09.10.2008 | Сергей Минасян

Бакинское эхо «пятидневной войны»

«Пятидневная война» в августе 2008 г. оказала большое влияние на политическую ситуацию на Кавказе, как впрочем, и во всем мире. Как часто бывает в такого рода конфликтных ситуациях, любое важное политическое событие создает информационный фон и новый прецендент, который проецируется иными сторонами, имеющими аналогичные этнополитические конфликты и становится определенной отправной точкой, с которой начинается новая оценка ситуации. Не является таким исключением и конфликт вокруг Нагорного Карабаха. Влияние боевых действий в Грузии, Южной Осетии и Абхазии непосредственно сказалось на всех сторонах, вовлеченных в карабахский конфликт, особенно на концептуальных политических подходах и восприятиях дальнейших перспектив развития конфликта руководителей и представителей политических элит Армении, Азербайджана и Нагорного Карабаха. Это касается в первую очередь дискредитации, по крайней мере, двух ключевых составляющих так называемой «карабахской стратегии» Азербайджана.

Несмотря на всю терминологическую сложность дефиниции слова «стратегия», мы условно будем называть «карабахской стратегией» Азербайджана всю совокупность концептуальных подходов руководства этой страны, способы политического, военного, экономического, коммуникационного и иного воздействия, которые осуществляет официальный Баку в отношении к Нагорному Карабаху и Армении. Составной частью указанной «стратегии непрямых действий» Азербайджана в карабахском конфликте также следует считать его информационно-пропагандистские, экономические и военно-политические инициативы (сознательные или неосознанные), адресованные вовлеченным в процесс карабахского урегулирования странам и международным организациям, призванные создать более благоприятное представление о подходах и позиции Баку в конфликте.

Одним из важных элементов «карабахской стратегии» Азербайджана являлась открытая и публичная угроза возобновить боевые действия, для влияния на психологическое восприятие конфликта как западными державами и международными организациями, так и армянскими сторонами. Силовой шантаж проявлялся как в заявлениях государственных и политических деятелей Азербайджана самых разных уровней, так и превалирует в настроениях и оценках большей части азербайджанской политической элиты и широкой общественности. Дополнительную аргументацию указанной политики Азербайджана в глазах его руководства и политической элиты добавляют также неоправданно высокие ожидания от роли нефтяного фактора и желания навязать Армении и Нагорному Карабаху экономически изматывающую «спираль» гонки вооружений.

Вышеуказанные концептуальные взгляды, в увязке с реваншисткими настроениями, до последнего времени являлись превалирующими у военно-политического руководства Азербайджана вплоть до нападения Грузии на Южную Осетию. В информационно-пропагандистском поле Азербайджана эти настроения, видимо, достигли своего пика именно в первую половину дня 8 августа 2008 г., когда все азербайджанское информационное поле заполнили восхищенные репортажи и комментарии бакинских экспертов, политологов и даже официальных представителей азербайджанского МИДа, поддержавших действия грузинского руководства, деловито рассуждавших о неспособности Москвы предпринять что либо против «решительных и волевых» шагов Саакашвили и все время подводящих аналогии «к теперь уже скорому началу» Азербайджаном такой же операции по возвращению Карабаха. По некоторым данным, с утра 8-го августа была даже поднята по тревоге азербайджанская армия, а в штабах прифронтовых частей стали готовиться к раскрытию заветных конвертов с приказами применительно ко Дню «Х». А затем вдруг все в Азербайджане стихло...

Практически целых две недели, примерно со второй половины дня 8-го августа, когда окончательно стало ясно, что Россия все же вступила в войну, и вплоть до 20-х чисел августа 2008 г., ни один из высших официальных лиц Азербайджана, включая президента И.Алиева, более не выступал с заявлениями или комментариями по поводу военных действий в Грузии. И даже эксперты и политологи молчали или же ограничивались общими словами в своих комментариях по сложившейся ситуации в регионе после шокового исхода «Пятидневной войны».

Одним из «практических» результатов августовских боев в окрестностях Цхинвали стало крушение мифа о реальности силового шантажа в виде возобновления боевых действий в Карабахе, активно используемого в течение последних лет азербайджанским руководством как во внутриполитической пропаганде, так и в региональном политическом дискурсе. Августовский «блицкриг наоборот» и неожиданно быстрое поражение армии бывшей «метрополии» - т.е. Грузии, вновь решившейся силовым путем вернуть себе отколовшуюся мятежную автономию – Южную Осетию (а в последующем, видимо, и Абхазию), оказали вполне ясное и понятное впечатление на умы политиков и широкой общественности в Баку. Аналогии для политической элиты Азербайджана напрашивались более чем зеркальные. Крах самой возможности «краинского прецендента» в Южной Осетии и Абхазии, очевидность полной потери Грузией в среднесрочной перспективы даже надежды на восстановление своей юрисдикции над Сухумом и Цхинвалом (по итогам боевых действий уже именно так, без окончания –и в названиях), юридическое признание независимости этих бывших советских автономий пусть даже еще только одним влиятельным международным актором, многочисленные жертвы и фактическая деморализация грузинской армии, угроза потери власти в стране командой М.Саакашвили – все эти примеры вряд ли явились желанной перспективой для правительства Ильхама Алиева в случае возобновления боевых действий в зоне карабахского конфликта.

То, что продолжение силового шантажа Армении и Нагорного Карабаха может неожиданно привести к весьма опасным последствиям для самого Азербайджана в случае реального возобновления боевых действий, в самом Баку похоже также уже успели оценить. Следствием этого является радикальное изменение с конца августа 2008 г. самой риторики высказываний азербайджанских руководителей относительно перспектив карабахского конфликта – появилась некая «конструктивность» и упоминание необходимости продолжения сторонами мирного переговорного процесса, изчезли обязательные упоминания о скором и неизбежном восстановлении Азербайджаном «конституционного порядка» в Карабахе всеми способами, и т.д.

Правда, ко всему этому надо бы еще добавить резкое усиление за последние два месяца антизападных настроений среди азербайджанской политической элиты и дальнейшее углубление давно уже заметной тенденции исламизации страны, а также подъем прорусской «ориентации» среди части общественности Азербайджана. Но это уже скорее издержки или вернее результаты претворения в жизнь «азербайджанского комплиментаризма» – ведь дружить с фактически победившей (пусть и довольно неожиданно для самой себя) в региональной войне Россией все таки приятнее и безопаснее, чем продолжать выступать против нее на Южном Кавказе в тандеме с еще не пришедшими в себя после августовских событий США и европейскими странами.

Второй же составляющей «карабахской стратегии» Азербайджана, также в последние недели после завершения «Пятидневной войны» фактически показавшей свою концептуальную несостоятельность, явилась идея продолжения кампании экономического и коммуникационного «удушения» Армении путем ее многосторонней блокады как со стороны Азербайджана, так и со стороны Турции. Эта идея являлась фактически краеугольным камнем «карабахской стратегии» независимого Азербайджана возможно за все годы активной фазы карабахского конфликта в его противостоянии с Ереваном и Степанакертом с начала 1990-х гг. Несмотря на то, что за все это время указанная концепция так и не доказала свою эффективность, подтверждением чего явился бурный двузначный экономический рост Армении в течение последних нескольких лет в условиях «полублокады» со стороны Турции и Азербайджана, тем не менее в Баку вплоть до последнего времени видимо искренне верили в ее действенность и перспективность.Однако наметившиеся некоторые симптомы армяно-турецкого «потепления», ставшие реальными после беспрецендентного «футбольного» визита президента Турции А.Гюля в Ереван 6 сентября 2008 г., и в принципе способные привести к установлению полноценных дипломатических отношений и открытию границ и коммуникационных путей, полностью дискредитируют концептуальную соствляющую политики официального Баку в его политическом противостоянии с Арменией и Нагорным Карабахом. Хотя армяно-турецкие отношения стали проявлять положительную тенденцию еще до августовских боевых действий в Южной Осетии, тем не менее проявившиеся в результате этой войны коммуникационные риски Грузии еще более подстегнули интерес уже в первую очередь Анкары к возможности открытия границ с Арменией и использования ее территории в качестве некоего альтернативного Грузии транспортного и даже энергетического коридора для Турции.

Трудностей на пути нормализации армяно-турецких отношений еще очень много, в том числе внутри самой Турции и среди различных слоев турецкой общественности (как, впрочем, и внутри общественности Армении и армянской диаспоры), однако сама динамика, о реальности которой, как и о возможности самого визита президента Турции в столицу Армении, мало кто верил еще несколько месяцев тому назад, дают повод рассуждать, что в обозримом будущем можно будет говорить о политическом, а значит – и коммуникационном прорыве в отношениях двух стран и на всем Южном Кавказе. Гарантий подобного рода развития отношений между Арменией и Турцией даже сейчас не сможет дать никакой эксперт или политик, но уже никто и не сможет доказать неизбежность обратного сценария и долговременного сохранения нынешнего состояния армяно-турецких отношений и закрытой границы.

Конечно же, концептуальное банкротство двух важнейших составляющих «карабахской стратегии» Азербайджана – силового шантажа и надежды на коммуникационно-экономическое «удушение» Армении и Карабаха – не способны в обозримом будущем снизить напряженность в зоне карабахского конфликта или же ликвидировать полностью риск возобновления боевых действий по инициативе Баку. Естественное и неизбежное состояние острого реваншизма азербайджанской политической элиты, как показывает мировой опыт, может сохраняться в течение долгого времени. Как указывал в свое время немецкий военный классик Карл фон Клаузевиц, поражение в войне практически никогда не рассматривается потерпевшей стороной как абсолютная и окончательная реальность, «ибо побежденная страна часто видит в нем лишь преходящее зло, которое может быть исправлено в будущем последующими политическими отношениями». Равно как и изменение регионального политического фона не в пользу проигравшей страны также не всегда снижает остроту восприятия конфликта или же усиливает в ней «миротворческие» настроения.

Временной фактор, тем не менее, играет определенную роль на деактуализацию такого рода настроений в обществах стран, находящихся в состоянии конфликта с соседями. Реваншизм проигравшей в локальном этнополитическом конфликте стороны может ослабнуть лишь тогда, когда у нее пропадет внутренняя надежда вновь выиграть у победителя. В исторической перспективе это может быть результатом или значительного усиления потенциала победителя над проигравшим за все время после победы и осознанием нереальности реванша, или же повторным или многократным поражением страны-реваншиста. Еще более существенным фактором является динамика внешнеполитического фона и корректировка подходов ведущих мировых и региональных игроков или же изменение существующего статуса-кво в данном регионе.

Впрочем, последнее обстоятельство – изменение или скорее формирование совершенно нового статуса-кво на Южном Кавказе после «Пятидневной войны» – уже произошло и стало политической реальностью...

Сергей Минасян - к.и.н., руководитель департамента политических исследований Института Кавказа, Еереван, Армения

Версия для печати