаимосвязь осетино-грузинского и осетино-ингушского конфликтов существует. Проблемы Ингушетии накапливались не один год и не разрешались они вне всякой связи с динамикой политического самоопределения Южной Осетии. Однако формально-правовое признание Южной Осетии 26 августа 2008 года (вкупе с этнозащитной по отношению к осетинам риторикой, финансовыми вливаниями в Цхинвали и прочее) определенным образом влияет на политические стереотипы, фобии и комплексы в Ингушетии. У многих внутри республики возникал (и не только сегодня) вопрос: «А чем мы хуже, если мы - такие же граждане РФ?» Увы, ответ на этот вопрос внятно не давали не республиканские чиновники, ни представители федерального центра (которые уже давно избрали дистанционный способ управления республикой). Между тем, такой ответ надо было давать (при этом, не пытаясь выяснять, кто более матери - России дорог).

До последнего времени в Ингушетии (в отличие от Чечни 1990-х гг.) не было развитого сепаратистского движения. И вообще курс на сецессию здесь не был популярен.

В годы Кавказской войны XIX века ингуши «отметились» фактически только Назрановским восстанием 1858 года (и само это восстание было направлено не столько против империи, сколько против местной элиты, «афилированной» с Россией). Существующее в республике экстремистское подполье объединяется на базе радикального исламизма, а не этнического национализма, считая главным своим противником не столько федеральный центр, сколько республиканскую власть. Ингуши, выступавшие за независимый от России Северный Кавказ, приняли участие, как в строительстве де-факто государства Чеченская Республика Ичкерия, так и в деятельности чеченских сепаратистских вооруженных формирований. В 1991 году Ингушетия отделилась от Чечни во многом потому, что в массе своей жители республике не хотели национальной независимости. Даже в ходе осетино-ингушского конфликта 1992 года ингушские политики отказались от помощи соседей, де-факто независимой Ичкерии. В самой Ингушетии до 2007 года не было организованного сопротивления федеральным силам (хотя эксцессы нередко возникали). Однако ситуация «стабильной нестабильности» не способствует тому, чтобы Ингушетия и дальше продолжала оставаться территорией «без сепаратизма». Повторимся еще раз. Сегодня делать алармистские прогнозы относительно «выхода Ингушетии из состава России» преждевременно. Отдельные представители оппозиции обратились к тезису об «отсоединении» конъюнктурно. Но, скажем так, не совсем критическое отношение Москвы к республиканской власти и местным правоохранительным структурам не добавляет популярности российскому проекту в целом. В этой связи более жесткое федеральное вмешательство в политические процессы в Ингушетии представляется актуальной задачей. Центр не должен отмалчиваться, он должен более активно формировать повестку дня (а не запоздало реагировать на уже случившиеся события). Иначе эту задачу возьмут на себя другие люди и другие силы. И будут это делать отнюдь не в российских интересах. Москва не должна спешить, причисляя всю оппозицию в Ингушетии к «врагам Отечества». Ситуация здесь намного более сложная. Оппозиция самим фактом своего существования фиксировала отсутствие обратной связи между республиканской властью и населением (проблему, решением которой Москва должна активно заниматься). В самой маленькой республике Северного Кавказа пока еще существуют патерналистские настроения, а потому жесткий, эффективный и справедливый (по методам подачи) ответ центра найдет поддержку населения. Однако опоздание с внятным политическим ответом уже стало критическим. В самое уже ближайшее время Москва должна обозначить свой ингушский проект. В противном случае инициатива может перейти к оппозиции уже другого качества.

И последнее замечание (по порядку, но не по важности). В свое время Эрнест Ренан говорил о нации, как о «ежедневном плебисците». Грузия проиграла свой плебисцит в Абхазии и в Южной Осетии потому, что не смогла донести до абхазов и осетин мысль о том, что именно она является их родиной, а Тбилиси их столицей. Сегодня у РФ есть все возможности для выигрыша плебисцита. Осталась самая малость - убедить народ Ингушетии в том, что он не приходится России пасынком.

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа

Версия для печати