25.02.2009 | Сергей Маркедонов

Депортация: 65 лет спустя

23 февраля 2009 года было отмечено не только официальным государственным праздником Днем защитника Отечества. В этот же день отмечалась 65-летие депортации чеченцев и ингушей. Вообще сама трагическая дата 23 февраля (зарифмованная с государственным праздником) является лишь условным водоразделом в новейшей истории вайнахов. Как говорили в советские времена, вопрос был «поставлен на контроль» партийным руководством тогдашнего СССР и его «карающим мечом» НКВД за некоторое время до технического осуществления операции «Чечевица», в результате которой чеченцы и ингуши были насильственно депортированы с территорий Северного Кавказа в Среднюю Азию.

В апреле 1942 года Наркомат обороны отменил призыв в ряды Красной Армии чеченцев и ингушей. В 1943 году, однако, призыв был снова разрешен (призваны были порядка трех тысяч человек). Тем не менее, в октябре того же 1943 года заместитель наркома НКВД Богдан Кобулов посетил Чечено-Ингушетию и составил подробный отчет по итогам поездки (тогда уже шла подготовка к депортации карачаевцев и калмыков). Как бы то ни было, осенью 1943 года в НКВД обсуждали районы будущего переселений вайнахов (назывались в числе «претендентов» сибирские регионы). Затем 29 января 1944 года Лаврентий Берия утвердил инструкцию о порядке осуществления депортационных мероприятий, а спустя два дня 31 января 1944 года Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял два постановления. В этих документах речь шла о мероприятиях по размещению «спецпереселенцев» в Казахстане и в Киргизии и принятии на учет объектов имущества на Северном Кавказе. Затем прошло заседание Политбюро от 11 февраля 1944 года, и, наконец, 23 февраля началась практическая часть операции «Чечевица». Впрочем, она также реализовалась не в один день. Ауховский район Дагестана (населенный чеченцами-аккинцами) был ликвидирован после их депортации Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 июня 1944 года.

Однако в любом случае день 23 февраля для определенной части российских граждан будет на долгие годы (говорить «навсегда» вряд ли возможно, в истории трудно говорить о вечных и неизменных сакральных символах) никоим образом не будет ассоциироваться с праздником. Тем паче праздником весьма специфическим, учитывая роль людей в погонах в организации и осуществлении насильственных мероприятий. Для них 23 февраля будет не просто символом гуманитарной трагедии (только по официальным советским данным число депортированных составило 496 тыс. чел.). Этот день будет днем постановки вопроса о своей лояльности Российскому государству. В открытой или латентной форме многие из представителей «вайнахского мира» этот вопрос себе задают. Наверное, такой процент недовольных россиян вайнахского происхождения в общей доле граждан РФ невелик. Согласно официальным данным Всероссийской переписи населения в России проживает 1 млн. 360 тыс. чеченцев, более 413 тысяч ингушей.

Но количество далеко не всегда переходит в качество в соответствие с законами диалектики. Сегодня именно регионы российского Кавказа являются наиболее проблемными для России в целом. Да, в Чечне 2009 года у власти находится президент, который всячески подчеркивает свою связь с Российским государством. Но в реальности именно в период его легислатуры этот регион превратился в «особую территорию» с особым (не зафиксированным официально) статусом, с минимальным федеральным присутствием и очень слабой интеграцией в общероссийское политико-правовое и социально-культурное пространство. Ингушетия и Дагестан (в котором также проживают более 100 тыс. чеченцев) сегодня демонстрируют стабильную нестабильность. Степень их интеграции в общероссийское пространство также крайне мала. Долгие годы все три республики восточной части российского Кавказа управлялись в соответствие с «дистанционной моделью», суть которой можно выразить следующим образом: лояльность региональных лидеров Кремлю компенсируется их внутренней автономией и самостоятельностью.

