18.02.2009 | Сергей Маркедонов

Пантюркизм как мечта, миф и реальность

Впервые в истории двусторонних отношений между Российской Федерацией и Турецкой Республикой в нашу страну с государственным визитом прибыл президент Абдулла Гюль. Визит турецкого президента трудно назвать «проходным». Он продолжался (12-15 февраля 2009 года) четыре дня и включал в себя, как столичную часть, так и посещение Татарстана. По словам посла Турции в Москве Халиля Акынджи, «это будет визит самого высокого уровня за всю новейшую историю отношений между Турцией и Россией. Поэтому не будет никаких ограничений в темах, которые будут между собой обсуждать два президента. Ведь есть политическая воля для того, чтобы развивать и дальше наши отношения».

Между тем, региональная часть поездки Гюля вызывает особый интерес. Не каждый регион РФ может похвастать пристальным вниманием зарубежных гостей такого уровня (Турция- это вторая по численности армия в НАТО, один из ключевых игроков в Черноморско-Кавказском регионе, самая крупная страна тюркского мира, претендующая на лидерство в нем). Но и Татарстан внутри России отнюдь не рядовой субъект. У этой республики своя непростая история вхождения в состав современной России. Напомним, что 31 марта 1992 года Татарстан не подписал Федеративный Договор. Только 15 февраля 1994 года, заключив Договор о взаимном делегировании полномочий с Российской Федерацией, Татарстан формально стал объединённым с Россией ассоциированным государством с конфедеративным статусом. С 2000 года после внесения в Основной закон республики соответствующих поправок Татарстан стал «равноправным субъектом Российской Федерации», у которого, тем не менее, были определены собственные суверенные полномочия по так называемому «разделяемому суверенитету». И хотя 19 апреля 2002 года высший законодательный орган Татарстана Госсовет принял новую редакцию Конституции (которая была приведена в соответствие с общероссийской), лидер республики Минтимер Шаймиев не раз критически высказывался против одностороннего усиления федерального центра. Президент Татарстана не раз говорил и о необходимости возвращения к процедуре прямых выборов глав российских регионов. Татарстан - крупнейшая «тюркоязычная» республика в составе РФ.

Слово «тюркоязычная» взято в кавычки не случайно, поскольку в современном Татарстане русские составляют почти 40 % населения (39, 5 %). Однако внутри российского тюркского мира именно Казань позиционирует себя в качестве неформального лидера. При этом в Татарстане многие интеллектуалы любят подчеркивать близость своей модели светской модернизации с опытом кемалистских преобразований, создавших современную Турецкую Республику. Что же касается официальных властей, то они стремятся подчеркнуть «особый характер» отношений между Татарстаном и Турцией. Во время встречи с президентом Турецкой Республики Минтимер Шаймиев отметил, что «в 2008 году товарооборот между Турцией и Татарстаном увеличился в 2 раза и составил 3 млрд. долларов США. Турция занимает первое место по числу предприятий с иностранным капиталом, зарегистрированных на территории РТ. Турецкими компаниями выполнен масштабный объем работ по подготовке к 1000-летию Казани».

Отметим, что в самой Турции не меньший интерес к Татарстану существует давно. Еще в 1993 году тогдашний премьер-министр Турции Тансу Чиллер во время посещения Москвы выразила свое желание посетить и Казань, но МИД РФ рекомендовал ей воздержаться от поездки (что было оправдано, прежде всего, соображениями внутренней политики, т.к. Москва и Казань не разрешили многие спорные вопросы по статусу). Однако помимо интереса официальной Анкары, не выходящего за рамки официальной российско-турецкой повестки дня, некоторые политики и общественные деятели (чье влияние, впрочем, не стоило бы переоценивать) демонстрируют специфический интерес с ситуации в Татарстане. После того, как 20 декабря 2008 года в Набережных Челнах прошла сессия Милли Меджлиса татар (который, по сути, является общественной организацией), учредившее «правительство татарского народа в изгнании» и обратившееся «ко всем государствам мира и ООН», в Турции нашлись сторонники поддержки данной инициативы (среди депутатов парламента Турецкой Республики). В начале нынешнего года некоторые члены «правительства в изгнании» встретились с некоторыми турецкими парламентариями и представителями общественных структур. Довольно «скользкими темами» являются и кампания по закрытию турецких лицеев в Татарстане, и вопрос о возможном переводе татарского языка на латинскую графику. Вместе с тем, по справедливому замечанию публициста Руслана Курбанова, нет сомнения в том, что «визит Гюля в Казань был согласован с федеральным руководством и говорит о сегодняшнем уровне понимания и доверия между Казанью и Москвой. Да и программа его визита в Казань наполнена больше экономическими и культурными мероприятиями, нежели политическими».

И, тем не менее, «казанская часть» визита Гюля снова актуализирует вопрос о том, насколько реален сегодня пантюркистский проект. Тем паче, что после распада Советского Союза одной из наиболее распространенных геополитических «страшилок» стала идея о растущем влиянии Турции на тюркские республики Центральной Азии, Азербайджан и субъекты РФ со значительным тюркским элементом. В российских изданиях, называющих себя патриотическими, а также многочисленных интернет - ресурсах, прямо или косвенно связанных с выходцами из спецслужб или МИДа (как известно бывших сотрудников не бывает) угроза, исходящая от «идеологии и практики» пантюркизма весьма интенсивно обсуждается. В этой связи необходимо ответить, как минимум, на два вопроса. Во-первых, что представляет собой сегодня такое явление, как пантюркизм, каково его реальное влияние и каковы ресурсы. Во-вторых, в чем причина роста алармистских настроений якобы перед имеющей место «турецкой угрозой». Притом, что между Россией и Турцией за всю многовековую историю их двусторонних отношений, пожалуй, впервые, наблюдается обоюдное стремление к сотрудничеству. Свидетельством чему - и визит Абдуллы Гюля.

Начнем со второго вопроса. Свою роль в раздувании угрозы играет «магия цифр». На территории бывшего СССР проживало 28 тюркских больших и малых этнических групп. Отметим, что согласно первой Всероссийской переписи населения (2002) тюрки составляют весьма значительную часть российского населения (их приблизительно 15 миллионов человек). При этом второй по численности этнос татары (более 5,5 млн. чел.) принадлежит именно к тюркскому миру. В первой десятке же десятке российских этнических сообществ находятся такие тюркские народы, как башкиры и чуваши (их численность немногим больше 1 млн. 600 тыс.). Богато представлен тюркский мир самого проблемного российского региона Северного Кавказа (карачаевцы, балкарцы, кумыки, ногайцы). Отметим, что российские тюрки сосредоточены в таких стратегически важных регионах, как Поволжье, Урал, Кавказ, Сибирь (если речь идет о сибирских татарах или тувинцах).

Начало-середина 1990-х гг. дали нам немало примеров того, как идеи «тюркской солидарности» овладевают массами и становятся материальной силой. В 1992-1993 гг. в Азербайджане у власти находился Народный фронт, который официально вместо азербайджанского ввел в качестве государственного языка «тюркский» (второй президент этой страны называл себя «солдатом Ататюрка»). Идеи «тюркской солидарности» активно осваивались президентами Центральной Азии (особенно руководителями Узбекистана и Туркменистана, хотя и осторожный Нурсултан Назарбаев давал позитивную оценку наследию Кемаля-паши). Турецкий бизнес стал весьма активен не только на Южном Кавказе и в бывших среднеазиатских республиках, но и в Молдове (на территории Гагаузии, населенной тюркоязычным христианским народом гагаузами эмиссары Анкары были весьма активны). Многие же активисты российского «парада суверенитетов» и этнонациональных движений из Татарстана, Башкирии, Карачаево-Черкесии также очень активно эксплуатировали идею «великого Турана». Идея турецко-татарского братства была весьма популярной и в Крыму. Нельзя сбрасывать и создаваемые в большом числе школы, колледжи при участии многочисленных частных в кавычках и без кавычек образовательных и благотворительных фондов.

Однако вслед за Народным фронтом в Азербайджане к власти пришел сдержанный Гейдар Алиев, который вернул «азербайджанский» и стал говорить о дружбе «двух родственных народов». В 1994 году Гагаузия получила автономию в виде Гагауз Ери и прекратила все разговоры о возможной сецессии. Именно тюркские регионы России (включая и Северный Кавказ) не превратились в зоны конфликтов, как вайнахские Чечня и Ингушетия, Северная Осетия (где доминируют ираноязычные осетины) и Дагестан (где есть тюрки, но они численно не доминируют и не они являются главными застрельщиками этноконфликтов). В российском Поволжье, если где и возникали этнические проблемы, так это в отношении между элитами двух тюркоязычных народов- башкир и татар (особенно в период подготовки и проведения Всероссийской переписи населения 2002 года). И сегодня любая книга или статья, критикующая положение этнических татар в Башкирии, как правило, издается в Казани (со слабыми перспективами быть прочитанной в Уфе). Государства же Центральной Азии (где все за исключением персоязычного Таджикистана принадлежат к тюркскому миру) не то что, тюркское единство, а Союз центральноазиатских государств не смогли сконструировать. И самыми главными оппонентами относительно будущего Союза стали именно самые сильные и многочисленные тюркоязычные образования Казахстан и Узбекистан. И даже турецко-азербайджанские отношения не следует идеализировать.

Примером расхождений между Турцией и Азербайджаном является курдский вопрос. По данным азербайджанских источников, с конца 2006 года на территорию этого государства были переселены порядка 60-70 тыс. курдов из Ирака и Турции. Местами их расселения стали Газах, Гянджа, Ханлар, а также Нахичевань (являющаяся сегодня азербайджанским анклавом, отрезанным территорией Армении). Вся проблема заключается в том, что большинство переселенцев - сторонники Рабочей Партии Курдистана (последователи Абдулы Оджалана). Многие из них имеют опыт вооруженной борьбы с турецкими полицией, армией и спецслужбами. Турция в этой связи ревностно относится к такому переселению, опасаясь в перспективе появления на территории нынешнего Ирака независимого Курдистана. Если для Азербайджана переселение курдов - факт гуманитарного характера, то для Турции - это политический вызов.

В этой связи правомерен вопрос, почему «тюркская мечта» уже к середине 1990-х гг., стала стремительно сдавать позиции? Действительно, надо признать, что идеи пантюркизма живут в массах от Восточной Сибири и до Черного моря. Однако мы можем четко зафиксировать несколько периодов всплеска этих идей, а также их затухания. Первый был зафиксирован в конце 19- начале 20 вв., когда националистический (и одновременно антиимперский) дискурс был доминирующим. Тогда большую популярность завоевали труды крымско-татарского просветителя Исмаила Гаспринского (1851–1914). Именно он выработал политическое кредо пантюркизма «единство в языке, вере и делах». Затем идеи единства всех тюрок получили поддержку со стороны партии «Единение и прогресс» (младотурок). Второй всплеск пришелся на время после смерти Кемаля Ататюрка (который, кстати, будучи турецким националистом, весьма прохладно относился к интернациональным форматам в принципе). И третий совпал с распадом Союза ССР и правлением Тургута Озала, заявившего об ответственности республиканской Турции за оттоманское наследство.

Однако и на рубеже 21-го века идеал Исмаила Гаспринского оказался нереализованным. Насколько можно говорить о религиозном единстве между христианами (с большим влиянием дохристианских верований) якутами, гагаузами или кряшенами (крещенными татарами), мусульманами из Казани, Уфы или Джанкоя и буддистами (также в сильным языческим элементом) тувинцами? В Турции сегодня отношение к исламу активно переосмысливается, но эта страна остается светской. Впрочем, светская модель с успехом реализована и во всех государствах Центральной Азии, хотя в Киргизии после «революции тюльпанов» в Основной закон были добавлены поправки, расширяющие роль ислама в обществе.

Про дела и говорить нечего. Национальные интересы Узбекистана, Казахстана и Туркмении крайне трудно совместить (особенно принимая во внимание пограничные споры), не говоря уже о многолетнем конфликте из-за месторождений на Каспии между Баку и Ашхабадом (которые только со сменой президента Туркменистана немного сгладились). В течение долгих семи десятилетий советской власти национальные элиты союзных и автономных республик воспитывались на идее примата этничности. Именно политизированная этничность стала главным инструментом и главной идеей на «параде суверенитетов». Обретя же независимость (или квазинезависимость) новые национальные элиты вовсе не готовы жертвовать своей властью и собственностью ради суперэтнического братства.

Да и внешняя политика Турции ведется далеко не только и не столько в силу этнической привязанности. Интересы Анкары в Абхазии и вообще в адыгском мире никоим образом не относятся к этнической тематике. То же касается и политического, делового интереса Турции к Грузии. Однако для внутреннего единства этой страны чрезвычайно важно учитывать баланс интересов адыгской и картвельской общин. Даже если внимательно приглядеться к тезису Тургута Озала, то и здесь этнический компонент нельзя назвать ведущим. Озал выступал в начале 1990-х гг. за политическую поддержку боснийцев, которые хотя и называются соседними сербами «турками», но в реальности являются славянами- мусульманами, не имеющими отношения к тюркскому миру.

Нельзя говорить и о некоем едином отношении стран тюркского мира к России. Во-первых, сама Россия - органическая часть тюркского мира. При этом в отличие от Германии или любой другой европейской страны российская территория (а также история нашей страны, российская идентичность)- это «своя» территория для подавляющего большинства российских тюрок (татар, башкир, балкарцев, карачаевцев, тувинцев). И даже казахов, если говорить об Астраханской области, на территории которой кочевала в свое время Букеевская Орда. Там же находятся такие национальные казахские символы, как могилы хана Букея Нуралиева, Сейд-бабы известного врачевателя и ученого конца 18- начала 19 вв. и мавзолей музыканта и композитора Курмангазы. Впрочем, и русская философская традиция (особенно евразийство) имеет опыт позитивного отношения к тюркскому культурному наследию.

А вот что пишет один из лучших российских знатоков Турции Виктор Надеин-Раевский: «С 1972 года я наблюдаю за этой страной, и бывал там несколько раз. Очень изменилось отношение Турции к России. Мы были враги, и нас воспринимали как врага. Сейчас это все изменилось. Сейчас турки относятся к нам очень радушно. Очень многие в Турции изучают русский язык, чего раньше никогда не было. Сейчас они с удовольствием общаются по-русски и чрезвычайно рады, когда мы говорим с ними на их родном языке. То есть, появилась та теплота в отношениях, которой не было раньше». В этом плане, как минимум некорректно говорить о некоей имманентной тюркской русофобии. Наверное, в программах и практике организаций типа «Боз гурд» («Серые волки») и ее подражателей по всему миру эти элементы присутствуют. Но насколько их нужно абсолютизировать? И нужно ли вообще это делать? Риторические вопросы. Снова хочется процитировать Виктора Надеина-Раевского, сказавшего, что «Великий Туран напоминает коммунизм — строить его можно, а построить нельзя». Впрочем, также трудно себе представить всеславянскую или общеарабскую мечту.

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати