26.06.2009 | Борис Макаренко

Новая шляпка для партийной системы?

Восемь лет назад, когда принимался первый в России закон о политических партиях, я выражал опасения, не станет ли он слишком жестким ограничением для их деятельности. Наивный, я еще иронизировал по поводу казавшихся мне чрезмерными норм, приводя подмеченную сто лет назад Оскаром Уайльдом фразу из парижского модного журнала: «С этой шляпкой рот носят слегка приоткрытым». Регуляторную шляпу за эти годы партиям нахлобучили по мочки ушей. Рот даже приоткрывать стало можно с большой оглядкой.

Количество партий таяло как шагреневая кожа, при том, что ни одной новой после 2003 года так и не зарегистрировалось (если не считать плановых слияний в новые партии «Справедливая Россия» и «Правое дело» под отеческим надзором Кремля).

Беда не в этом: из всех канувших в Лету партий почти никто не был реальной силой: разве что слишком откровенно зарубили реорганизованную Республиканскую партию, да жестковато отбили инициативу создания открыто националистической «Великой России». Партии с каким-то хоть и ограниченным потенциалом не исчезали бесследно, а входили в новые образования со своими скромными ресурсами (такую характеристику можно распространить на столь разные политические силы как Аграрии, Партия пенсионеров, Союз правых сил). В целом же ужесточающееся партийное законодательство искусственно ускорило естественный процесс рационализации партийного пространства.

Беда и не в постоянно повышавшихся законодательных барьерах для партий. Ни один из них сам по себе не был ни заведомо антидемократичным, ни смертельным. Конечно, барьер в 7% высоковат для такой большой страны. Конечно, полная ликвидация одномандатников на федеральных выборах дала слишком много власти не слишком авторитетному институту партий. Конечно, запрет на политические блоки чрезмерно затруднял партиям маневр на еще не размежеванном поле политических настроений. Конечно, в пороге явке и несуразной в целом норме голосования «против всех» был определенный смысл. Но все это не дало бы столь печальных последствий, если бы…

Если бы, во-первых, партии опирались на реальную общественную базу поддержки, что достижимо только тогда, когда парламент – «место для дискуссий», и дискуссии приводят к самостоятельным решениям, а не навязываются из власти исполнительной, когда группы интересов свободно выбирают себе партнеров в политическом поле и спонсируют их, не опасаясь репрессий, если средства массовой информации свободны в освещении политической конкуренции и не подыгрывают одной партии в ущерб остальным.Если бы, во-вторых, за всеми архитектурными решениями по поводу партий и выборов не стояли планы превращения партийной системы в «двухпартийную» или «полуторапартийную». Признаюсь, всегда испытывал сомнения в искренности этих намерений. Не верил, что «наверху» могут не знать, что двухпартийности не получишь при пропорциональной системе выборов. «Полуторапартийность» же откровенно пахла «гэ-дэ-эровской» квазипартийной системой, где всем рулит бюрократия через одну партию, а все остальные исполняют роль демократического фасада.

Зато под флагом «полуторапартийности» расцветала вполне конкретная политическая практика, при которой очень четкие сигналы о том, чего не следует делать, получали потенциальные спонсоры и перспективные политические фигуры, не поместившиеся в главную партию власти. В эту концепцию легко вписывались снятия партий и кандидатов с выборов под фантасмагорическими предлогами, задержания для проверок тиражей агитационных материалов, контрольные цифры голосования «как надо», по которым вышестоящие территориальные начальники оценивали нижестоящих, «черный пиар» против конкурентов, которые даже в таких условиях почему-то отказывались поднимать лапки кверху, таинственные истории с отключениями КОИБов или исчезновениями протоколами избирательных комиссий, совпадающие до второго знака после запятой результаты голосования на большинстве участков в некоторых национальных республиках. Список можно продолжить.

Партии в этой системе мотивированы на выживание: им приходится лавировать между Сциллой доверия избирателей и Харибдой бюрократических репрессий. Причем такое положение касается не только оппозиционных партий. Недавние скандалы с мурманским губернатором, башкирским президентом или, скажем приморской организацией «Единой России», получившей нахлобучку за попытку поддержать протесты своих избирателей свидетельствуют, что, несмотря на свои размеры и кажущееся доминирование, даже эта партия находится под строгим контролем сверху.

Именно такое положение, когда вся бюрократическая машина озабочена, «чтобы не выбрали кого-нибудь не того» и было охарактеризовано Президентом Д.А.Медведевым как то, что у нас «государственный аппарат… сам себе партия и сам себе, в конечном счёте, народ».

Проведенные по инициативе Медведева политические реформы были призваны поднять повыше слишком туго нахлобученную шапку. Отсекающий барьер не понизили, но под него прорыли маленький лаз для партий, которые наберут 5 - 6%, причем даже 1-2 полученных такими партиями мандата дают им парламентский статус, а это, к примеру, серьезный ограничитель для искушения снять партию с региональных выборов.. Требования к численности партий и сбору подписей снизили. Доступ к государственным СМИ в кампании пообещали.

Воплощенные в законодательные акты инициативы главы государства посылают и бюрократии, и обществу важный сигнал: ограничение политической конкуренции полицейскими методами более не поощряется государством. Входные барьеры на этот рынок чуть приопущены. Что дальше? Ведь новопринятые законы лишь вступают в силу. Последовало продолжение: те кремлевские уста, которые три года назад клеймили неуправляемую многопартийность как «полный хаос», в который пролезают «любые микробы, любая зараза», ныне говорят, что оппозиционные партии не надо снимать с выборов, что надо быть гибкими, уметь вступать в коалиции. При новой шляпке оппозиционным партиям вновь стало можно чуть-чуть приоткрывать рот.

Но что-то мешает мне стать безудержным оптимистом. Слишком многое будет мешать развитию политической конкуренции. Во-первых, при нынешней слабости и сервильности «оппозиции» многого не надо: они сами будут смелеть раз в год на встречах в высоких кабинетах, а все прочее время осторожно трогать ногой «политическую воду», не веря, что в наших широтах она стала пригодна для плавания.

Во-вторых, бюрократия не осмелится перечить букве президентских указаний. Но у нее слишком много возможностей исказить их дух. Пониженные требования к членской базе и подписям бюрократии не страшны: пока подписи проверяют ее люди, а в протоколах конференции оппозиционной партии можно обнаружить что угодно, никто не гарантирован от снятия. Партии вроде бы действительно снимать с выборов перестали: с парламентскими – скандалу много, непарламентские – их, убогих, не страшно и пустить. Но посмотрите, что творится на муниципальных выборах и в одномандатных округах: кандидаты от КПРФ и «Справедливой России» несут колоссальные потери (до половины выдвинутых!) на стадии регистрации. Вот в чем штука! Рост доверия к «Единой России», коррелировавший все последние годы с динамикой нефтяных цен на внешних рынках, приучил партию власти любить пропорциональную систему. Вместе с мерами по вытравлению «политической заразы» это довело дело до того, что отдать 10-15% голосов коммунистам и еще столько же – всем остальным «на круг» перестало быть страшно. Поэтому вся тяжелая артиллерия административного ресурса сосредоточилась на одномандатниках (а то, бывает, и действующие мэры от «Единой России» выборы проигрывают – ужас какой!) К тому же по инициативе того же «центра» все большее число регионов вводит для распределения мандатов «квоту Империали» - систему, дискриминирующую малые партии, которую придумали почти век назад как альтернативу отсекающему барьеру. У нас же ее «лепят» поверх барьера в 7% (а как же, а то в условиях кризиса рейтинг перестал расти!)

Так что, не обольщайтесь. Внезапно проснувшийся у нашей бюрократии демократизм – это сочетание двух вещей: реакция на изменившийся мессидж, спущенный с высшего уровня, и сохраняющееся у нее чувство защищенности от опасностей конкуренции тройным кольцом из высоких нормативных барьеров, преданного административного ресурса и трусливых оппонентов.

Вопрос: как она себя поведет, если – что неизбежно должно произойти с ростом политической конкуренции - это чувство защищенности у бюрократии исчезнет? Следите: сколько на будущих выборах будут снимать кандидатов, какие еще новые фокусы придумает административный ресурс, чтобы шляпка, надетая на оппозиционные партии, не позволяла им открыть рот слишком широко.

Борис Макаренко - Председатель Правления Центра политических технологий

Версия для печати