Более того, важно подчеркнуть, что сегодня депортация 65-летней давности не является только фактом исторического прошлого. По-прежнему, те проблемы, которые были созданы сталинским руководством, являются «мертвецами», хватающими ныне живущих российских граждан. Какой вопрос определяет политическую повестку дня современной Ингушетии (а вместе с ней и Северной Осетии)? Проблема Пригородного района, спорной территории, переданной в 1944 году от одной северокавказской республике другой. Именно эта проблема была в фокусе повестки дня Съезда народа республики, состоявшегося 1 февраля 2009 года. Похоже, что разные взгляды и подходы на пути выхода из этого тупика в скором времени создадут новую светскую оппозицию уже новому президенту Ингушетии Юнус-беку Евкурову. Совсем недавно известный правозащитник Магомед Муцольгов (оппонент Мурата Зязикова, а затем сторонник Евкурова) вышел из состава Общественной комиссии по правам человека при президенте республики, в том числе, и из-за своего несогласия с отказом местных властей официально включить села Пригородного района в состав муниципальных образований Ингушетии. В Дагестане далека от своего решения «ауховская проблема» (связанная с восстановлением ликвидированного в июне 1944 года района и решением спорных чеченско-аварских и чеченско-лакских территориальных проблем).

О роли истории депортации в современной Чечне следует сказать особо. Именно апелляция к депортации стала моральным оправданием для режимов Дудаева и Масхадова, осуществлявших выдавливание из республики иноэтничное население. Она же была эффективным пропагандистским инструментом в ходе двух военных кампаний (депортация доказывала и российским гражданам, и мировому сообществу тезис о «продолжении сталинской политики» иными средствами). Депортация на многие годы стала в Чечне объединяющим фактором (в отношении к ней возможно сближение и ичкерийцев, и кадыровцев, и радикальных исламистов). Проект же «национальное возрождение Чечни» (с инкорпорированием во власть вчерашних сепаратистов и политической обособленностью республики) строится также вокруг сюжетов депортации 1944 года.

Следовательно, совпадение Дня, символизирующего единство народа и армии с трагическим днем для более, чем полутора миллионов граждан страны ставит много неудобных вопросов. Тем паче, если принять во внимание непростую историю взаимоотношений чеченцев, ингушей с Российским государством в разных формах его существования. Риторический вопрос: «Способствует ли такое совпадение интеграции Северного Кавказа в общероссийское пространство политики и культуры (в самом широком смысле этого слова)?» Или оно напротив укрепляет ту версию национального мифа (речь, конечно же, о смыслах и архетипах, а не о «преданиях старины глубокой» и), которая базируется на противопоставлении России и «русскому миру». Особенно, если и дореволюционная история, и история советская полны сюжетов, связанных с демонстрацией нелояльности Российской империи-СССР. И если последние 18 лет отмечены двумя антисепаратистскими кампаниями, террористическими атаками, диверсиями и демонстрациями сопротивления государственной власти.

Хотелось бы особо подчеркнуть. Постановка таких неудобных вопросов - не дань правозащитной риторике. Автор настоящей статьи готов воспринимать аргументы тех (не только профессиональных «патриотов», но и просто историков, работавших в архивах), кто говорит о восстаниях на территории Чечено-Ингушской АССР в тылу Красной Армии в годы Великой Отечественной войны или о практиках депортаций, принятых в странах западной демократии (США, Великобритания) в те же годы. Но самое главное здесь - не наличие фактов (пусть и десятков фактов) нелояльности чеченцев или ингушей. Наверное, многие представители северокавказских народов, видя в СССР угрозу их жизни, религии, национальным устоям, имуществу, были готовы смотреть в сторону врага. Но ведь и многие тысячи русских также совершали нечто схожее (разве не было казаков в немецкой форме или не существовала РОА Власова?). И здесь задача - не судить или оправдывать наших предков, а понимать наличие очень непростого выбора. А, следовательно, и необходимость отказаться от коллективной вины. Виновными могут быть отдельные лица, но не целые этнические группы. Этнос не может рассматриваться, как ответчик, ибо он не обладает правосубъектностью (таковую имеют государства, партии, движения, террористические группы, банды, в конце концов). Допустим даже, что чисто с количественной точки зрения, среди чеченцев и ингушей в 1941-1944 гг. героев Великой Отечественной было не большинство (хотя известны и герои Советского Союза). Но в любом случае делать и их ответственными за поведение их несознательных соплеменников было страшной политической ошибкой. Это было бы то же самое, что винить всех украинцев за «Нахтигаль», а всех русских за Власова и РОА.

Заметим, что в начале 1990-х гг. сами русские оказались жертвами принципов «коллективной вины», когда на Украине и в Казахстане, в Прибалтике и на Кавказе они отвечали и за сталинскую депортацию, и за «голодомор», и за «ум, честь и совесть нашей эпохи» (хотя среди создателей СССР-КПСС были не только они). Кстати сказать, реабилитация жертв коммунистического режима провалилась именно потому, что этот проект базировался на сталинских же принципах «коллективной вины». Оправдывать пытались не граждан, а «народы». Именно это привело к тому, что целые народы бывшего СССР получили титул «демократов», а некоторые были записаны в «коммунистические прислужники». «Демократами» на закате «перестройки» оказались грузины, армяне (вспомним, как демократическая интеллигенция боролась за Карабах), вайнахи, крымские татары, народы прибалтийских республик. Тогда, как русские, осетины, азербайджанцы были занесены в «коммунистический список». Последующие события (в том числе и конфликты начала 1990-х гг.) показали всю условность (если не примитивность) подобных построений. Тот же осетино-ингушский конфликт 1992 года был спровоцирован реализацией принципов «коллективной вины». Принятый российским Верховным Советом Закон о реабилитации репрессированных народов предполагал т.н. «территориальную реабилитацию» (то есть фактически вводил этническую собственность на землю). Такая норма в реальности базировалась именно на сталинском подходе, суть которого такова: нет личностей и граждан: есть этнические общества. Однако последовательная реализация такого подхода ведет к расколу многосоставных обществ, как это было не только с Советским Союзом.

В любом случае, для укрепления единства страны нужны не программы по «улучшению имиджа» и пропагандистское камлание. Для этого вполне хватило бы снижения конфликтного потенциала в такой деликатной сфере, как политическая идентификация. Не может такой важный государственный праздник, как День защитника Отечества отмечаться в одни день с трагедией для полутора миллионов собственных же сограждан. России нужна сильная и эффективная армия. Этот институт вообще является фундаментом для любого государства, а потому он достоин отдельного праздника (тем паче в такой стране, как Россия). Но, во-первых, в этой армии должны служить и представители проблемных регионов (иначе сепаратизма или местничества нам не избежать). Они также должны гордиться своей армией, считать ее защитницей, а не синонимом страданий и гибели своих предков. Во-вторых, сам день 23 февраля даже к Красной армии не имел прямого отношения. Она была создана Декретом от 15 (28) января 1918 года. Зато день 23 февраля 1918 года стал днем, предшествовавшим принятию большевиками немецкого ультиматума и подписанию перемирия на немецких же условиях. В начале марта 1918 года был подписан позорный Брестский мир, словосочетание ставшее синонимом поражения и предательства национальных интересов. То есть даже без северокавказских контекстов празднование 23 февраля сомнительно. А уж с ними и подавно!

Следовательно, день 23 февраля, как главный армейский праздник не должен противопоставляться дню трагедии для наших же сограждан. Повторимся еще раз. Это нужно не узкой группе правозащитников, это - прямой государственный интерес! В истории нашей страны найдется немало славных дней и событий, которые можно праздновать без оглядки на опасные параллели.

Сергей Маркедонов - заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати