29.06.2009 | Сергей Маркедонов

Аушев vs. Кадыров

Покушение на президента Ингушетии Юнус-бека Евкурова снова актуализировало проблему поиска оптимальных путей выхода из нынешней северокавказской турбулентности. В условиях, когда полноценная общественная дискуссия в общероссийском масштабе не ведется, спор о будущих перспектив развития Ингушетии и всего Кавказского региона начали политические «тяжеловесы». Ныне действующие и действовавшие раньше. В данном случае, говоря о дискуссиях, мы не имеем в виду сугубо научные и экспертные мероприятия, речь идет о политически значимом обсуждении. В последние годы такого рода обсуждения ведутся, прежде всего, в формате личного диалога представителей элиты. Подобная полемика уже возникала между Ахматом Кадыровым и московскими назначенцами в Чечне, а также между его сыном Рамзаном и командой его предшественника на президентском посту Алу Алханова (речь, прежде всего, о бывшем секретаре Совета общественной и экономической безопасности Чечни Германе Воке). После трагического инцидента 22 июня в дело вступили Рамзан Кадыров и первый президент Ингушетии Руслан Аушев (занимал этот пост в 1993-2002 гг.).

После террористической атаки на Юнус-бека Евкурова Руслан Аушев критически оценил возможную реакцию федеральной власти. По мнению экс-президента Ингушетии, жесткий ответ Москвы может привести ни к тем результатам, на которые рассчитывает центральная власть. В присущей ему манере Аушев заявил: «Если начать ликвидировать без суда и следствия, ряды боевиков пополнятся в три раза. Это самый худший вариант. Молодежь сейчас уходит в горы пачками, а будет уходить стадами». Первый президент самой маленькой республики Северного Кавказа также скептически отнесся к перспективе активного вмешательства президента Чечни в дела Ингушетии. По мнению Аушева никакой политической и правовой основы для такого вмешательства не существует. Он даже порекомендовал (хотя в такой рекомендации нельзя не заметить значительной доли иронии и сарказма) федеральной власти назначить Кадырова (если Кремль чувствует уверенность в его потенциале) на пост представителя центра на всем Северном Кавказе. Говоря о позиции Руслана Аушева, следует также иметь в виду тот факт, что экс-президент Ингушетии заявил о своей готовности возглавить республику до возвращения в строй тяжело раненого Юнус-бека Евкурова. И хотя экс-президент имел в виду «временное возвращение», очевидно, что хождение во власть зачастую является столь приятным занятием, что прерывать его не хочется, как можно дольше. Как бы то ни было, Аушев снова вышел в публичное политическое пространство (хотя и сильно ограниченное в последние 9 лет) и открыто обозначил свои амбиции и свое видение ситуации. До июньской трагедии он делал это менее активно (хотя своих критических подходов к кавказской политике Кремля никогда не скрывал).

Реакция со стороны Рамзана Кадыров последовала незамедлительно. Чеченский президент старается никогда не оставлять без ответов выпады против него. Тем более, если они делаются политиком, имеющим и определенный авторитет, и просто широкую известность на Северном Кавказе и за его пределами. «Аушев, видимо, забыл, что у Республики Ингушетия есть своя Конституция, которая четко определяет, кто должен руководить республикой, когда законный президент в силу каких-то обстоятельств не может исполнять обязанности. Это не Аушев, не Кадыров, не Зязиков. Ему должно быть известно, что республику по закону возглавляет председатель правительства», - заявил президент Чеченской Республики. По мнению Кадырова, политические устремления экс-президента Ингушетии некорректны. И, конечно же, Кадыров не был бы самим собой, если бы не бросил открытые упреки своему оппоненту. «Возможно, Аушеву не совсем нравится решительность наших совместных с ингушскими коллегами действий и их результативность», - заявил президент Чечни. О какой результативности он говорил сложно сказать, поскольку по данным только открытых источников в Чеченской республике после отмены КТО деятельность экстремистов не пошла на убыль. Напротив, фиксируется количество терактов и боевых столкновений. Но поскольку, повторимся еще раз, политически значимые дискуссии по Кавказу имеют в России специфический формат, трудно доказать или опровергнуть слова того или иного «тяжеловеса» с цифрами и фактами. В условиях конкуренции не столько политических, сколько пропагандистских проектов, соревнуется не одна содержательная программа с другой, соперничают различные пиаровские продукты. Образ «мирной Чечни» после отмены КТО противостоит образу «мирной Ингушетии 1990-х» (в этой республики в отличие от России в целом «лихие 2000-е» противопоставляют «стабильным девяностым годам»).

Однако в реальности и при Аушеве республику захлестывали свои проблемы (соседство с сепаратистской Ичкерией, слабая интеграция в общероссийское пространство, партикуляризм и замыкание республики в себе), и при Кадырове-младшем в Чечне далеко не все благополучно (про динамику диверсионно-террористической активности мы уже упоминали). Между тем, если внимательно приглядеться к аргументации спорящих «тяжеловесов», то нельзя не увидеть в их аргументации и мотивации много общих черт. На что обращен пафос Аушева? На то, что Ингушетия сможет сама собственными силами решать свои проблемы. В качестве примера такого опыта приводится (скорее латентно, чем открыто) собственная президентская деятельность. Что советует Аушев своему оппоненту в Грозном?

Сосредоточиться на решении «своих» внутренних проблем. Так, как будто бы речь идет об иностранном государстве. Но какова контраргументация Кадырова? «Свои проблемы мы решаем и решим. В данном случае мне поручено продолжить спецоперации против боевиков. По договоренности с Юнус-Беком Евкуровым мы проводили их на сопредельных территориях». И здесь ощущение схожее. Действия чеченской администрации и «силовиков» оцениваются вне общероссийского контекста. Вообще этот контекст фактически не присутствует в заявлениях президента Чечни. А если и присутствует, то только как дополнительный инструментарий, с помощью которого защищаются в первую очередь «свои» цели и задачи.

Однако идея «опоры на собственные силы» выглядит, по крайней мере, уязвимой. Напомним, что китайский принцип «опоры на собственные силы», попав в конце 1950-х г. в КНДР, стал там основным идеологическим конструктом, без которого не обходится ни одно политически значимое мероприятие в этом коммунистическом заповеднике. Однако каким бы привлекательным этот принцип не был, стоит не забывать, что без помощи китайских добровольцев и советских военных летчиков КНДР не смогла бы отстоять в 1950-е гг. свою «самость». Не смог бы стать ядерной державой и «опирающийся на собственные силы» Советский Союз без западной техники и творчески позаимствованных в США технологий.

В сегодняшних же кавказских условиях призыв «выжить самим» выглядит и вовсе утопичным. По сравнению с 1990-ми на Кавказе принципиально изменился характер угроз. Если в то время доминировал этнический национализм (который был ограничен границами республик или расселения той или иной этнической группы), то сегодня радикальный ислам определяет лицо антигосударственного протестного движения. Для радикальных исламистов нет принципиальной разницы, в какой республике агитировать (лозунги будут одними и теми же в Ингушетии и в Чечне, в Дагестане и в Ставропольском крае). Это не то же самое, что звать на борьбу чеченцев или, например, балкарцев, которых вряд ли вдохновят образы независимой Чечни. А потому выдавливание боевиков из Чечни в Ингушетию (что все последние годы успешно делал Кадыров) вряд ли принципиально изменят обстановку на Северном Кавказе.

Исламисты апеллируют к надэтническим ценностям (к экстремальным интерпретациям мировой религии, которая не имеет границ). Их пафос нацелен на борьбу с социальной несправедливостью, которая существует повсюду на Кавказе. Тем паче, что для противодействия террористам (у которых, похоже, нет финансовых проблем, несмотря на кризис) дотационные северокавказские республики просто не обладают необходимыми ресурсами. В этой связи возникает вопрос: «Есть ли какое-то рациональное зерно в рассуждениях об ‘опоре на собственные силы’ в кавказском контексте?»

Не принимая саму идею, в то же время можно констатировать, что ее появление возникает неспроста. Это - реакция (пусть и не вполне адекватная и в чем-то примитивная) на неадекватные действия центральной власти. Власти, которая занимается Кавказом от случая к случаю, подменяя свое реальное присутствие в регионе брутальной риторикой. Казалось бы, задача Кремля встать над схваткой и выступить в роли арбитра в кавказских делах, не отдавая интерпретации событий, как особо «доверенным лицам», так и неудобным оппонентам. Вместо этого принимаются экстравагантные инициативы. Так, например 25 июня партия «Единая Россия» заявила, что не допустит возвращения Руслана Аушева во власть. Хотелось бы посмотреть на реакцию столь принципиальных партийцев, если бы Кремль вдруг передумал и принял бы инициативу экс-президента Ингушетии. Впрочем, колебания вместе с генеральной линией партии – не новость для нашей страны. Намного больше проблем с пониманием того, что происходит на Северном Кавказе. Особенно, если базироваться на эмпирических данных и серьезном экспертном анализе, а не пропаганде.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати